<p>
Нет, я не находил их смехотворными, иногда жалкими, да. Даже старомодными. Но они никогда не могли быть такими лживыми и циничными, как рекламный слоган Kitekat в мире, где 14 миллионов детей ежегодно умирают от голода и эпидемий.</p>
<p>
«Лучшее для нашей кошки». Никогда еще не было более удручающего слогана, чем ежедневный радиослоган: «Bildzeitung — что еще вам нужно?». И также никогда не было более унылого и пологого, чем: «Все Мюллер или что?». Сегодня я могу только смеяться, когда читаю или слышу популярную формулу западных взглядов и маркетинга: «Вездесущая идеологическая пропаганда и индоктринация в ГДР». Какое притупление и отупение их способностей к восприятию!</p>
<p>
Они поглощены товарным обществом и больше не чувствуют, как оно определяет и обременяет их 24 часа в сутки. Куда бы вы ни обратили свой взгляд, свои шаги, свои чувства в капиталистическом обществе, вы сталкиваетесь с его пропагандой. Она следует за вами повсюду, от момента пробуждения до момента отхода ко сну. Улицы, дома, львы, все тела, все поверхности, открытые и тайные желания и мечты детей, женщин и мужчин, их кожа, их волосы, их одежда, их зубы, искусство, образование, наука и культура, все, все является рекламной поверхностью, рекламным объектом, рекламным средством для капиталистической социальной системы. Это то, что я называю вездесущим, и свобода от него была для меня приятным приобретением в качестве жизни.</p>
<p>
Качество жизни.</p>
<p>
Пропаганда в ГДР была невероятно простой, ясной и прозрачной, и все люди понимали ее как таковую. Таким образом, она оставляла каждому свободу закрывать свое сознание от нее, дистанцироваться от нее. Психологически и эстетически изощренная, дифференцированная пропаганда капитала уже не позволяет этого, она проникла во все внутренние и внешние сферы жизни, она незаметно управляет потребностями и жизненными планами. Она опасна, а там, где она хорошо видна, является наглой помехой.</p>
<p>
Время от времени к нам заходит Вернер. Мы вместе гуляем, вместе едим, обсуждаем или даже просто болтаем. -Он ненавязчиво (как ему кажется) заглядывает ко мне, хочет узнать мои впечатления и как я себя чувствую. Он не спрашивает напрямую, он хочет узнать через картинки.</p>
<p>
«Я только что был в супермаркете».</p>
<p>
«Супермаркет», — терпеливо повторяет он во второй раз. Мы смеемся.</p>
<p>
«Я всегда удивляюсь», — говорю я ему. «Почему-то я думала, что у тебя всего не хватает. Так мы раньше думали».</p>
<p>
«Это, конечно, ерунда, но когда ты здесь долгое время.., ты заметишь, чего не хватает и что не так. Мы все еще далеки от супермаркета».</p>
<p>
«Слава Богу», — говорю я.</p>
<p>
Когда он уходит, он говорит: «Как только ты почувствуешь себя в форме, мы начнем работать. Твоя легенда, твой бераф, твои новые обстоятельства, это будет непросто, начинай думать об этом».</p>
<p>
Я иду в библиотеку, хочу выучить язык ГДР. Каждый разговор выдает меня как «человека с Запада» и ниспровергает мою первоначальную беспристрастность. В Австрии пожилые люди часто спрашивали меня: «Вы из Рейха?». В этом вопросе было такое самоочевидное соучастие, что меня это отталкивало. Я всегда отвечал «нет». Но теперь в вопросе: «Вы из ФРГ?» была уверенность и неуверенность.</p>
<p>
В библиотеке я вступил на новую захватывающую территорию: литература ГДР, социалистическая история, социалистическая философия, искусство ГДР, поэзия, каждая книга приближала меня к ГДР, передо мной лежало этическое понимание социалистической части мира вместе с его материализацией. Без биригеровской фильтрации и интербреттинга. С пачкой книг об экономических и политических структурах, социальных организациях и т.д., ассамблеей Германа Канта и курсом русского языка я вернулся в квартиру и первым делом выучил самые распространенные аббревиатуры: EOS, POS, NSW, SW, AWG, KWV ...</p>
<p>
Даже после полугодовой подготовки я не мог сойти за бюргера из ГДР, мне не хватало бытового языка, и я не мог так быстро избавиться от привычки к западному языку. Поэтому мы остановились на легенде как Ubersiedlerin. Это также дало мне более свободное пространство для общения. Мне не хватало социальных контактов, общительности и общения. Полгода в Берлине я был оторван от повседневной жизни, только по отношению к товарищам из MfS. Но последние два года нелегальной жизни также были очень одинокими и отстраненными. Одиночество в течение столь долгого времени угрожало моей жажде жизни.</p>
<p>
Тем не менее, нам также было ясно, что многие относились ко мне с подозрением и недоверием, но я решился преодолеть это и предпочел принять это, чем слишком строгую сдержанность и незаметность. Кроме того, я слишком спонтанна и тщеславна, чтобы выдержать чрезмерное дисциплинирование и сокращение своей личности.</p>
<p>
Но это оказалось труднее, чем я себе представлял. Непонимание того, зачем я приехал с Запада на Восток, часто вызывало во мне гнев и неуверенность. В первые годы в Дрездене я иногда чувствовал себя очень неуютно. О Западе нельзя писать. Дискуссии в моем рабочем коллективе обычно заканчивались сравнением внешнего облика: Trabi против Audi, Rugen против Майорки, Западный Берлин против Восточного Берлина, и, конечно, ГДР всегда выбивалась по очкам. Как объяснить овеществление, товарные отношения, социальную холодность, десолидаризацию, как объяснить, что товарное общество делает из людей? Да,</p>
<p>
Сегодня, после многих лет, проведенных под влиянием и на опыте капиталистических ценностей и эффектов, я уже не встретил бы того защитного, неверящего взгляда, который заставлял меня молчать и часто сомневаться.</p>
<p>
Вольфганг был стратегом, его размышления охватывали больше пространства, были грандиозными замыслами, он требовал альтернатив своим собственным мыслям. Он искал решения, а не решения, просто потому, что у него была власть их принимать. За его обычным внешним обликом скрывался человек из секретной службы мира и культуры, мира и культуры. Он был приятен мне, его взгляд был свободен от мелочности и необъективности. Но он разделял удовольствие от ритуала со всеми остальными мужчинами-функционерами: тост или небольшая застольная беседа по особому случаю, официальное оформление юбилеев или событий, политическое заявление, подчеркивающее важность какого-либо процесса, и так далее.</p>
