Со времен расставания с папой мама почти не выпускала из рук мобильник. Она все время кому-то писала, звонила или и то и другое. Сначала она говорила, что это звонки по работе, и лишь через некоторое время, сочтя Валика достаточно взрослым, открыла правду: она ищет ему отца. Точнее, себе мужа, мысленно перевел Валик и сделал вид, что страшно удивился. Убеждать маму в том, что, если она немного чаще будет с ним разговаривать, никакой новый папа им не понадобится, Валик не стал – понимал тогда, что бессмысленно, понимает и сейчас. С мамой вообще было бесполезно разговаривать о чувствах: единственной допустимой эмоцией у мужчины она считала злость. Собственно, злился Валик как раз не так уж часто, большую часть времени он скорее тосковал. В идеале он хотел бы обсудить то, что его волнует, в том числе мысли, идеи и чувства, но у мамы для этого было слишком много дел. Еще Валику хотелось, чтобы мама, или папа, или кто-нибудь еще провели бы с ним какое-то количество времени, разговаривая и не глядя в телефоны. Для этого, видимо, надо быть интересной личностью, тогда тобой будут интересоваться. А жизнью Валика даже его собственная мама интересуется только в отношении того, насколько точно он следует ее правилам. Значит, он, вероятно, чертовски скучный.

Валик вылез из поезда на «Комсомольской» и, пока прыгал по эскалаторам, попытался представить себе этого «родственника». Первое, что пришло в голову, – крикливый безработный предприниматель. Приехал в Москву с бесценным товаром типа овощерезок или супермыльниц, так что в поездах метро они с Валиком будут видеться чаще, чем дома, в целом безопасен, если не храпит. Второй образ – рослая девица, приехавшая поступать. Поступит – хорошо, свалит в общежитие, не поступит – тоже, значит, поедет домой. Третьей на ум пришла плачущая родственница с сопливым выводком, и этот вариант Валику представлялся самым страшным. Потому что она наверняка будет сидеть дома и плакаться на жизнь, а развлекать ее детишек придется Валику. У него и так досуга никакого, но зато появится реальное подтверждение поговорке «Всегда есть, куда хуже».

Мрачно щурясь, Валик выискивал новоявленного родственника, держа табличку со своей фамилией: «Лебедев». Все мало-мальски рослые девицы, жизнерадостные мужики с клетчатыми сумками и беременные мамаши с оравой детей пока что проходили мимо.

– Лебедев есть, а рыбов нету? – вдруг раздался сзади смеющийся голос.

Валик отшатнулся и чуть не упал, но его подхватил говоривший – парень немногим старше Валика, среднего роста, светловолосый, с голубыми глазами и большим рюкзаком.

– Ты живой? – обеспокоенно осведомился он, осматривая Валика.

Тот поспешил обрести устойчивость:

– Все в порядке, спасибо. Я жду родственника из Казани.

Парень посмотрел на табличку и радостно протянул руку:

– Ты, должно быть, Валик. Александр Лебедев. Можно Шура.

– Ясно, – кивнул Валик, пожимая ему руку. – Ты поступать?

– Куда? – удивленно захлопал глазами Шура. – Не, мне шестнадцать.

Судя по тому, с каким блаженством Шура это произнес, он явно в курсе, что его ожидает. Валика, кстати, тоже, в долгосрочной перспективе.

– А тебя родители отпустили? – Валик подозрительно покосился на рюкзак. Уж больно лицо открытое, часом, не мошенник?

– Все бумаги в рюкзаке, – отрапортовал Шура и вдруг, подозрительно прищурившись, спросил: – Где твой шарф? Щас не май месяц. Валик потрогал голую шею и осознал, что оставил его дома. Равнодушно пожал плечами:

– Переживу.

Он не успел договорить это слово, как Шура протянул ему свой:

– Вот, держи.

Валик решительно замотал головой:

– Не надо, я…

– Стой! – резко прервал его Шура, намотал шарф на Валика и поправил рюкзак. – Вот теперь можешь дальше возражать. Только давай, пока возражаешь, двигаться в сторону метро, ладно?

Валик собирался высказаться по поводу бесцеремонности и нахальства, вернуть предмет гардероба и сделать умное высокомерное лицо, но передумал и просто отправился за Шурой. Пока они протискивались сквозь толпу народа, ему в голову пришла мысль, что как-то так мог бы выглядеть его старший брат.

– Красота! – восхитился Шура.

Валик пожал плечами:

– Обычная «двушка». Нам сюда.

Они миновали прихожую, вымыли руки и застыли перед двумя дверьми. Шура хотел открыть правую, но Валик предупреждающе опустил руку на ручку:

– Это мамина спальня. Моя налево.

Шура покладисто кивнул.

У представленных Валиком студентки и, как ни странно, мамаши с детьми был все-таки один существенный плюс. Родственников женского пола ни за что бы не подселили к нему в комнату, а вот предпринимателя – могли. Это Валик сообразил, уже когда Шура начал раскладывать свои вещи. То ли взгляд у Валика был слишком красноречивый, то ли Шура очень догадливый, только он поднял ладони, словно сдаваясь:

– Я много места не займу, честно.

– Да это неважно. – Валик смутился. Мама озвереет, если его сочтут негостеприимным, и отправит голосовое, где будет долго-долго кричать.

– Нет, очень даже важно, – возразил Шура. – Это все еще твоя комната, а значит, твои правила. Скажи, чего не делать, я не буду, начну мешать домашку зубрить – выгони. Хорошо?

Валик застыл, будто ему только что доказали теорию плоской земли. Никто раньше не относился к его личным границам всерьез, даже мама входила к нему без стука. Не говоря уже о том, чтобы он где-то, кроме своей головы, устанавливал собственные правила.

Шура покачнулся с пятки на носок:

– А это… поесть чего-нибудь можно? Страшно есть хочу.

Валика хватило на три бутерброда с сыром: сходить за продуктами он не успел и готовить было не из чего. Мамы могло подолгу не быть дома, и Валик сам готовил несложные блюда на каждый день. Но сегодня вместо магазина он поехал на вокзал и вопрос с питанием не предусмотрел. Будет катастрофа, если этот родственник маме пожалуется… Тем не менее Шура ел с таким удовольствием, будто бутерброды с сыром – его любимое блюдо. Может, конечно, так оно и было, а может, он просто не хотел обижать хозяина.

– Я могу еще сделать, – на всякий случай предложил Валик.

Шура помотал головой:

– Спасибо. Тебе, наверное, уроки надо делать, так что я тут посижу. Или помочь?

Сказать почти незнакомому, пусть и родственнику, что помощь ему не помешает, потому что уроки всегда тоска зеленая, Валику не позволил его собственный рот. Он честно собирался сказать, что от помощи не откажется, но произнес вместо этого:

– Не надо, я сам.

Скоро мама потребовала фотки Шуриных документов, так что долго он на кухне не просидел. Валик косился на него, когда тот снимал бумаги на телефон, но сразу утыкался в алгебру, стоило Шуре покоситься в ответ.

– Мешаю? – уточнил тот.

Валик максимально ровно произнес:

– Все нормально. Я просто… думаю.

Шура осторожно заглянул Валику в тетрадь, и тот поспешно закрыл ладонью каракули на полях. Шура почесал затылок:

– Выглядит жутко. Давай все-таки помогу?

– Ты шаришь в алгебре?

– Ни на грамм, – спокойно кивнул Шура. – Зато две гуглящих головы лучше, чем одна.

С домашкой они худо-бедно справились. Правильно или нет, проверять никто не станет. Мама написала, что придет поздно (как будто она когда-то приходит рано), поэтому велела соблюдать привычные указания: допоздна не сидеть, спать в одиннадцать, ужин разогреть. Валик поделился с Шурой своим расписанием, и тот спокойно принял факт, что теперь это расписание их общее.

Все шло вполне себе обычно: Валик и Шура поужинали, посмотрели на ноуте сносное кино, и выбившееся из привычной колеи событие перестало казаться Валику таким уж странным. Подумаешь, родственник из Казани, к людям пачками приезжают родственники!

Настала пора собираться спать: мама, конечно, не проверяла, когда Валик ложится на самом деле, но перед Шурой нарушать правила как-то неудобно. Валик настолько расщедрился, что даже пустил его в ванную первым. Лишь когда из-за приоткрытой двери послышалось тихое шуршание щетки по зубам, Валик вспомнил, что, вообще-то, паста у него закончилась и нужно показать, где лежит новая, – вдруг он сейчас зубы без пасты чистит?