На самом деле после всего, что он сегодня узнал о Павлыче, то не удивился бы и этому.

— Открытие ахно-энергии свалилось на мир как снег на голову. Предыдущее правительство медленно соображало, как не допустить социальной напряженности. Ясно ведь было, что мир поделится на два очага, которые рано или поздно вступят в конфликт. И надо сказать, что они честно старались и действительно думали обо всех. Шляйфмен же пообещал людям то, чего они хотели: ахногенам — праздность, а бурлакам — жизненное обеспечение. И люди проголосовали за него большинством. Нельзя сказать, что он не выполнил взятых обязательств, во всяком случае в этой части. Но чем обернулось его председательство для экономики стран? Не буду пересказывать тебе историю. За развал промышленности в Объединенном государстве и за разделение общества на две, можно сказать расы, Шляйфмен заслужил не одно пожизненное.

— Если все так плохо, почему он постоянно переизбирается на новый срок? — наконец-то речь вернулась к Войцеху, и он мог говорить, как раньше.

— Это отдельная и долгая история. Например, знаешь ли ты, что в предыдущем правительстве, как ни странно, две трети состава оказались бурлаками?

Войцех помотал головой — в истории подробно изучались достижения текущего правительства. Что касается предшествующего, то там и проблемы были другие — катаклизмы, перерасселение и объединение государств, оно застало эру ахно-энергии в самом начале, буквально несколько лет, где уж там до персоналий… А потом у руля встал Шляйфмен.

— Как думаешь — почему? — спросил Павлыч.

— Потому что много было русских в правительстве?

— Верно. Русские за тот небольшой период, что отработало первое правительство Объединенного государства, стало стержнем и задало курс. И курс этот со временем учел бы интересы всех сторон: и ахногенов, и бурлаков, и промышленников, и торговцев, и коммунальщиков, и строителей, сумел бы балансировать, понимаешь? Но шайка Шляйфмена за каких-то пять-семь лет практически выдавила русских бурлаков из правительства, на всех ключевых постах сидят его люди. И в результате мы имеем то, что имеем. Будет время и желание я введу тебя в курс некоторых дел, которые мы смогли расследовать, где улики против его прихлебателей неопровержимые. Но сам он, черт! Очень осторожен! Всегда действует чужими руками. Часто эти руки даже и не подозревают, чьим орудием являются. Не представляешь какого труда стоило нам изменить статус-кво. Чтобы посадить в правительстве своих людей — ушли годы.

Войцех не верил. Просто не мог поверить. Не хотел. За последние три дня его мир рухнул. Все, во что он знал, к чему стремился, все в одночасье обесценилось и превратилось в одно сплошное вранье. Он закрыл ладонями глаза, а потом сжал руками голову в попытках удержать разрушение. А что он? Какая его роль во всем этом хаосе? Он-то всегда хотел стоять на страже Закона, нести верную службу и ловить преступников. А как теперь судить Клариссу и Гошу? Нарушение Закона есть, но, если по справедливости, то судить их нельзя.

— И что, — спросил он, — служба внутренней безопасности подготовила государственный переворот? С вашим участием?

— Ты сделал почти верные выводы, — кивнул Павлыч. — У нас достаточно материала, чтобы выдвинуть вотум недоверия. И на предстоящем заседании, которое начнется через три с половиной часа, правда планомерно будет раскрываться перед членами правительства, с предъявлением доказательств. Прямых немного, но достаточно, чтобы пошатнуть его. Как видишь, все в рамках закона, без насилия.

— Но тогда, действительно, зачем ждать?

— Затем, что если мой агент и твои дамы нашли что-то еще, что могло бы помочь, то надо это использовать. У нас масса косвенных улик, и почти нет прямых. И те, при умелых адвокатах можно обыграть. Тогда Шляйфмену удастся избежать наказания, а может и остаться при власти. Это умный и хитрый противник.

— А что в таком случае зависит от меня? Вы сказали, что большей мере зависит от меня, сможете ли вы им помочь.

— Кто-то из них сварил зелье — средство для перемещения. Может, профессор, может старуха каким-то образом, а может — совместный продукт. Не важно. И привязал его ко времени. Не могу сказать, насколько это правильно — надо знать, что за зелье. Но привязка всегда тащит за собой осложнения. Пока все идет хорошо, то нет и проблем. Но как только выпадает какой-то элемент, в данном случае — обесточивание могуто-камня, вся цепочка рушится. Действие зелья конечно, и чем дольше они остаются там после того, как привязанное время вышло, тем больше вероятность, что они застрянут в прошлом, или где-то в межвременье.

— И что делать?

— Спасать. Что же еще.

Глава 19. Отто Рудольфович Кауфман

Кто-то бормотал себе под нос, но Клара не могла разобрать слов. Она прислушалась, не открывая глаз, и принюхалась. Резко пахло какими-то техническими запахами, как от Иннокентия, только сильней. Где это они? Она открыла глаза.

Гоша и Иннокентий сидели в креслах с засаленной обивкой и будто бы спали. Себя она тоже обнаружила в кресле, которое стояло на возвышении и напоминало трон.

Она поискала глазами того, кто бормотал. Это был молодой человек, невысокого роста, худощавый и довольно сутулый. Давно нестриженые волосы торчали неопрятными сальными вихрами, а лицо покрывала рыжеватая худосочная бороденка. Поверх несвежей рубашки и брюк, которые были ему велики размера на два и стянуты ремнем, он надел клеенчатый фартук, замызганный грязью. Весь он был какой-то невзрачный, как постаревшая моль. Шепча себе под нос, иногда резко произнося слова вслух, он бегал от одного металлического шкафа к другому, что-то подкручивал и настраивал. Клара снова прислушалась и уловила: “остаточное… я им докажу… узнают еще… ахногены они… я покажу вам настоящего ахногена”.

Металлические шкафы с облупившейся синей краской, а где-то уже ржавые, с множеством маленьких круглых отверстий лишь отдаленно напоминали мебель, с моргающими лампочками, с кнопками и рычажками, с маленькими круглыми окошками и циферблатами, в которых истерично, под стать молодому человеку, дергались стрелки. Клара впервые видела нечто подобное. Этими шкафами было заставлено почти все помещение, в котором они оказались — длинный ангар, с бетонными стенами, теряющимися в сумеречном свете, которое давали узкие окна под высоким потолком. “Похоже на один из цехов, которые мы с Гошей взламывали” — подумала Клара. И лишь одна лампочка скупо освещала место, в котором они сидели.

«Мы вернулись или нет?»

Клара попыталась встать, но обнаружила, что ее руки и ноги пристегнуты к креслу мягкими и прочными ремешками, и тогда страх запоздало пробрался под сердце и куда-то в горло. Ей пришлось прокашляться, чтобы голос звучал естественно. Молодой человек подскочил и развернулся к ней лицом.

— Э… Простите! — сказала она. — А могу я узнать, куда и как мы сюда попали?

— О… Фрау…

— Кларисса фон Райхенбах, — представилась она. — А вас?

— Отто Кауфман, к вашим услугам, — ответил он и церемонно наклонил голову в качестве приветствия.

“Кауфман? Опять?!.. Впрочем, он любезен, — подумала Клара, — может, не все так плохо. Судя по его возрасту, мы по-прежнему в прошлом. Только вот в чьем теперь? И какой год?».

— Так, и где же мы, герр Кауфман? — Клара на всякий случай хлопнула ресницами и мило улыбнулась.

— О! Вы изволили появиться здесь, в моей берлоге, неожиданно для меня самого, — он развел руками. — А это, — он кивнул на руки Клары, — для вашей же безопасности, потому что спали вы достаточно беспокойно. Однако под ремешками Клара ощущала легкое покалывание на коже, и это ей не нравилось. Во всем теле она чувствовала слабость, совсем как после терминала.

Он подошел к ней и отстегнул ремешки, и она едва сдержалась, чтобы не поморщиться — от Кауфмана пахло немытым телом и по́том. “Берлога, берлога” — повторяла она знакомое слово. Ей казалось, что она где-то слышала его, буквально недавно. Она встала и подошла к Гоше.