– Там тоже молятся, и очень много. Может накроем, правоверных фугасным? -сказал я Юре.
Он жевал лепёшку и держа в руке пиалу с лагманом молчал и усердно пыхтел. Наверно был очень голодный, да и не хотелось ему после стрельбы снова мыть руки. Снаряды были плохо протёрты от смазки и скользили в руках.
– Если не накрыть их, то после ритуала они могут подкрасться с гранатомётами и испортить нам досуг после ужина, – высказался я и посмотрел на Большого.
Тот вздохнул и спросил:
– Сколько?
Отложив в сторону пиалу с лагманом, я поднёс к глазам оптику и через несколько секунд сказал:
– Девять и два в прицеп. Так, на всякий случай, если кто-то ломанётся с ихнего мероприятия.
– Давай, но только потом перерыв с дремотой и накуримся! – сказал Юра и отставил свою пиалу на броню танка.
– К орудию, заряжай и не жди команды, девять плюс два! – прозвучала моя команда.
– Есть! – прозвучал ответ, мы скрылись в башне.
Неторопливо проведя башней по линии огня, отметив точки и приблизительно прикинув в уме, я посмотрел на Юру и, подморгнув ему глазом, сказал:
– Начали!
Талибы расположились большой группой и не ожидали такой подлости от мусульман. Им и невдомёк, что в башне находились два христианина, которым было плевать на ислам и талибан вместе взятым. Я принял решение нанести наибольший урон противнику, подавить их морально и поднять боевой дух северного альянса.
Первые четыре выстрела разорвались по периметру молящихся, затем четыре в середине группы. Урон был максимальным. Три последних выстрела произвели в предполагаемые места моления других групп талибов. Поднявшись на башню, мы увидели недоумённые взгляды наших басмачей. Вероятно, им так же испортили молитву, правда не нанесли потерь. Осмотрев в бинокль свою работу, я передал его Юре и сказал:
– Надеюсь, тебе не испортит аппетит.
Помыв руки, мы продолжили приём пищи, затем накурились местной травы, улеглись на принесённые таджиками одеяла. Сон не шёл, говорить не хотелось. Создалось впечатление, что что-то сделали не так и исправить уже не могли.
– Да хрен с ними, – сказал я и посмотрел на Юру.
– Ты о чём? – спросил Большой. И добавил: – Не парься, и мне голову не парь.
– Как скажешь, – ответил я и повернувшись на правый бок уснул как младенец.
*****
Меняя ведущего каждые четыре часа, группа продвинулась километров на 50 с гаком. И было невдомёк, что Шайба и Копалыч были с левой толчковой ногой, при движении забирали в право. Поэтому мы вышли на болотистую местность. Мёртвая тайга – это отсутствие любой живности, по щиколотку грязь и мёртвые деревья. По этому месиву мы двигались уже два с половиной часа с остановкой на десять минут.
Что-то здесь не так. Подумал я. Болотистая местность должна была находиться западнее, судя по карте, которую я видел в штабе у картографов. Но моя очередь вести отряд была после Мони и Копалыча примерно через шесть часов и поэтому я мялся в сомнениях, но молчал до поры до времени. Действие «винта», который мы приняли на второй смене, заставляло нас двигаться без устали.
«На привале выскажу своё мнение, иначе за семь часов запрёмся в болото километров на сто, а потом придётся столько же выбираться.» Уже около восьми вечера, по карте никто не сверялся, потому как её не было, да и на компас особо никто не смотрит. Ночевать придётся в болоте, а точнее – двигаться под «винтом» всю ночь по этой жиже. Действие «перевентина»* было направленно на движение, обострение слуха и зрения. Лаборатория НКВД в 1935 году разработала этот стимулятор для сотрудников, которые работали в лесу при погоне или уходя от погони, при поиске улик, когда не хватало сотрудников и они падали от усталости. Приняв таблетку, усталость исчезала и работоспособность увеличивалась в трое. Так что ночь предстоит провести в движении. Хорошо, что ещё прибор ночного видения был новый и батареи заряжены под завязку. Это по тому, что меня обязали перед зачётом получить на складе новый прибор с комплектом батарей и расписаться за получение.
Но на привале никто особо меня не слушал, мы продолжили движение по болотистой местности до того момента, когда рассвело.
*****
Проснулся я с чувством, что сейчас что-то произойдёт. Было раннее утро, небольшой туман, сырость. Может я проснулся от утренней прохлады и от того, что в ушах у меня булькала моча, но нет. Чувство тревоги не покидало меня, я толкнул Юру в бок, затем ещё и ещё раз.
– Ну чего тебе не спиться, а? – простонал Большой и смачно с громким звуком испортил воздух.
– Вставай. У, епт, аж глаза режет. Ты чего вчера сожрал, что так воняет.
Отойдя от Юры к танку, я стал поливать траки при этом смачно зевая. Юра потягивался под одеялом и вставать не спешил.
– Ты чего в такую рань вскочил, не спиться тебе, а? – простонал мой заряжающий.
– Талибы уже помолились, сейчас начнут, вставай, – ответил я и услышал звук приближающего снаряда.
– В машину, живо, – крикнул я и полез на броню.
Юра вскочил как ужаленный и побежал к танку с вытаращенными глазами путаясь в одеяле. Снаряд от реактивной установки «Град» пролетел мимо танка и разорвался метрах трехстах от нас. Проникнув в танк, я сразу приник к прицелу и стал осматривать местность. Если это установка, то нам пиздец, подумал я. Большой ввалился в башню и тут же прогремел ещё один взрыв.
– С крыши бьют! – прокричал Юра и схватился за снаряд в укладке, что- бы зарядить его.
– С какой крыши? – прокричал в ответ я и уставился на Юру.
– Там дом с плоской крышей, на ней видел вспышку, – ответил Юра и, выхватив из укладки снаряд, загнал его в ствол орудия.
Взяв в руки бинокль, я открыл люк и высунулся по пояс из башни. В этот момент увидел вспышку и через три секунды разрыв снаряда позади себя. В оптику чётко было видно, как четверо талибов затаскивали на крышу реактивный снаряд. Нырнув в башню, я начал крутить её и поднимать ствол для наведения на цель. Выстрел резко ударил по ушам и отозвался в мозгу тяжёлым эхом. Снаряд не долетел до цели метров сто – сто пятьдесят и разорвался перед кишлаком.
– Заряжай, – крикнул я и стал делать поправку на цель.
Второй снаряд тоже не долетел.
– Сейчас ответят, – сказал я и посмотрел на Юру.
Тут меня осенило я закричал как бешенный:
– Механик, заводи, назад с высотки. Таджик механик –водитель всю ночь по радиостанции слушал музыку и разрядил аккумуляторные батареи. Звали его Шараф, на русском понимал сносно, но накурился марихуаны и плохо соображал.
– Заводи мотор, узкоплёночный ишак! Я тебя пристрелю как собаку! Ты слышишь меня мусульманин?!
– Аклематор поломался, оке, – ответил Шараф и сощурил и без того глаза-щёлочки.
– Какой аклематор поломался? – спросил я.
– Моя не могу заводить машина, аклематор, поломался, – толдычил своё басурманин и отводил взгляд в сторону.
Тут меня осенило: Аклематор – это аккумулятор, а поломался – разрядился.
– Нам пиздец, этот абориген с горы Памир аклематор поломал, мы движок не заведём. Задуши его Юра, всё равно помирать в этом гробу с дизельным двигателем. Стоп! Эй, ты, придурок! Включи заднюю скорость и зажигание. Юра заряжай бронебойным.
Шараф понял сказанное мной и включил заднюю скорость и зажигание, он даже на придурка не обиделся, потому как понимал, что может быть пиздец.
Выстрел толкнул танк, двигатель чихнул и заурчал, машина медленно двинулась задним ходом.
– Жми на газ, козлина горная! – закричал я на механика.
Танк съехал с высотки и пропал из зоны видимости талибов. Они растерялись и не знали, что им делать: стрелять или не стрелять по высоте, на которой уже не было танка. И всё же два снаряда пролетели над нашими головами и взорвались у нас в тылу. Реактивный снаряд должен иметь направляющее устройство, ствол реактивной установки, трубу подходящего диаметра, шифер на крыше дома, но с такого направляющего точно не прицелишься. Значит установки у них нет, но всё равно применяют реактивные снаряды. «С этим разобрались» – подумал я, а вот почему наш снаряд не достал до кишлака, ведь до него не более полутора километров. Я стал рукоятку вертикального подъёма пушки и с удивлением увидел, что подъём осуществляется лишь на половину, а дальше рукоятка не крутиться и не поднимает ствол на нужный угол. Надо ремонтника, что бы посмотрел в чём дело, подумал я. Юра с ошарашенным видом смотрел на меня, я ему улыбнулся и сказал:
