По делу явились только три человека: представитель одного из потерпевших, девушка из опеки и старичок, неожиданно давший толковые свидетельские показания. По иронии судьбы даже дедушка оказался бывшим СМЕРШевцем, то есть почти коллегой. Остальные посетители жадно, как лангольеры, сожрали время и, кажется, даже пространство. Толку от их прихода не было никакого ни им самим, ни следователю Валентину Невстроеву.
За дверью послышались голоса: недовольный женский, бурчащий мужской и резкий, командный — помощницы Валентина. Потом дверь открылась, закрылась снова, и Валентин открыл глаза.
— Что, совсем плохо? — сочувственно улыбнулась Лиза, кладя на стол три тяжелые папки и устраиваясь рядом на стуле: по привычке, она поджала одну ногу, уперлась локтями в колени. — Анальгин есть в аптечке, давно бы выпил и не мучился.
Валентин страдальчески отмахнулся.
— Ни черта не поможет, я знаю, — вздохнула Лиза. — Давай я приму этих двоих. Иди домой. Сколько ты спал за последние сутки? Часа четыре? Пять?
— Без понятия, — Валентин встал, потянулся, подошел к окну и открыл его, несмотря на то, что в кабинете работал кондиционер. — Ты их примешь, потом жалоб не оберешься.
— Шеф не тупой, сам следователем двадцать лет отработал. Хочешь, кофе сварю?
Не поворачиваясь, Валентин кивнул. За окном было пекло, солнце жгло, город стекал в закованную в гранит реку. Лиза занялась кофеваркой, а Валентин подумал, как же ему с ней повезло.
Нет, поначалу он воспринял саму весть о том, что с ним будет работать девушка, в штыки. Он представил капризы, разговоры с подружками «о любви» во время работы, ежемесячные истерики и все то, на что жаловался брат Женька: будучи деканом, студенток тот боялся как огня. Но прежний помощник получил назначение, и он был хорошим, толковым парнем. Валентин рассчитывал, что новый будет не хуже, но шеф сообщил, что новой будет помощница. И весь спор прекратил одной фразой:
— Не сработаетесь — там посмотрим.
Лизе было уже двадцать шесть, она окончила бакалавриат и училась в заочной магистратуре. Бывшая спортсменка, подававшая большие надежды, она получила серьезные травмы в аварии и почти два года пролежала в корсете, потом пошла на юрфак. Худенькая, резкая, с длинными, почти до пояса, светлыми волосами, Лиза сразу поразила Валентина тем, что в ней не было ни капли сексуальности. Не обаяния, не изящества, не того, что могли бы счесть красотой, — а именно «женского очарования». Она была коллегой, с ней было легко. А потом она оказалась редкой умницей, смекалистой, хваткой, она прекрасно вела дела, никогда ничего не забывала, умела ладить и с подследственными, и с потерпевшими, и с начальством, могла успокоить и разговорить любого свидетеля, на нее можно было положиться в любой момент, и, когда шеф как-то завел разговор о том, что имеется новая кандидатура, Валентин чуть не послал его к черту. Шеф хмыкнул, но больше к этой теме не возвращался.
Если бы не Лиза, было бы в сто раз тяжелее.
— Держи.
Она поставила на стол две чашки кофе, снова уселась, с удовольствием, жмурясь, как кошка, отпила из одной.
— Только окно закрой, нас хозотдел сожрет, если что.
Валентин какое-то время смотрел на свою чашку, потом решился:
— Помнишь Рязанцева?
— Ну еще бы, — поморщилась Лиза. — Что, прилетело за подписку? Я говорила, что не стоило. Сидел бы, как все остальные сидят. Он не палатку обнес.
— Нет, — Валентин поднял голову, посмотрел в ее невероятные зеленые глаза. Поначалу он думал, что Лиза носит линзы. — У меня сегодня была его мать.
И насладился сполна удивлением, появившемся на ее лице.
— Он совершеннолетний, — недоверчиво дернула плечом Лиза. — Какая мать? Откуда мать?
— Ну, мать есть у каждого… Если что, сам Рязанцев не против. — В коридоре кто-то поскребся под дверью, потом отошел. — Она почему-то уверена, что он не виноват. Не так, — Валентин поправился, — не в смысле — что это не он. Что он не насиловал.
Лиза выпрямилась, поставила на стол уже пустую чашку, даже ногу спустила. Валентин ждал — ему было важно услышать ее мнение.
— Погоди, — сказала Лиза, хотя он и так молчал. — Что значит — он не насиловал? Экспертиза, признание, показания потерпевшей, свидетелей и ППС. Там работать, по сути, не с чем, одни протоколы. Ты ее допросил, или так, без протокола?
— Или так. Понимаешь, она считает, что нет события.
— Что? — отрывисто переспросила Лиза. — Тебе точно пора домой. Состава?
— События, — терпеливо повторил Валентин. Не для нее, для себя: ему необходимо было еще раз проговорить все мысли вслух. — Не было изнасилования. Был половой акт. По взаимному согласию. Понимаешь? Не было трупа, просто пьяный лежал…
— Что-то ты путаешь, — прищурилась Лиза, — или экзаменуешь. Но ход ее мыслей мне ясен. Адвокат уже позвонил?
— Нет, разумеется. Крутов — личность известная, копает тщательно, но тут абсолютно нечего копать. Да и с Рязанцевым он сколько раз говорил, тот вину не отрицает.
— Слава богу, — Лиза посерьезнела. — Жалко девочку. Хотя держится она молодцом.
Валентин кивнул. На секунду он представил на месте потерпевшей Лизу… и в ужасе встряхнул головой. И тогда же подумал, что убил бы мерзавца собственными руками и плевать ему было бы на любые последствия.
Лиза поняла его реакцию по-своему. «И хорошо», — успел подумать Валентин.
— Зову оставшихся, — кивнула она. — Не страдай, посидишь так, для вида, я сама побеседую. — И, быстро убрав кружки в шкафчик, направилась к двери в коридор.
Глава четвертая
У Лени была вечерняя смена — до одиннадцати. Кира скинула неудобные туфли, подследники бросила на пол ванной, повесила сумку на крючок. В квартире было душно, за день солнце нажарило в окна, и старый, еще советский паркет, казалось, потрескивал.
Кира включила чайник, на автомате бросила в чашку пакетик чая. Прислушалась, пока чайник не забурчал, заглушая все звуки: у соседей было тихо.
Кире не нравилась работа Лени, дохода она не приносила, все-таки, как человек, привыкший считать чужие деньги, Кира понимала, что проезд и питание сжирают всю зарплату, оставляя разве что пару тысяч на всякую ерунду вроде оплаты телефона. Леня работал не по специальности, обычным менеджером в интернет-магазине, его профессия — специалист по туризму — начала агонизировать до того, как Леня поступил в колледж, и сидеть в турагентстве было еще более бессмысленно и бесперспективно. Но Киру смущали даже не деньги и не курьеры, а то, что Лене приходилось общаться с большим количеством людей...
Да, Таня, та самая девочка, так бессовестно Леню предавшая, тоже была в числе тех, кто зашел забрать свой телефон. Милая, улыбчивая, смешливая Таня, Кира видела ее и вживую — как-то они все втроем ходили в кафе, — и на экране компьютера. Таню, в отличие от большинства людей, экран не превращал в расплывчатого бугристого монстра, наверное, ей было бы хорошо сниматься в кино.
Она казалась вообще неспособной на подлость, но поди ж ты...
Кира все так же машинально заварила чай, села. Вспомнила свой первый раз. Было холодно, больно и неприятно, но она не отнекивалась, понимая, что надо через это пройти. Ее первый парень тогда выпил для храбрости. А Леня ведь даже не пил — алкоголя он просто боялся. Родители его школьного друга, Сережи, были теми еще алкоголиками, Кира, узнав об этом, запретила с Сережей общаться и была несказанно рада, когда эти пьяницы продали свою квартиру и уехали куда-то на окраину.
Таня девственницей не была. Это тоже было в заключении эксперта.
Так в чем же причина?
Кира грешила на ее родителей. По рассказам Лени можно было судить, что у них не было ничего святого. Хотя самому Лене, бесспорно, нравились и статьи Таниного отца в какой-то «международной» газете (Кире нравилось только то, что Леня мог их читать на английском), и музыка Таниной матери (странные, с металлическим привкусом, какие-то неродные мелодии). Сама Таня училась на дизайнера. Так себе, если честно, профессия, считала Кира, но бухгалтерия хоть и стабильнее, но точно не денежней.
