Нравился Гурову следователь Степа Рожнов, спокойный, неторопливый, грамотный, без подобострастности. Группа, несмотря на очевидную вовлеченность, трудилась профессионально, по-хорошему механически, не пропуская мелочей, от элементарного к сложному.

Можно было смело предположить, что хотя дело простое и очевидное, а человек многим знаком не хуже родного брата, последуют и выяснение личностей, и выявление связей, родных и соседей этих толстопятых да заносчивых опросят.

Разумеется, ничего нового, никаких супердедуктивных методов и искусственного интеллекта, все ножками да языком. Ножки нужны крепкие, язык – гибкий, а обладатель их должен быть практически дипломатом, способным не просто выудить информацию из человека, не просто расположить к себе, но и сделать его своим сотрудником.

Однако сейчас – пока, по крайней мере, – достаточно было немого свидетельства вещей. Следователь Рожнов быстро писал, эксперт, завершив эволюции, укладывал свои вещи и бережно упакованные образцы. Поймав взгляд полковника, он по-свойски кивнул:

– Отпечатки имеются, хозяина и еще четверых людей. Мужчин.

– Мужские?

– Да, только мужские, женских, годных к идентификации, пока не обнаружено. Имеется такого рода наблюдение: избирательно протерты поверхности и ручки…

– Дверные?

– И дверные, и на кухонном гарнитуре, и, пардон, в уборной.

– А выключатели?

– Выключатели тут сенсорные, прикасаться не надо, достаточно руку поднести.

– Да, любопытно.

– Есть над чем подумать при желании.

– А чего там за окурки?

– Окурки как окурки, больше всего «Донского табака», по всей видимости и по количеству судя, это хозяина. Гости – или гость – предпочитали «Парламент». Степа, забирать окурки-то? – адресуясь к следователю, спросил эксперт.

– Да возьми, чего нет, для полноты картины, – без особого интереса отозвался следователь.

И снова Гуров внутренне порадовался. Иной раз раздражало, когда коллеги – особенно молодняк – придавали какое-то магическое значение «мелочам», втайне полагая, что жвачка, прилепленная к обратной стороне стола, обязательно приведет злодея на скамью подсудимых.

Однако многолетний опыт свидетельствует о том, что куда скорее приведут на эту самую скамью – более того, за решетку – результаты кропотливой, скучной и обязательно неторопливой работы, поисков свидетелей, очевидцев, атомов и молекул, если повезет, то и крупиц истины.

Возможно, что-то про молекулы подумал и следователь, поскольку напомнил:

– …Пробы из флакона и бокальчиков. И шприц.

– На сенсацию не надейся, – предупредил эксперт, – практически стопроцентная гарантия – это лидокаин.

– Лидокаин?

– Самый обычный и безобидный. Конечно, проверим, но вряд ли.

Со второго этажа спускался Зубков, озадаченный, почесывающий затылок:

– Не, и там нет.

– Чего потерял-то? – спросил следователь.

– Усилок. Нет нигде. Кронштейн ходил смотреть.

– Да с чего ты вообще взял, что он был? – спросил эксперт.

Тот пожал плечами:

– Так я сам монтировал. Дядя Миша попросил – я и сделал.

– Доиграешься, Зубков, – заметили ему с подколкой.

Сержант мигом сник, надулся, официально козырнув и даже щелкнув каблуками, вышел.

«Что ж, и мне пора», – решил Лев Иванович, отправляясь на выход.

Обиженный нижний чин, пригорюнившись, курил у крыльца. Полковник похлопал парня по плечу:

– Что ты, Зубков, такой нежный. Не бери в голову.

– Я и не беру, больно надо, – проворчал он, сплевывая, – чего они со своими подколами. Сколько раз он его сшибал, столько я обратно прилаживал… – И твердо завершил: – И ни копейки в карман не положил! Хотя дядя Миша и пихал.

– Сшибал-то зачем? – попытался выяснить Гуров.

– А кто его разберет? Взбредет что в голову или достанут все – он и кидается. Удобная отмазка, если вдруг позвонит кто не тот, то не слышу ничего.

Сержант указал вверх:

– Видите? Кронштейн пустой.

– Да, ветер вряд ли бы снес.

– Какой ветер, елки кругом. Он это, самолично. Найдет, треснет палкой – антенна в сугроб. О, а вот, похоже, и она. – Сержант пошевелил носком сапога какие-то проволочки и рожки, торчащие из сугроба.

– Уединенно жил человек. И видеокамер не было, – как бы мимоходом заметил полковник.

– Как это не было, были. Только ведь они без интернета не пишут.

– Понятно. Слушай-ка, Зубков, а ты откуда вообще такой сведущий? И почему в полиции, а не, скажем, на вольных хлебах?

– Чем плохо? – пожал плечами сержант. – Интересно же. Попал как все, политех-шарагу окончил, из армии пришел – поработал участковым, потом подзадолбался, теперь вот дежурю. А что?

– Да нет, так просто интересуюсь, не для протокола. И ты, конечно же, местный.

– Так точно.

– Скажи мне тогда, ну а в доме-то как обстановка была, все тихо?

– Конечно.

– Конфликты с соседями были?

– Что вы, с чего?

– Шум, гам, музыка-то… нетихая.

– Так и не многоквартирка. Большие участки, лес, у всех новые, хорошие дома, и фасадом на главную дорогу. Тут и захочешь поссориться – не доорешься.

– Это да. Я почему спрашиваю, – решил пояснить полковник, – сам я к такого рода творчеству касательства не имею, а вот супруга моя должна была принимать участие в одном из его спектаклей…

Сержант расплылся в улыбке, довольной:

– Не обознался я.

– Не обознался. Ну так что по части закона и правопорядка? Не шалили? Я же должен быть уверен.

– Здесь тишь да гладь, – заверил тот, – вы, должно быть, думаете, раз Сид – то оргии с гетерами. Не, стереотипы, будьте уверены, ничего тут неформального и плохого. Прошли те времена. И потом, он не шпана подзаборная, люмпен-пролетариат. Это дача еще его деда. – И значительно поднял палец.

Гуров, подождав продолжения (и не дождавшись), напомнил:

– Ты не забывай, что я в ваших краях – птица залетная. Деды у каждого имеются, в той или иной мере. Или у него некий пращур особенный?

– Генерал. Дядя Миша из семьи потомственных военных.

Ну что ж, простая разгадка странной тяги к условному порядку и тапкам по ранжиру. По физиономии Зубкова было видно, что эффектом, произведенным его заявлением, он доволен.

– Погоди. Главная шпана нашей эстрады?

Сержант поднял палец:

– А-а! Сид не эстрадник.

– Хорошо, хорошо, не это главное. То есть потомственный военный – и панк.

– У нас не Англия, потомственным панкам откуда взяться? А вот дедушка-генерал – это факт. Его и дача. Вот как дядя Миша перебрался из Питера в Москву, так и обосновался.

Лев Иванович, мельком глянув на часы, заторопился. Мария-то, наверное, уже извелась вся, взаперти сидючи.

– Спасибо. – Он пожал парню руку, тот ее задержал.

– Товарищ полковник, а можно автограф… ну, супруги вашей?

– Да уж понятно, что не мой, – беззлобно поддел Гуров, кивком пригласил с собой.

Получив стопку листов и выслушав пояснения по поводу того, благодаря кому они получены, молчаливая и мрачная Мария немедленно приободрилась, милостиво улыбнулась и черканула на протянутом листочке: «На добрую память сержанту Зубкову».

– Меня Сергей зовут.

Она, улыбнувшись, добавила скобочки и приписала: «Сереже».

Не хотелось корячиться, разворачивая машину и мешая людям, поэтому Лев Иванович все-таки доехал до шлагбаума, о котором врач говорил. В самом деле, такому объекту место разве на переезде – бескомпромиссный, цельносварной монстр, обмотанный якорной цепью. И замок имел место – огромный, кодовый, еще советских времен, заботливо прикрытый от непогоды обрезком пластиковой бутылки.

Да уж, граница тут на замке. До самого шлагбаума, судя по следам разворотов, кто-то, но доезжал, по ту же сторону шел лишь один след. Прорвался тот, кто пароль ведал. Полковник подлез под шлагбаумом, огляделся: к сожалению, ни тени сторожки. И в самом деле, зачем она тут? Чужие-то здесь не ездят. Странновато показалось, что вроде бы машина ехала не от шлагбаума, не со стороны дома Сида, а от него. Однако след несвежий – да и как он может быть свежим, на таком-то снегу. Разберутся, ничего.