Символы…
Для парочки символом было заднее сиденье терпеливого автомобиля. Как-то зимой они подъехали к узенькому тротуару в том месте, где «добрая река» не добралась до туристических красот, запротоколированных каменной набережной. Где город сменялся пригородом и уплощался по-деревенски одноэтажными домами. Между машиной и бугристым речным льдом метрах в тридцати, на пологом спуске к воде – пустырь, летнее пристанище любителей совместить приготовление шашлыка и объятия с матушкой-природой. А чтобы потискаться с ней, чтобы соприкосновение было теснее, повышали его градус. Пиво или водка. Впрочем, местом также не брезговали ценители коньяка и самогона. Сейчас тротуар, около которого припарковалась машина, был принижен в статусе до протоптанной в глубоком снегу тропинки под одну пару ног. Как раз продолжал идти обильный снег, и, пока искатели целовались, запотевшие стёкла оказались наглухо залеплены; лучшего и не придумать.
Запойное место. Иначе как объяснить, что после первого возлияния они продолжили шептаться на заднем сиденье. Так, в театральном кафе во время антракта люди коротают время в ожидании звонка, зовущего на второй акт. Когда он прозвенел, пригласил, Рита, которая сохранила почти всю одежду кроме трусиков, устроилась на Пашиных коленях. Впрочем, одежда была мягкой и свободной. И расстёгнутая юбка, и просторный жакет удобно позволяли его рукам поглаживать спину, попеременно останавливать и отпускать груди, гладить бёдра, бока. Потом опять: щёки, спина, грудь, бока, бёдра… Машина, залепленная снегом, закономерно раскачивалась в естественном ритме, когда послышались голоса.
Приближаясь, голоса становились громче. Желая избежать внимания к автомобилю, парочка замерла. А голоса, мужской и женский, остановились именно у машины с тихо работающим двигателем, находя в ней опору, поддержку – за неимением иной. Так растерянные, заблудившиеся путники пытаются обратиться за иллюзорной защитой к единственному по всей равнине дереву или валуну. Голоса ссорились. Можно выразиться и так, что «проясняли отношения, перебивая и перекрикивая друг друга», суть та же.
– Слушай, я в который раз тебе объясняю, что это всё ни к чему.
– Да нет, ты меня не слышишь…
– Нет, это ты меня не слышишь. Ты муж или кто!?
– Да я пытаюсь тебе объяснить, что ты ошибаешься…
– Нет, ты просто не понимаешь!..
– Я же тебе все годы нашего брака говорю, что ты всё слишком близко принимаешь к сердцу.
– У меня хоть сердце есть, твоя проблема как раз в отсутствии чувств!
– А твоя проблема в –
Как долго длился этот глубокомысленный и безотлагательный диалог – неизвестно. Парочка гурманов-слушателей замерла в молчании, сомлевая, томясь меж створок пульсирующего наслаждения. Как только голоса достоверно удалились, Паша вымолвил: «Уф, как здорово – не быть мужем и женой». Рита легонечко пригладилась щекой по его щеке, и они растворились… Если представлять их не внутри нежно-снежного автомобильного футляра, а в пылу открытой солнечной мощи, то также следует вообразить плоскую до горизонта пустыню, а в ней, в стороне от редких кактусов, наполненную каменную чашу только что остановленного фонтана, куда скатились два прозрачных стеклянных шара. Невидимы. Пока безразличное солнце занято поглощением воды из чаши…
… Как-то они договорились провести вечер в филармонии на концерте симфонического оркестра. Точное «водяное» название оркестра утеряно: то ли «Средиземноморский…», то ли «Балтийский…»; мог он быть обязан названием и океану. Расшалившееся воображение побуждает аплодировать стоя: «Большой Североледовитоокеанский симфонический оркестр». «Вертуганский речной» – тоже ничего.
Получилось так, что машина Павла застряла в автосервисе дольше, чем ему обещали. Он встретил Риту около офисного здания её компании. По расчётам вышло, что сесть в прямой маршрутный микроавтобус оказалось проще и быстрее, чем вызывать и дожидаться не всегда расторопное такси. Не мучаясь дилеммой комфорта и снобизма, они спокойно уселись рядом, в середине салона маршрутки.
Впереди, на сиденье сразу за водителем сидели мама с дочкой. Мама – молоденькая востроносая особа с вызывающей ненатуральностью рыже-красных и мелко завитых волос. Девочке было лет шесть или семь; вряд ли она была крашенной как её мама, но обладала примечательной рыжей косой – большая редкость для две тысячи четвёртого года. Ребёнок определённо находился в стадии истерической агонии, ибо уже закончились слёзы, необходимые для смазки голоса, который в автономном ритме, с неутомимой убедительностью требовал, доказывал необходимость купить страдалице куклу Барби.
– У Ви-и-ки есть Ба-арби, а у меня н-е-е-ет… Купи-и мне Ба-арби…
Последовала безрезультативная пауза, мама молчала.
Тогда гибкая умом девочка решила сменить тактику. (В развлекательных психологических играх про обратную связь участники любят называть качества, и такая мишура, как «гибкость» – один из распространённых комплиментов.)
Маршрутка уже набрала скорость. (Тьма. Солнце заволокло пеплом. Источник пепла неизвестен, но это точно не к добру!) Детский голосок, тонюсенький и, казалось бы, негромкий, легко, без малейших подпружиненных усилий, перепрыгнул дорожный шум:
– Купи мне Барби, а то расскажу папе, как ты у дяди Серёжи письку трогала!
… Нога водителя среагировала чрезмерностью на неординарную ситуацию, потому что торможение и звук его были такими, какими киношники предваряют кадры с гнутыми и рванными металлическими инсталляциями. (Впечатление в гомеопатических дозировках неподвижного зрительского места.) Дама с ребёнком катапультировались так скоро, как скоро водитель оказался в состоянии открыть дверь. Правда сначала он общедоступным способом, в лад, воспользовался полезным и коротким общенародным выражением. Один из пассажиров, мужчина, который несколькими секундами ранее сидел с тортом и букетом цветов на коленях, теперь буравил запёкшимся взглядом сплющенную полупрозрачную коробку, неудачно смягчившую его столкновение со спинкой переднего сиденья. Он невероятно скоро осознал факт утраты, отвёл глаза от созерцания кондитерских руин и оказался единственным, кто успел направить развёрнутый текст вдогонку изогнувшейся в дверном проёме спине: «Дура, лучше б ты ей Барби купила!».
Одновременный хохот десятка человек: сопричастность, братство, сестринство, кровные узы членов тайной ложи. Пожалуй, большего таинства единения можно изредка ожидать только в пении а капелла, в прекрасном многоголосии.
– Паша, у тебя ссадина, – Рита прикоснулась и погладила лоб, которым тот ударился о поручень.
– Очень малая плата за дивную увертюру.
В филармонии они несколько раз вспоминали бессмертные слова экс-обладателя торта: заговорщицки улыбались и беззвучно или шёпотом исполняли «лучше б ты ей Барби купила». Как бы простительная реакция.
А ведь всё не так, как кажется!
Дело в том, что вышеупомянутый торт с надписью «Предлагаю руку и сердце» был изготовлен на заказ и предназначался для весьма мелодраматической особы, проживающей по адресу «переулок безальтернативной любви, дом с крутой лестницей и высоким порогом». Надпись на торте должна была стать предисловием к «я согласна», свадебному платью, лимузину и медовой неделе в Париже. Вместо роскошного торта роковой особе женского пола достались жалкие эзоповы оправдания претендента на руку и сердце. Неосторожное объяснение, для убедительности детальное, было названо оскорбительно пошлым и эмоционально отвергнуто вместе с предложением. Вследствие чего, поникший экс-претендент спустился с лестницы и поехал вместо Парижа на Пхукет, где 26 декабря 2004 года в числе многих пропал без вести на берегу в результате катастрофического цунами в Индийском океане.
Несколько недель с того дня размазались в заурядных делах, как бак бензина в автомобильных пробках, когда до Павла дошло, что встречи прекратились. Именно прекратились, яснее не сказать. Дело в том, что как-то само собой у них с Ритой сложилось обыкновение не договариваться на будущее. Телефонный звонок – иногда от него, иногда от неё – и непринуждённая договорённость о встрече.
