— Науа! — воскликнул генерал-губернатор, не обращаясь к кому-либо конкретному, но зная, что любое слово будет услышано. — Резерву приготовиться. Стрелять только залпом. Орудия заряжать картечью и цепными ядрами.
— Картечью, дон Панфило, — мягко, но в то же время уверенно произнёс Васко де Ламайя, прошедший и Крестовые походы, и даже Реконкисту в последний год заставший, будучи в строю. — Науа не любят тесные построения. А тут, внутри крепостных стен… Понимают, что время для построения им не дадут. Будут раздёргивать наших солдат, выманивать и уничтожать. Они хорошие стрелки, а арбалетчики готовы умереть в размен за нашего воина. Не простого. Вы знаете.
— Картечью заряжать, — поправил свой приказ Нарваэс. — Беречься арбалетчиков.Держаться рядом. Аркебузирам целить в головы.
Может про последнее напоминать и не стоило, но нынешний властелин Кубы счёл и это не лишним. Неприязнь науа к шлемам — не у всех, но у многих — причины которой были неясны, но пользоваться этим преимуществом стоило. Преимущество, оно сейчас есть, потом и исчезнуть может.
Много, очень много! Генерал-губернатор наблюдал за полем боя, отдавал приказы, но в душе содрогался, понимая, что с появлением воинов науа удача и милость Господа могут и изменить. Отец небесный, как многие успели убедиться, помогает лишь тем, кто и сам о себе привык заботиться. Уж за последние годы в этом только глупцы, ленивые и авиньонцы никак убедиться не удосужились!
— Небесное воинство и сорок мучеников! — не особо громко воскликнул Панфило. — Сохраните нас от участи, что хуже простой смерти…
Не простые слова, а под влиянием увиденного. Науа, если у них был выбор, добить раненого врага или оставить его покалеченного, беспомощного, но живого, всегда выбирали последнее. Причина? Жертвенники, на которых, по воспоминаниям что Веласкеса и его офицеров, что рыцаря-храмовника особым поводом для гордости было уложить не просто врага, но врага, который храбро и умело сражался. Сердца таких в империи Теночк считались самым ценным приношением их богам. Потому не было сомнений — при победе науа раненые будут заботливо собраны, подлечены — ибо искусство врачевания в империи, насколько можно было судить, мало чем уступало итальянскому — а затем один за другим, в течение какого-то времени, будут возложены на жертвенники.
Привычка к ночному бою! Вот чем были сильны жители Нового Света. И если в случае с таино это не выглядело столь опасным из-за их отставания в военном искусстве, то вот с науа всё представлялось куда более угрожающим. Они явно учились и ночному бою. Давно, хорошо, на зависть многим. Им хватало тех немногих источников света, что скудно освещали стены крепости, пространство внутри них, дома и главную пока ещё почти не цитадель.
— Попались! — радостно вскрикнул де Ламайя, увидев, как сбившиеся в тесный строй под защитой щитоносцев и пикинёров стрелки дали залп из аркебуз. Картечью, да по неудачно подставившимся науа. Множество свинцовых шариков, хлестнувших по тем, не всегда попадали в неприкрытые бронёй места, но и попавшего, и пробившего хватило. А тут ещё и орудия со стен, и резервные, выкаченные из арсенала, тоже выпалили по площадям, порой рискуя даже чрезмерно, порой задевая краем своих. Жестоко, но необходимо, особенно если учесть общую ситуацию, готовую стать переломной. И тут…
Словно мелкие капли ртути, собирающиеся в единое целое, из отдельных «ручейков»-отрядиков собрался отряд довольно мощный и заметно отличающийся от остальных науа. Сложно не заметить, если у них, в отличие от всех иных, имелись плащи из шкур пятнистого зверя и маска-череп в виде оскаленной пятнистого окраса кошки, прикрывающая лицо. И устремились они как раз к тому месту, откуда он старался руководить сражением.
Добраться до командующего, убив его или пленив? Разумный ход, наряду с некоторыми другими, тут Нарваэс в очередной раз вынужден был признать умение науа как просто сражаться, так и предпринимать тактические ходы. Заодно возблагодарить высшие силы за то, что не утратил осторожности, держа рядом с собой не слишком большое, но достаточное число охраны. Она и последний резерв и. как оказалось, для таких случаев пригодилась. Короткие аркебузы, по пистолету, а то и паре за поясом, испившие крови не в одном бою клинки. И руки, их держащие, они тоже знали, как с оружием обращаться.
Вот уже выстрелы гремят не в отдалении, хоть и относительном, а совсем рядом. Стрелки умело чередуются, быстро перезаряжают оружие, выцеливая облачённых в звериные шкуры — хоть и с доспехами под ними — врагов. Кто-то целит в голову. Иные, не столь уверенные в собственном мастерстве, да ещё в ночную пору, бьют по туловищу в надежде, что свинец окажется сильнее доспехов науа, ранее не ведавших об огнестрельном оружии.
Ещё ближе. Пятнистая волна, презирая смерть чуть ли не как античные стоики, уже внутри. Последние залпы из аркебуз, затем тявкают пистолеты и, отброшенные, падают на пол — перезаряжать их просто некогда. Пришло время клинков… и шестопёров, которыми чуть ли не поголовно вооружены прорвавшиеся науа. Шестопёр и щит или же шестопер за спиной до поры, а в руках арбалет. Немного непривычные очертания, вычурность форм, но этот вид оружия ни с каким иным не перепутать. Шелест распарывающих воздух болтов, затем снова. К удивлению Нарваэса, некоторые оказываются спаренными. Болты — это серьёзно Они пробивают почти любой доспех, особенно с близкого расстояния. Против подобного разве что большие металлические щиты, введённые в «войне за Неаполь» в войсках Борджиа, но здесь их нет. Не думали, не рассчитывали. Сглупили. И сразу же в голове звучит собственный голос: «Если выживу — не только долго молиться буду в благодарность за спасение, но и о правильных щитах позабочусь. Свет то Новый, а угрозы почти старые!»
Везение. Вражеские болты проходят мимо, вонзаются в доспехи прикрывающих губернатора солдат. Вот уже рука словно сама разряжает один из пистолетов в огромного воина в развевающемся плаще из шкур, уже проломившего строй и пытающегося добраться до главной цели. До него, Панфило Нарваэса.
С едва слышным стоном, получивший пулю чуть ниже маски-шлема, в нижнюю часть лица, великан оседает, а там его добивает кто-то из солдат. В руках меч и второй пистолет, готовность как выстрелить, так и ужалить клинком, но дело командира не биться впереди, а сохранить себя, чтобы не терять нити управления битвой. Лишь если всё потеряно, лишь тогда остаётся крепче сжать фамильный клинок и постараться умереть с честью, окружив себя трупами врагов. Пока же…
Как там было у Веласкеса? Удавалось разменивать одного своего за двоих-четырех науа? Видимо, тогда и условия были удачными для давнего друга, и воины уступали вот этим, в звериных шкурах. Подобие римских триариев? Может и так, очень уж умело бьются, орудуя своими дубинами-шестопёрами так, что было бы это на турнирах — смотреть бы и смотреть. Тут тоже смотреть нужно, но чтобы такая вот вещь из металла, дерева и камня тебе в голову не прилетела. Эти науа не только из арбалетов стреляют, но и основное оружие при необходимости метнуть способны. Уже двое… нет, трое солдат погибли как раз от таких ударов. Не ожидали. За это и поплатились.
Меньше их становится, заметно меньше. Только отступать не собираются. Бросать оружие? Об этом и мечтать не приходится. Находя время ещё и бросать взгляды на происходящее снаружи, Нарваэс облегчённо выдохнул — там тоже натиск не то что ослабел, почти прекратился. Местные индейцы-таино уже отступали, часть и вовсе бежала. Науа, те отходили умело, огрызаясь контратаками, а с захваченных участков стены прицельно били их стрелки. Свои… их мало осталось, куда меньше, чем надеялся Нарваэс. И останется ещё меньше, если срочно не оттащить раненых к врачам, которых в Сантьяго-де-Куба хватало. Сперва он не понимал, зачем столько лекарей в Новом Свете. Оказавшись тут и поварившись в этом адском котле, где смешивались раны, болезни, просто истощение с усталостью — полностью осознал и принял. И теперь в очередной раз пообещал самому себе возблагодарить что Господа, что деву Марию, что всех иных, готовых прислушаться к исходящим от него, грешного, молитвам.
