— В чем?
— В процессе выживания. Когда человеку не нужно выживать, смысл жизни теряется.
— И это значит?..
— Что еще пропало, кроме книги с фабрики?
— Пока неизвестно. Криминалисты закончили примерно час назад. Пока поднимут архив по фабрике, пока сравнят их с полученными, завтра к вечеру в лучшем случае что-то прояснится.
Павлыч кивнул.
— Ахногены по своей воле не шастают по заброшенным фабрикам. Им это ни к чему.
— По своей воле? Думаете ее заставили?
— Или попросили, или вынудили — не важно. Бурлаки сбивают артели и приносят людям, всем людям, много пользы, пытаясь возродить хоть какое-то производство. Конечно, громким словом «производство» их кустарщину называть смешно. Но так или иначе на их изделия, скажем так, есть устойчивый и немалый спрос. Та же одежда, те же запчасти или стройматериалы, детали, бытовые приборы, да мало ли. Но учитывая, что оборудование и инструменты для этого давно уже не делают в промышленных масштабах, им приходится подвизаться таким вот воровством. Тебе нужен бурлак, который привел туда ахногена. И начинать надо с ближайшего. Бьюсь об заклад, что это идея как ее там, Георгиевой Георгиев… Тьфу. Язык сломаешь…
— А научлит?
— Научлит сюда не вписывается, это верно. И ты очень правильно сделал, что зашел ко мне. Заторопка, знаешь ли, со спотычкой живет. Прежде чем докладывать начальству, неплохо бы проверить, что там стоит за этой книгой. Есть у меня один человек, который умеет внедриться в любую группу. Твои дамы сами ему все расскажут. Ты только собери мне побольше сведений о них.
Пришла супруга Семен Павлыча с огромным блюдом спелой клубники, и разговор перешел в более спокойное русло. Говорили о Леониде Мяконьком и его удивительных способностях менять голос и перевоплощаться. О приближающемся бразильском карнавале и прошедшем слухе, что в этом году он не будет проходить через Малые Вещуны. Вечер скатился в великолепный закат, и с последними лучами Войцех покинул гостеприимный дом.
[1] Голодное око — живое средство связи между полицмагами, похоже на глазное яблоко с радужкой и зрачком. Для обеспечения связи его необходимо “кормить” собственной жидкостью — в основном слюной, но очень хорошо отзывается и на другие, особенно на кровь.
Глава 3. Ночные бдения
После вылазки на заброшенную фабрику Кларисса слегла. Задернув шторы, наложив на квартиру заклятие тишины, следующий день она пролежала в кровати, не испытывая ни голода, ни жажды, и ожидая лишь одного — вот сейчас, в следующую минуту придут полицмаги и заберут ее. Жизнь сосредоточилась на шорохах чужой магии за окном и в перекрытиях. Она вздрагивала, когда Гоша подавала голос и ходила мимо.
— Это крысы, — говорила она. — Тебе давно пора сделать в квартире ремонт.
Взгляд у нее при этом был виноватый и жалобный, Клару это злило, и она шипела:
— Ты лучше в голове у себя сделай ремонт. Если бы не твое сумасбродство…
— Или хотя бы уборку, — не унималась подруга.
Она брала тряпку или щетку и начинала что-то тереть и мыть, и делала столько шуму, что Клара, которая в это время старалась превратиться для всего окружающего мира в ничто, спрятаться, сделаться незаметной, закрывала уши руками и тихо выла:
— Прекрати-и-и!
Радио, перегреваясь, водило антеннами, ловило эфир.
— Ничего подозрительного не слышу, дружок, — говорило оно участливо, и по голосу было слышно, что оно очень старается.
На мгновение тревога отступала, но Гоша, словно не понимая, что происходит, словно специально! задумчиво роняла:
— У полицмагов свои каналы связи, недоступные для общего эфира.
И от нового приступа страха не спасала даже тихая перепалка радио с Гошей, в которой Николаша пытался доказать несостоятельность Гошиных замечаний.
Наконец, когда дневная жара спала, а город погрузился в неон, Клара сделала то, за что ей потом было стыдно — она попросила Гошу уйти. Гоша не обиделась. Весь день слонявшаяся с виноватым видом и безуспешно пытающаяся помочь, она только кивнула и как ни в чем не бывало сказала:
— Приду завтра. Если что — звони.
Потом обняла ее. Кларе пришлось вытерпеть и это. С трудом ей удалось не разрыдаться, потому что, несмотря ни на что, она страшно боялась оставаться одна. Гоша лишь сказала:
— Все обойдется.
— Все было бы совсем не так, — прошептала в ответ Клара, — если бы не эта проклятая книга! Понимаешь? Где она сейчас?
— У меня дома. Я ее даже посмотреть не успела.
— И не смотри! — Клара вцепилась в плечи Гоши, притянула ее к себе и вполголоса, чтобы никто не услышал, проговорила. — Не смотри! Сожги ее! Чтобы ее никогда не было! Поняла? Сожги!
Гоша мягко убрала руки Клары, терзающие ее спецовку. Во взгляде ее появилась жесть, а нижняя челюсть чуть выдвинулась вперед.
Уперлась, — с тоской поняла Клара.
— Конечно, дорогая, — ответила Гоша, сжав ее ладони. — Обязательно сожгу. Но сначала… Пойми, это сам Кравцов. Я столько слышала о его последнем труде. Посмертном. Если это он, то… Возможно, это прольет свет на многие вещи…
— Борешься за правду? — прошипела со злостью Клара. — А обо мне ты подумала? Мне плевать на несправедливость… Как только придешь домой — сожги книгу! Поняла?!
— Они не посмеют. А если посмеют, я не дам тебя в обиду. Разбомблю их, не сомневайся.
Но Клара знала, что посмеют. Гоша могла, конечно. Но кто она такая против полицмагов, она даже пикнуть не успеет, как ее скрутят и отправят туда, куда Макар гусей не гонял. Или коров? Не важно. Отправят далеко и надолго.
Оставшись одна, она погрузилась в пучину отчаянья уже без остатка.
За полночь она так устала от собственного страха и окружающей ее тишины, что выглянула из-за шторки в окно кухни, и, не увидев ничего подозрительного — только спящий двор — открыла форточку и впустила ночной прохладный воздух. Но уже через минуту закрыла — слишком много жизни ночью, а ее состояние не имело с ней ничего общего.
Она думала о том, какая же Гоша упрямая и своевольная. Как изменилась она за те десять лет, что не живет с ними под одной крышей. Не живет с ней. Когда она из бойкой, неугомонной, веселой девчонки, совершенно не отягощенной своей участью бурлака, стала идейным борцом за их права? Какой справедливости она хочет вообще? Разве не справедливо, что государство обязывает ахноген заботиться о бурлаках? Да, не все это могут, но кто может, тот берет на себя этот груз. А остальные получают от государства ахно-энергию в субсидиях и дотациях. У каждого из них, так или иначе есть все необходимое. Если уже на то пошло, ахногены с уровнем личной емкости менее трех сами едва сводят концы с концами, а никаких субсидий не получают. И Гоша еще о какой-то справедливости… С жиру бесится!
Однако тут же она вспоминала о том, что частенько, особенно в последние годы… да с тех пор, как бабушка умерла… частенько пренебрегала своими обязанностями. Праздники! Только в них и заключался смысл ее существования. Только ради них и стоило жить… Почему она должна по Гошиной прихоти нарушать закон и трястись от страха, что ее лишат магии навсегда?!
Наконец, устав и от этих мыслей, глубоко за полночь, она услышала новый звук и уцепилась за него, как утопающий за спасательный круг, звук, который помог пережить часы томительного ожидания и ужаса, — тихое шипение. Она тут же определила, откуда он шел — от батареи, которая доставляла в последние годы ей столько хлопот. Опасаясь зажигать абажур, она осветила ее лучом могуто-камня. На нижнем крае грязно-коричневого от ржавчины чугунного колена наливалась мутная капля. Бесформенный сгусток жидкости жирел, отвисал брюхом, отрывался от торчащей окалины и звонко плюхался в миску. Эта течь появилась неделю назад. Сейчас же сверху, на стыке двух секций, тихо со свистом шипела и пузырилась та же неизвестная влага. Еще в трёх местах появились мокрые кляксы, а значит, и они скоро просочатся.
Клара сосредоточила на них свое внимание. Она смотрела на пятно и внимала его шипению, гадала, что это за жидкость, что так настырно рвется наружу, откуда, и главное — куда она течет, прислушивалась, как меняется шипение от прерывистого сипения до захлебывающихся всхлипов. Если закрыть глаза и только слушать, то можно представить, что это кто-то живой, сидит тут перед ней и дышит сопливым от вируса носом. Она так и сделала, положив руки на стол, а на них голову. Слушала это безобидное и больное существо, которому, судя по звукам, было еще хуже, чем ей, и от этой мысли становилось немного легче. Она даже ясно его себе представила — теплое и ярко-оранжевое, мохнатое и кажется, что приятное на ощупь, от него веяло радостью и спокойствием. И Клара расценила это как хороший знак. Она протянула руку, чтобы погладить и… проснулась.
