– Не станет, пока не с чего.
– Сейчас будет, – пообещал Орлов, потер ладонями лицо и затих снова.
Гуров терпеливо ждал. В самом деле, бегать пока рано, хотелось бы в общих чертах понять причины начальственного раздрая.
– Еще раз. Помимо шуток, Ситдиков не просто входил в эту структуру, как можно было бы предположить. Работал на совесть, выдвигал по-настоящему полезные инициативы, особенно с трудной мелочью, подростками… ну кому, как не ему, виднее. Подростки верили всему, что бы он ни говорил. Ну и выступал, конечно.
Генерал снова замолчал. Гуров кивнул, давая понять, что пока все кристально ясно.
– То есть выступал, – повторил Орлов сердито, – не по делу выступал. Особенно после того, как окончательно бросил все, связанное со спиртом и наркотиками, на трезвую голову понесло его. То про русскую идею, то про необходимость идеологии. Несло иной раз и с анархизмом. Нес и про деньги, финансирование. На что, мол, тратятся народные копейки, что за саботаж в кинотеатрах, голубятня на книжных полках и всякое прочее в том же духе.
– Это, положим, любому нормальному человеку очевидно, – заметил Гуров. – Ну а сам-то он что, на свои творил?
– До недавних пор – именно. Однако за последний год… ну вот хотя бы помещение.
– Для театра?
– А, ты знаешь уже. Да, для театра. Предоставлено городом на льготных условиях в длительную аренду. И для спектаклей.
– Неужели деньги из бюджета? Учитывая тематику…
Орлов прищурился:
– А ведь я по адресу, не так ли, Лева? Ты, я смотрю, уже владеешь предметом, что ли?
– Бабушка рассказывала, в детстве, – нагрубил от неловкости, бывает. – Так что со спектаклями?
– Выделялись. И на постановку, и на ремонт помещения, и на рекламу. Вот эти штуки над дорогами, афиши…
– Баннеры.
– Да. И это за счет бюджета.
Орлов снова перекинул несколько листов на календаре.
– И тут, ближе к концу года, выясняется удивительная вещь. Вылезает, что Ситдиков покойный, оказывается, игрался с популяризацией современной культуры, изваял экспериментальный проект…
Гуров по-ученически поднял руку:
– Простите, Петр Николаевич, не совсем понимаю. Какой проект и какой культуры?
– Экспериментальной. Современной, – повторил Орлов, – что бы это ни значило.
– Он начал терять популярность?
Генерал возмутился:
– Я тебе что, искусствовед? Мне-то почем знать? – Он пододвинул наконец папочку, извлек из нее бумагу, пробежал по строчкам. – Смысл в том, что под его именем создана какая-то авторская платформа, зарегистрирована некоммерческая автономка, цель – многолетнее создание и демонстрация… как это там… театрально-музыкальных произведений различных форматов.
– Ну и финансирование…
– Да, за счет средств бюджета. И он же, оказывается, догадался подсовывать в Минкульт заведомо недостоверные списки представлений, с завышенными планами финансирования. И излишки, соответственно…
– …на счета техничек, то есть подконтрольных фирмочек и комбинаторов. С последующим выводом. Лишь удачная смерть от естественных причин помешала реализации преступного умысла, верно?
Орлов лишь рукой махнул.
– В таком случае, Петр Николаевич, тем более чего огород-то городить? Умысел-то не реализован.
– Да не совсем, Лева. Есть основания полагать, что интересы бюджета все же затронуты, и не исключено, что и следы потянутся… ты понимаешь. Наверх, к руководству.
– Ай-ай. Какому? – с шутовским ужасом спросил Гуров.
Орлов снова заворошил календарь, постучал пальцами по столешнице.
– Культура, понимаешь. Бочка бездонная. Там небось уже немало и подворовано, и отмыто. И возможно, если начать разматывать, то нити приведут на самый-самый верх…
– Понимаю.
– …а могут и не повести. Могут, напротив, привести совершенно в другую сторону, точнее, в сторонку от тех, кто довольно высоко сидит и кто на самом деле мог на этом всем нагреть руки. А выяснить это… очень было бы полезно. Понимаешь?
– Да не совсем, – честно признался Гуров, – есть аудиторы, УЭБиПК, почему бы им не заняться?
И снова Орлов как-то чрезмерно нервно перекинул многострадальные листки. Когда еще человек может так запросто распоряжаться течением дней?
– Во-первых, в своей сфере они уже работают. Иначе откуда у меня вся эта информация?
– Резонно.
– Во-вторых, человек скончался. Это не к нашим экономистам, нет?
– Нет. К наркологам, к патологоанатомам.
Орлов сделал знак, Гуров, пожав плечами, замолчал.
– В-третьих, из нас всех только ты имеешь в женах умную, тактичную и сведущую в театральных делах женщину, которая и кухню изнутри знает, и способна сориентировать, подсказать нужное направление. Связи Мариины ценны…
Снова повисла тишина, вязкая как смола. Гурова это устраивало, пока можно уложить в голове, что к чему, и при любом раскладе соблюсти субординацию. Ну а Орлов закончит, раз начал.
Расчет оправдался. Петр Николаевич, тяжело вздохнув, признал:
– Ну да, есть еще и в-четвертых, оно же и в главных. И это строго между нами. Мы с его отцом служили вместе. Что смотришь? Я этого, как вы его называете, Сида, Михал Юрьича то есть, вот с эдаких лет помню, – генерал показал рукой, получилось нечто размером с табуретку, – и я с Юриных похорон.
Лев Иванович осознал сказанное не сразу. Потом еще какое-то время ушло на то, чтобы попытаться как-то привести в порядок навалившиеся массивы информации, блоки – разнородные, угловатые, друг с другом не сочетающиеся. Ну вот как представить их вместе, скажем, за одним столом – подтянутого, строгого Орлова, человека-гору, и размалеванного, перекошенного «Михал Юрьича».
– Что, и отец умер? – наконец уточнил он.
– Да. Третий инфаркт, – сухо ответил генерал. – Так я к чему. Мишка был дурак, причем дурак честный. Игры с бюджетом, выстраивание цепочек-умыслов – не его это модус операнди. Мозгов бы не хватило. И я тебя, Левушка, не как подчиненного, как друга прошу: все-таки проверь свежим глазом, нет ли там чего… с двойным дном. Пакости какой.
– Несерьезно это, – помявшись, признал Гуров, – Петр Николаевич, я же сам его обнаружил. Замерз человек по пьяной лавочке. Хотя, честное слово…
Орлов мягко попросил:
– Лева, не надо «хотя». К тому же если его смерть была вызвана не совсем естественными причинами, спровоцирована…
– Ну как это возможно? В глотку заливали?
– Всякое бывает. Можно и без насильственных действий довести до самоубийства человека больного, после двух клинических смертей. Не исключено. Тогда тем более надо работать, делать свое дело, разбираться.
Гуров молчал.
– Лева, это твоя работа. Один раз отступишь, потом второй, потом уважение к себе потеряешь, а ты мужик…
– …ты должен. Очень, очень свежо и остро. И все-таки: дело финансовое, почему мы?
– Дело сложное. И именно потому. Вот возьмет его на контроль шеф – и будешь разбираться уже в кратчайшие сроки, и бегать, аки хорт за зайцем, – жестко посулил Орлов, – не задавая вот этих вечных ментовских вопросов. Теперь серьезно: нет никакого Сида, есть Михаил Ситдиков, член комитета Госдумы и тэ-дэ и тэ-пэ, вероятно, центральное звено в сети финансовых махинаций, скорее всего, сто пятьдесят девятая, часть четыре.
– Но ведь экономисты…
– Да, и они забегают, когда отмашка будет дадена. А ты не бегай, тебе незачем, у тебя уже все есть. Труп у нас имеется, документы – вот они, – он похлопал по папке, – дергать тебя никто не дергает… не дергает ведь?
– Некому, Петр Николаич.
– Вот и поработай спокойно, без горячки.
Он вздохнул.
– Прости, если резко. С тобой иной раз иначе нельзя.
– Да я понимаю, надо и рубануть сплеча.
– А вот надо! – Орлов выдвинул подбородок. – Потому что чем старше, тем мы терпимее, в любое положение входим, всех оправдываем – себя прежде всего! Возраст уже, на пенсию скоро, чего пупок рвать, проживем как-нибудь в хате с краю. А она, между прочим, всегда первой горит!