– Если что, помоги, если не в падлу, а я не забуду.
– Разберёмся, – ответил я и добавил тоже тихо – Юг, юго-восток, а там посмотрим.
– Становись! Первым Поводырь – ведущий, за ним Большой, потом я, за мной Моня замыкает Шайба. Всё. Направление юг. Вперёд!
Сверив компас с солнцем, я двинулся сквозь заросли кустарника, за мной все остальные.
******
Через час езды по горной дороге, мы выехали к селению у подножья горы. Сын лесника показывал дорогу и, при подъезде, стал требовать, чтобы водитель выключил мотор и поставил рычаг передач на нейтральную скорость. Водила начал упрямиться, но Юра взял его за плечо, сжал и сказал:
– Делай что сказано, а то что-нибудь тебе оторву.
Поняв, что с ним не шутят, водитель поставил на нейтральную скорость, заглушил мотор. Машина медленно стала набирать скорость, спускаясь с горы. У крайнего дома притормозив, водила вырулил в открытые ворота, которые открыл лесник. Он добрался к своему дому напрямик, через речку и ждал нас уже минут двадцать, при этом, не забыв затопить печку в бане и в доме. Мы вышли и без шума прошли в дом, где уже суетились две женщины, накрывавшие на стол. Это был гостевой дом смежный с баней, в основном доме находились дети и внуки лесника, которые с интересом смотрели на нас в окна, когда мы проходили по двору. Ставни были закрыты и в доме горел свет, дрова в печке потрескивали и обдавало теплом и уютом. На столе лежал большой каравай хлеба и пахло так, как будто его только вынули из печки. Миски с солёными овощами, сыр, сало, два круга колбасы и две больших бутылки со спиртным: одна с вином, другая с «ракией». Одна дверь вела в баню, а напротив две другие в комнаты, где стояли железные кровати, заправленные чистыми простынями с огромными подушками, которые напомнили мне мою деревню. Там на Рязанщине, в Шацком районе, тоже были такие кровати и подушки. Мы с Юрой разулись и разделись, прошли в зал и уселись на стулья, трём женщинам раздеваться не пришлось, так как снимать было практически нечего, вся их одежда погибла в лесном домике в горах. Так что, скинув бушлаты они плотнее завернулись в банные простыни и сели к нам за стол. Пока мы с Юрой мылись в душевой, так как парилка ещё не нагрелась, они всё нарезали и всё разлили по стаканам и бокалам. Вино и закуска разбудили аппетит и желание секса, мы переглянулись и не сговариваясь взяли каждый по женщине разошлись по комнатам, оставив в зале ту на которую претендовал полковник. И началось….
Стемнело, прежде чем я насытил свою похоть в двух позициях, побывав в парилке и в душе, и выпивая, и закусывая, и снова ласкал грудь медсестры. Ставя её затем в новую позицию, получая и доставляя оргазм. Я не мог насытиться женским телом, как будто это было у меня в последний раз в этой жизни. Женщина полковника, она же штабной писарь, чуть не выла от зависти, наблюдая и слыша происходящее. Мне стало её жалко, я подмигнул ей и показал взглядом на парилку, она поняла и поспешно вошла парную. Войдя следом я не стал долго распинаться и, нагнув её голову, предложил ей минет для меня в её исполнении, затем развернул её и поставил в стойку «бегущий кабан», загнал костыль под хвост на полный штык минут на десять. Было за полночь, когда приехал полковник, мы сидели у открытой печки втроём и смотрели на горящие угли. Юра храпел на кровати, прижав к стене ещё одну медсестру, чтобы не выскочила. Полковник налил себе пол стакана, отломил кусок хлеба, выпил, закусил и, взяв табуретку, подсел к нам. Выдержав паузу, я спросил:
– Как?
– Все путём.-ответил он.
– Завтра ночью начинаем операцию, так что ни чём в себе сегодня и завтра днём не отказывай, но от сюда никто до завтрашнего вечера не выйдет. Я там привёз жратву и бухло, и девкам шмотки. Затем взял штабного писаря за руку пошёл «диктовать приказ» в парной. Посмотрев на Юру через открытую дверь, затем на парную, на Милу, не долго размышляя, повёл её в свободную комнату на кровать, чтобы реализовать очередную свою фантазию. Ночь и следующий день до 20:00 у нас прошёл между парилкой, комнатой с едой, вином и кроватью с огромными подушками.
Мы и не догадывались, где и что делал седой полковник, но интуитивно чувствовали, что не бездельничал. Прибыв в расположение части, нам льстило общее внимание и неподдельный интерес со стороны всех без исключения. На нас смотрели как на архангелов, которые воскресли, чтобы покарать нерадивых и отомстить за предательство. Особист проходя мимо улыбнулся, подмигнул, хлопнул по плечу и произнёс:
– Везёт некоторым!
– Дело не в удаче, а в холодном расчёте. Хотя удача любит расчётливых, – ответил Юра и посмотрел на меня.
Я слегка кивнул головой, мол всё просчитано до мелочей и у нас не соскочишь с якоря, если он в надёжных руках, как наши. Проходя мимо клетки, в которой в мирное время держали местных пьяниц и дебоширов, мы увидели одного из дежурных офицеров с синяком во весь левый глаз и связанными руками за спиной. «Значит это он нас хотел убить», – подумал я и скрипнул зубами. Юра только крякнул от неожиданности, ведь он с ним часто общался. По мере общения с офицерами штаба, который разместился в здании полиции и примыкал к казарме, в которой до войны размещались военизированные патрули, вырисовывалась картина маслом. Поручик Дробич был завербован ещё до того, как начался развал Югославии и был на половину хорват по отцовской линии. Мне до конца не было ясно что его подвигло на предательство, невыполнение воинского долга, как на половину мусульманина. Я не знал как к нему относится. Но я знал точно, что он умрёт как мусульманин – с перерезанным горлом, потому что видел Зорана на плацу с безумным взглядом. Юра прижимался ко мне как маленький ребёнок, постоянно наступая мне на пятки, чем раздражал и заставлял злиться. Хотелось накричать на него, сорвать свою злость, но я понимал его состояние и недоумение, и поэтому не срывался на нём. Лишь остановившись и, когда Юра в меня врезался как грузовик без тормозов, повернулся к нему и сказал с натянутой улыбкой:
– Соблюдай дистанцию.
Юра хлопал глазами и не отвечал на мою шутку, а лишь разводил руками и тяжело вздыхал. Так больше продолжаться не могло и мне пришлось поговорить с ним на эту тему.
– Я понимаю, убить в бою и казнить разные вещи. Но он предал нас и тем самым подписал себе приговор. Если хочешь – отпусти его. Но знай, что если ты к ним попадёшь в плен, то пощады не будет. Смотри мне в глаза! Ещё раз наступишь мне на пятки, то заставлю тебя его лично зарезать. «Ферштейн?» – на повышенном тоне спросил я Юру.
– Алес клаг*, – ответил Юра, вздохнул и с отрешённым взглядом отошёл от меня.
Конечно, не нужно было с ним так. Но скоро нам в бой и телок весом в сто десять килограмм был бы обузой, а не ударной силой на которого будут смотреть все те, кто пойдёт за нами.
*******
Через пять часов волчьего шага мы прошли километров сорок или больше. Отряд двигался за мной на расстоянии семи, десяти метров и постепенно втянулся в ритм. Двигаясь по пересечённой местности, особо не порассуждаешь, потому как надо под ноги смотреть, иначе есть маза навернуться и не только синяки набить с шишками, но и поломать конечности или растянуть их. Сзади послышалось условное: «цы-ть», «ци-ть», – и я сбавил темп шага. Двигаясь медленно, я дождался всю группу и остановился.
– Перекур, пятнадцать минут, – прозвучала команда.
Все сняли ранцы, сели и легли друг к другу спиной.
– Куда так ломишься, Поводырь? Призов и медалей за скорость не будет, лишь мозоли и одышка, – произнёс Шайба и сплюнул.
–Точно, точно, – добавил Моня.
– Если для вас мой шаг слишком быстр, то пусть командир в голову поставит другого, ответил я и искоса посмотрел на Копалыча.
– Ладно вам собачиться, думайте лучше куда и как будем двигаться без карты. Есть маза потеряться. – сказал Генка.