- Наконец-то, - воскликнул Чесноков. - Но где же сам юбиляр? Где Бестужев, маэстро Марлинский?

Воздушный стрелок, пошатываясь, стоял посреди комнаты, нелепо сжимая в руке унты, и долго молчал.

- Слава погиб! - произнес он медленно, отдирая от себя каждое слово, как отдирают бинты от тяжелых незаживающих ран.

Ни у одного из пас не вырвалось душераздирающие "как?!". Оно замерло только на устах и во взглядах. Но покоряясь ему, Никита Марлинский, глотая воздух широким ртом, пояснил: - Зенитка. Снаряд разорвался в кабине. Он сажал нашу "шестерку" почти без сознания, а когда я подбежал, сказал хриплым шепотом: "А вы все-таки, выпейте за меня, нельзя отменять дня рождения! - Потом, собрав все свои силы, улыбнулся и прибавил: - А "собачьи валенки" мои отмойте от крови. Очень я хочу чтобы кто-нибудь из вас дошел в них до самого Берлина и по куполу рейхстага, где Гитлерюга засел, отбомбился!"

Онемевшие от горя, мы безмолвно смотрели на Марлинского, принесшего страшную весть. А тяжелый решительный Тарас Скрипка бросился к воздушному стрелку и почти вырвал у него окровавленные унты.

- Я возьму эти "собачьи валенки"! - выкрикнул он тоном, не допускающим возражений. - И клянусь, что выполню завещание лейтенанта Бестужева.

Настал день, когда гвардейский штурмовой полк взял боевой курс на Берлин. Тридцать шесть ИЛов.

Тридцать шесть летчиков и тридцать шесть воздушных стрелков. Итого, если помножить надвое, - семьдесят два человечка!

В апреле сорок пятого было за Одером уже довольно тепло, и все были обуты в армейские сапоги. И только на ногах у одного, у командира полка гвардии майора Тараса Скрипки, были рыжие с подпалинами меховые унты Славкины "собачьи валенки". В тесной кабине ИЛа Скрипка ожесточенно давил ими на педали, когда вел свою армаду сквозь сплошную завесу зенитного огня, когда сбрасывал бомбы на почерневший от дыма купол рейхстага и поливал его из пушек.

Может, это было и не так, но говорят, будто весь мир услышал, как выкрикнул из кромешного дыма и пламени Тарас Скрипка, майор по званию и командир полка по должности:

- Это за тебя, Слава!

Прошло тридцать лет. В квартире генерал-лейтенанта авиации Тараса Максимовича Скрипки до сих пор стоят в полутемном углу заботливо прикрытые зеленой плащ-накидкой старые ветхие унты.

Бывает, что разыгравшийся шестилетний внук отдернет её край и, уставившись глазами-пуговками на облезлые носы унтов, звонким голосом спросит:

- Что это, деда?

- Осторожно, шалунок, - строговато отвечает седой генерал. - Это "собачьи валенки" лейтенанта Вячеслава Бестужева. - Отчества генерал не произносит, потому что, по глубокому его убеждению, грешно называть по отчеству человека, которому в день его гибели исполнился двадцать один год.

Апрель 1975 г.