В один ничем не примечательный день исчез Якоби. Когда в ров закинули невод, обнаружились его кости, которые сомы уже успели обглодать дочиста. При этом никаких сомнений, что это именно останки Якоби, не возникло — кисти рук секретаря обладали исключительными суставами, благодаря которым пальцы при каллиграфическом письме совершали удивительные движения, и три кардинала, которые лично знали Людовико Вичентино[8], клялись, положа руку на Библию, что даже письмо этого великого мастера нельзя назвать более изящным. Извлеченный из воды череп был расколот, так что никто не сомневался, что Якоби убили.

Вскоре после этого Граф назначил Карла Лаурица своим секретарем вместо Якоби. Назначение это казалось совершенно естественным и ни у кого не вызвало вопросов, поскольку к тому времени мисс Кларисса уже отказалась от дальнейших занятий с Карлом Лаурицем, и он самостоятельно выучил итальянский и испанский, а в последние полгода Якоби преподавал ему латынь и каллиграфию. И тем не менее что-то было не так с этим назначением — даже в деревянных головах недалеких обитателей Темного холма затаилось недоверие к молодому секретарю, и с тех пор лишь мисс Кларисса, семейство Графа и приемная мать Карла Лаурица не отворачивались от него при встрече. Все остальные старались прошмыгнуть мимо, включая сюда и бурых коров, волочивших вымя по земле, и исхудавших лошадей, и облезлых кур, откладывавших черные несъедобные яйца, и даже обычно малоподвижных сомов, которые закапывались в илистое дно, стоило им только заметить секретаря на подъемном мосту.

Кости Якоби Карл Лауриц отправил в Англию, потому что Граф полагал, что там при дворе должны поставить памятник на месте упокоения земных останков великого каллиграфа. Но в один зимний день, через полгода после того как Карл Лауриц был назначен секретарем, Якоби вдруг вернулся в Темный холм. Свидетельницей его возвращения стала мисс Кларисса. Не оставив следов на заснеженной подъездной аллее, он прошел прямо через закрытую входную дверь. В тот же вечер она увидела, как он усаживается в кресло напротив Карла Лаурица в кабинете, который когда-то принадлежал ему, и с тех пор она частенько наблюдала их вместе, но при этом никак не могла понять, осознает ли Карл Лауриц, что рядом с ним сидит призрак.

Именно тогда Карл Лауриц открыл для себя ход истории. Так как время в Темном холме больше не существовало, для Карла Лаурица оно тоже ничего не значило. Песня ночного сторожа сообщала лишь о ритмично чередующихся днях и ночах, которые как будто сливались воедино, — если вы понимаете, о чем я говорю — до того, как Карл Лауриц стал секретарем, каждые новые сутки в Темном холме не становились продолжением предыдущих, и выглядело это так, что на самом деле тянется один и тот же день или, во всяком случае, один и тот же год, год первый, который каждый раз начинается вновь, и поэтому время никуда не идет. Но теперь Карл Лауриц получил доступ к сотне фолиантов с описанием истории Темного холма, и в них он впервые столкнулся с бесконечными повторениями, зафиксированными на бумаге, — и с тленностью всего в этом мире. Он обнаружил, что посреди кажущейся регулярности то и дело возникают какие-то мелкие события, которые проходят, заканчиваются и никогда больше не повторяются. Трудно сказать определенно, что именно впервые вызвало у него подозрение, но когда оно возникло, он уже ни о чем другом думать не мог. Целыми сутками просиживал он в своем кабинете, и поскольку Граф, которым овладело беспокойство и рабочее вдохновение, как раз в то время решил, что близок к разгадке и уже стоит перед вратами истины, никто не отвлекал Карла Лаурица, кроме мисс Клариссы, которая иногда на цыпочках входила в комнату — а может быть, он даже и ее не замечал, — чтобы вставить в подсвечники новые свечи и взглянуть на него. Время от времени Карл Лауриц и Граф оказывались рядом в коридорах или на лестницах замка — перед доспехами и выцветшими гобеленами, когда они, придя в возбуждение, не могли усидеть на месте, и мисс Кларисса не раз видела, как они проходят друг мимо друга, не поднимая головы, Граф — в черной мантии и в чулках с подвязками, украшенными розетками, Карл Лауриц — в рубашке и смазных сапогах. В таких случаях Якоби, как правило, следовал за Карлом Лаурицем, с несколько печальным выражением лица, заложив за спину свои изящные руки, и, глядя на них троих, невозможно было определить, живы они или мертвы, — что полностью соответствует нашим представлениям и представлениям наших современников о том, что уже тогда, в начале XX столетия, в датском дворянстве присутствовало нечто призрачное.

Сначала Карл Лауриц углубился в историю Темного холма, потом дошел до возведения стены и стал читать дальше, о тех временах, о которых никто до него не читал. Он прочел про визит великого Парацельса и всю историю основания поместья, — про то, как далекий предок Графа выбил ногой камень из стены темницы, куда его заточили за оскорбление монаршей особы, и как он, выполняя обет, три дня нес камень в руках по направлению к Риму, после чего заложил церковь, вокруг которой должно было вырасти его новое поместье, и по ходу чтения Карл Лауриц отметил так много изменений, так много разных событий, которые теперь оказались в давно минувшем прошлом, что окончательно уверился в реальности времени и принялся реконструировать историю Темного холма. И тут он внезапно понял, что именно скрывалось за многочисленными чернильными зачеркиваниями, понял, что под ними Якоби спрятал первую хронологию поместья. Карл Лауриц восстановил даты, когда Граф отказался от всех государственных должностей и политической карьеры, поскольку вознамерился полностью посвятить себя сбору доказательств того, что Темный холм является центром Вселенной, где времени не существует, он вычислил дату того торжественного дня, когда Граф продемонстрировал миру свое открытие и испытал сокрушительное разочарование, и после многих месяцев беспокойного и усердного труда он восстановил хронологию Темного холма с того самого дня, когда часы были остановлены. Закончив свою работу, Карл Лауриц почувствовал, что будущее поцеловало его в лоб, чтобы окончательно пробудить от сна прошедших лет, которых, как он теперь точно знал, было ровно двести. Ему же самому было восемнадцать, он служил секретарем Графа уже три года, и он знал, что для всего остального мира идет тысяча девятьсот восемнадцатый год.

Как раз в это время Граф призвал к себе Карла Лаурица. Напряженная работа и обманутые ожидания подорвали здоровье старика, и чтобы восстановить силы, он распорядился пустить себе кровь шесть раз подряд — с короткими промежутками. Поначалу процедуры никак не повлияли на его состояние, но вскоре после них у него обнаружилось серьезное заражение крови и раневая лихорадка, которая привела к параличу, распространившемуся от брюшной полости вверх. В Дании так всегда и бывает — от брюшной полости вверх, особенно, когда пожилые мужчины сталкиваются с молодыми, такими как Карл Лауриц. Да, конечно, он не сын Графа, но тем не менее ситуация, как мне кажется, выглядит весьма символической: Граф лежит в постели, нижняя часть тела парализована, а у кровати сидит Карл Лауриц, человек нового времени, и чем же он занят? Он читает вслух. Дело в том, что паралич к тому же ослабил зрение Графа, и, осознав это и почувствовав недоверие к собственной памяти, он послал за Карлом Лаурицем, чтобы тот почитал ему вслух фрагменты истории Темного холма и, в частности, напомнил слова великого Парацельса.

Кровать, на которой лежал Граф, стояла в лаборатории, под просветом в крыше, сквозь который оптические инструменты были нацелены на небесный экватор. И вот Карл Лауриц начал читать историю Темного холма — с того самого дня, когда гости оставили Графа. Но читал он не слово в слово, он все время изменял написанное в соответствии с открывшимися ему событиями, и за время чтения, которое продолжалось несколько недель, они с Графом сблизились как никогда прежде. Сблизил их единственно важный вопрос, который интересует и всех нас, а именно: существует ли на самом деле время. В полном согласии, что вообще-то не свойственно отношениям господина и слуги, они наконец-то поняли, что означали слова великого Парацельса, сказанные им, когда его на носилках выносили из подвала замка, где он наливался токайским и развлекался с тремя копенгагенскими жрицами любви. Парацельс тогда поднял голову с носилок и произнес: «Черт возьми, это не иначе как центр Вселенной…»