<p>
Я припарковал ее на следующей темной улочке. Дальше я пошел пешком.</p>
<p>
Я думал о том, что я могу сделать. У меня не было ответа. Моя голова была словно зажата в тиски. Мысли двигались так же, как и ноги: медленно, неуверенно, покалывающе. Должен ли я позвонить другим жителям соседней квартиры и предупредить их? Смогу ли я найти номер в телефонной книге, если вспомню имя хозяина квартиры? Могу ли я вернуться в другую квартиру, где я прятался несколько недель? Найду ли я их?</p>
<p>
В голове было пусто, кроме мысли о телефонном звонке. Я даже не думал о том, что мои друзья в квартире слушают полицейское радио и уже предупреждены.</p>
<p>
Я медленно шла по улице, навстречу мне ехала полицейская машина с мигающими синими огнями и сиренами. Я знал, что все кончено, что сейчас меня арестуют.</p>
<p>
Не зная, что делать, я зашел в телефонную будку. Я снова и снова листал телефонную книгу, снимал трубку, снова клал трубку. Ничего не приходило мне в голову — ни имени, ни улицы, ничего вообще.</p>
<p>
Рядом с телефонной будкой остановилась машина. Из нее вышел мужчина с пистолетом в руке и сказал: «Полиция, ваши документы». Когда я полезла в сумочку, чтобы найти свою десятку, полицейский выхватил у меня сумку и обнаружил пистолет.</p>
<p>
Дальше все пошло как по маслу.</p>
<p>
Люди в штатском провели личный досмотр в поисках другого оружия. После того как на меня надели наручники, меня затолкали на заднее сиденье машины и отвезли в следующий полицейский участок. Меня завели в комнату, где за мной наблюдали двое полицейских с пистолетами наизготовку. Один из них снова обыскал меня и, когда я запротестовал, сказал: «Здесь у вас нет абсолютно никакого права голоса». Дверь постоянно открывалась. Входили люди в штатском и люди в форме, чтобы осмотреть меня. Они сказали: «Это она, та самая, которая убила нашего коллегу». Так я узнала, что полицейский, который почти поймал Ульрике, был мертв, другой был легко ранен. Человек был мертв. Я знал, что такое может случиться.</p>
<p>
Через один или два часа меня доставили в штаб-квартиру полиции. Там всю ночь продолжалась суматошная возня туда-сюда — впервые в пока еще короткой истории RAF был застрелен полицейский. Даже после того, как быстро выяснилось, что выстрел был произведен не из моего оружия, на меня возложили ответственность за смерть. Ордер на мой арест, выданный несколько часов спустя, был выдан за убийство и покушение на убийство.</p>
<p>
Уже вскоре после моего ареста появились предположения, что из-за моих размеров я должна была быть той Маргрит Шиллер, которую они искали. Я слышала, как они говорили, что мои родители должны были помочь им опознать меня. И они помогли. Я не ожидала от них ничего другого.</p>
<p>
Полиция работала надо мной несколько часов, чтобы расстроить меня обвинениями в убийстве. Кто были двое других? Кто стрелял? Откуда я взялся и кто мои сообщники? Они сказали: «Ты хорошая, симпатичная девушка, возможно, ты ввязалась в это дело через своего парня. Скажи нам, кто остальные, где мы можем их найти, и с тобой ничего не случится. Ты быстро выйдешь на свободу». Чем дольше они говорили со мной и засыпали меня вопросами, тем спокойнее и увереннее я себя чувствовала. Что бы они со мной ни делали, я молчал. Ничто не могло заставить меня говорить. Я думал о том, что теперь меня посадят в тюрьму на десять лет или на всю жизнь. Это меня не пугало.</p>
<p>
Мои друзья в RAF часто говорили об аресте и тюрьме. Они рассказали нам, что знали об опыте уругвайских «Тупамарос», связанных с пытками и тюремным заключением. О психологических пытках и использовании таких препаратов, как Пентатол, чтобы заставить заключенных говорить. Имея все это в голове, я, тем не менее, никогда не мог представить, каким будет для меня арест, как я буду реагировать на пытки. Я понятия не имел, что значит провести годы в тюрьме.</p>
<p>
Теперь, когда меня арестовали, я не чувствовал страха. Пока полицейские суетливо бегали вокруг и забрасывали меня вопросами, я оставался спокойным и молчаливым. Я чувствовал особое спокойствие и серьезность внутри.</p>
<p>
Что мне было терять? У меня не было никаких планов, которые арест разрушил бы, у меня все еще не было ощущения, что я все сделал неправильно. Однако мне нужно было многое обдумать: события последних недель застали меня врасплох, я влезла не в свое дело. В какой-то момент я сделал неправильный для себя шаг, который выбил все из колеи.</p>
<p>
В моей сумочке нашли удостоверение личности. Только фотография на нем была настоящей. После того, как они узнали, кто я, они захотели записать меня в протокол: фотографии, отпечатки пальцев. Я поняла, что это поможет им в поисках моего последнего места жительства и в полицейском розыске моих друзей. Я решил протестовать против этого всеми возможными способами. Еще и потому, что мне грозила усталость после долгой ночи, проведенной в такой напряженной ситуации. Мне нужна была эта конфронтация, чтобы не заснуть, подвести черту и подготовиться ко всему, что должно было произойти.</p>
<p>
Несколько полицейских грубо потащили меня к умывальнику. Я сильно сопротивлялся, и в последовавшей за этим потасовке было разбито несколько плиток. Полицейские пытались преодолеть мое сопротивление, душили меня, рвали волосы и пытались разжать мои пальцы, которые были сжаты в кулак. Когда у них ничего не получилось, они так разозлились, что чуть не задушили меня. Они даже испугались этого и отпустили меня.</p>
<p>
С меня тоже было достаточно, и я больше не оказывал активного сопротивления. Когда меня фотографировали, я вытягивал лица, чтобы сделать свое лицо неузнаваемым. Хотя в этот момент они сделали несколько фотографий, которые позже использовали в розыске, полиция Гамбурга придумала план, как сделать более качественные снимки.</p>
<p>
Рано утром надзиратели внезапно удалились. Дверь открылась, и вошел толстый, отвратительный человек с последними светлыми волосами, приплюснутыми на лысой голове. «Доброе утро, меня зовут Роллманн, я представитель в Бундестаге и друг ваших родителей», — представился он. Он сказал, что он адвокат и что мои родители попросили его помочь мне. Он не защищал террористов, сказал он, но из-за дружбы с моими родителями... Итак, моим родителям не оставалось ничего другого, как бросить меня с одним из своих парней из ХДС. Я прервал этот поток слов. «Я ни за что не позволю, чтобы моего адвоката выбирали мои родители. Иди к черту!» Мой резкий тон дал ему понять, что дальнейшие разговоры ни к чему не приведут. Он захлопнул свой портфель и исчез.</p>
