Заперев дверь на замок, он задернул шторы и наложил заклятье тишины на квартиру, чтобы ни один звук не просочился. Сел в кресло и закрыл глаза.
Определенно взломщик был беспорядочен и беспечен, пуглив и глуп, вел беззаботный образ жизни, любил праздники, и в общем следовал курсу, который держит правительство — сливал свою ахно-энергию государству. Типичный представитель их времени, ахноген, живущий просто для того, чтобы жить, бесцельно. Прожигатель жизни, не приносящий обществу ни пользы, ни вреда. Один из миллиардов. Если бы не вскрытие замка. Что это? Шалость? Необдуманный порыв? Зачем? Что он там искал, чего нет у него в жизни? Имея ахно-энергию, человек обеспечен всеми благами, кроме разве что еды, на которую ему всегда хватит таюн. С лихвой. И ему хватало, иначе Войцех не чувствовал бы оттенок непрекращающегося праздника жизни.
Итак, каков его характер? Он любит потакать собственным слабостям, не утруждается сделать над собой усилие, у него нет цели в жизни, он спит до обеда, ест что придется, любит кофе и музыку. Музыку — да. Он непостоянен, капризен, болтлив, завистлив…
Войцех поморщился — да это же женщина!
От этой догадки он разволновался. В порыве он пошел на кухню, сварил крепкий кофе и сыпанул в него побольше сахару. Однако, поднеся чашку к губам, он вовремя спохватился — один глоток кофе убьет магический след. Придется потерпеть.
Он вернулся в комнату, снова сел в кресло и со стоном закрыл глаза.
Войцех не любил женщин. Не понимал. Не знал, что можно от них ждать, в какую струю вывернет их пресловутая женская логика в следующий момент. Женская логика — кто только такое придумал?
Итак, это женщина.
Определенно, один положительный плюс он все-же нашел: весь этот характер, который подсказал ему вкус магического следа, во всей своей противоречивости, укладывался в одно слово: женщина.
И тем не менее это была не старуха. А кто тогда? Человек, тесно связанный со старухой? Пожалуй. Есть у ахно-энергии такое свойство — взаимопроникновение. Как супруги, прожившие в мире и любви всю жизнь, становились похожи друг на друга, так и их магия имела похожий вкус, флюиды и флер. Опытные оперативники использовали это свойство, чтобы выйти на преступника через родного человека… Родного человека… Родного…
Точно!
Какой же ты тугодум, Войцех! — сказал он себе. — Просто осел!
От осенившей его догадки он подскочил и заходил по квартире. После того, как ударил коленку и опрокинул торшер, он приказал себе успокоиться и пошел на кухню. Кофе уже остыл. Он вылил его в раковину и сварил новый, добавив в этот раз капсулу с вытяжкой из флюидированного розового катарантуса, от которого в голове прояснилось.
Что нужно было этой родственнице старухи на закрытом разрушенном предприятии? Кто она ей? Дочь? Тогда ей должно быть между шестьюдесятью и семьюдесятью. Нет, не то. В таком возрасте праздник каждый день проживать не хватит здоровья. Тогда — внучка? Может быть.
Войцех мог отправиться за нужной информацией в участок. Но это означало потерю времени. А он, напав на след, жаждал поскорей подтвердить собственные подозрения, или опровергнуть их, и идти дальше.
Сев в позу лотоса у стены, он надел на указательный палец и мизинец напальчники из кишечной пленки казуара с тонкими стержнями на концах и вставил пальцы в радиорозетку. Побежали мерзкие мурашки данных общего архива, сначала по пальцам, потом по руке, плечу, и наконец, они забегали по голове, отчего ее страшно захотелось почесать. Войцех терпел, скрипя зубами.
Через пять минут он знал об этой женщине все:
Кларисса Никитична фон Райхенбах, ахноген, двадцать девять лет, рост — метр шестьдесят восемь, фигура грушевидного женского типа, размер — пятьдесят — пятьдесят два, цвет глаз — синий — Войцех поморщился — какой олень составлял эти карточки? — Размер ноги — тридцать восемь. Цвет волос — русый, крашенный в платиновый, длина волос — до плеч. Энергоемкость — семь из десяти.
Войцех вынул пальцы. Голова немного кружилась. Если не дозировать, то откат будет такой, что выбьет его из рабочей колеи на пару дней.
Энергоемкость семь из десяти — да эта Кларисса редкая штучка! Среднестатистическая энергоемкость считалась от единицы до пяти. Ею обладали восемьдесят процентов ахноген. Шесть — семь — был показатель лишь у пятнадцати процентов. Оставшиеся пять процентов распоряжались восемью и девятью. Десять из десяти не имел никто. Во всяком случае, о таких людях в новостях не рассказывали, и никто из его знакомых их не знал.
Теперь понятно почему он почувствовал флер праздников. С емкостью до пяти ахногену хватало едва обеспечить свой быт, те, кто имели меньше четырех, отказывались обеспечивать бурлака, так как самим едва хватало. И при этом лишь единицы из них стремились найти службу или работу. Зачем им? Зато везунчики с шестью и семью баллами могли позволить себе жить на широкую ногу. И, похоже, Кларисса Никитична мало в чем себе отказывала.
Войцех дождался, когда перед глазами перестанет плыть, и снова подключился к архиву.
Мать — Августа Рудольфовна фон Райхенбах — шестьдесят два года, в возрасте тридцати четырех лет отбыла в Африканскую губернию с исследовательской экспедицией, числится без вести пропавшей.
Отец — Никита Олегович Галкин — шестьдесят семь лет, в возрасте тридцати девяти лет отбыл в Африканскую губернию с исследовательской экспедицией, числится без вести пропавшим.
Назначенный в опеку бурлак — Наталья Георгиевна Георгиева, тридцать два года, официально числится безработной, на попечении Райхенбах К.Н.
Кларисса Никитична воспитывалась бабушкой — Гретхен Вольфганговной фон Райхенбах — умерла в возрасте 97 лет, похоронена на городском кладбище Малых Вещунов.
Войцех отключился. Второй сеанс вызвал тошноту. Головная боль, преследовавшая от самых взломанных ворот, зашла на новый виток, и он несколько минут не шевелился, чтобы не спровоцировать рвотный рефлекс.
Значит, он не ошибся. Старуха и внучка связаны магией крепче, чем можно было предположить. Интересно, какая была энергоемкость у бабули?
В этот момент на полке задрожало голодное око[1]. Если связь прорывается даже сквозь заклятье тишины, то это могло быть только по работе и срочно. Он глянул на солнце за окном — прошло уже три часа, как он тут заперся. Однако! Войцех смочил слюной большой палец и мазнул по радужке ока. Она довольно чавкнула, вогнулась внутрь глазного шара и стала похожа на маленький динамик.
— Пан Войцех, — связь была плохой, но Войцех узнал старшего криминалиста, оставшегося на фабрике. — Вы слышите?
— Да, господин Васильев, докладывайте.
— Мы закончили осмотр. Обнаружены следы двух женщин.
— Двух? Вы уверены?
— Да. Пыли много, следы свежие, видны отчетливо.
— Что-то еще? — из-за одних следов вряд ли Васильев стал бы звонить. Чтобы порвать защиту тишины, наверняка пришлось прикормить голодное око каплей крови. А оно того не стоило.
— Да. Тут такое дело…
— Да что там? Говорите же!
— Две тысячи семнадцатая.
Войцех присвистнул.
— Научлит?!
— Предположительно. Мы нашли ящик с книгами. Разобранный. Техническая литература, инструкции. Но есть подозрение, что отсутствует книга из научной литературы. На слое пыли есть оттиск от обложки. Удалось четко зафиксировать три буквы: “цов”. С такой фамилией запрещенных к публикации и хранению авторов у меня четверо: Ларцов, Кравцов, Скворцов и Стрельцов. Книг ни одного из них я бы не хотел иметь в своем доме. Сами понимаете — по соображениям безопасности.
— Понял. Хорошо. Спасибо, что связались со мной…
— Это было непросто.
— Да, понимаю. С меня причитается.
— Свои люди, сочтемся.
«С меня причитается» Эту фразу он сказал по русскому обычаю. Означало это, что за получение оперативных данных прямо с места преступления, в обход всех бюрократических проволочек, он теперь что-нибудь должен Васильеву. Сложность была в том, что он не знал — что именно. Это был какой-то негласный и нелепый русский закон, принципы которого ему были не ясны, а объяснить никто не мог. Сложно было оценить оказанную услугу. И потом, когда приходил час расплаты — было невозможно понять, соразмерна ли оказанная взамен услуга или кто-то кому-то остался так же негласно должен. Такие отношения всегда нервировали Войцеха. В них не хватало ясности. Он от души ругнулся — ведь он не просил Васильева ни о какой услуге. Тот сам позвонил, но остался должен почему-то Войцех. Хотя, надо признать, сведения были и своевременны, и важны.
