– А ты куда-то торопишься? Теперь тебе спешить не стоит. Постельный режим и восстановительные процедуры, минимум месяц, – доктор поправил повязку на голове пострадавшего.
– Мне пора бежать. Назначена встреча. Не могу здесь валяться, к пяти часам нужно быть в Иркутске, – Ленька поднялся с кушетки, несмотря на боль во всем теле.
– Ты с ума сошел, голубчик. Нужны рентген и покой, – пожилой врач пытался уложить больного на место.
– Ничего не болит, – соврал Ленька и улизнул из автомобиля скорой. Добрался до дома. «Хорошо, хоть родители на работе, меньше вопросов», – гудело в перебинтованной голове, пока принимал душ.
Прилег отдохнуть минут на десять и провалился. Уснул часа на три.
Проснулся от суеты вокруг. Мать вернулась с работы, обнаружила спящего сына с перебинтованной головой и позвонила тренеру. Узнала об аварии на шоссе, о том, как сын сбежал из скорой.
Голова Лени звенела пустым ведром. Каждый звук воспринимался искаженно, в висках стучало. Во всем теле ощущались тяжесть и скованность движений.
– Я за тетей Машей, она умеет править голову, а ты лежи. И чтоб никуда! – на бегу крикнула сыну Павловна и спустилась на первый этаж к старой врачевательнице.
Мария Петровна, унаследовавшая от своей бабки тонкости лекарского дела, лечила от сотрясений жителей квартала и окрестностей. Приняла пострадавшего Леньку. Ловко сняла бинты. Большими, совсем не женскими руками проверила череп и перетянула бедолаге голову полотенцем. Он уснул.
– Сильное смещение. Ну ничего, парень у тебя, Шура, крепкий. Дай бог, все выправится, – успокаивала соседка переживающую мать.
– Ой, Маша, с этим велоспортом сплошные травмы, – вздохнула та.
– Дня через два повторим процедуру. Закрывай дверь, – махнула на прощание жилистой рукой Петровна.
Наутро головная боль прошла, словно и не было. Только синяк на полщеки да царапины на подбородке яркими отметинами выделялись на лице спортсмена.
– Леха-а-а, ты дома? – Леонид услышал из открытой форточки голос друга. Крикнул в направлении кухни:
– Мам, я скоро. Дойду до Вали, да с Вовкой пообщаюсь.
– Ты как? – поинтересовался Вован у разукрашенного аварией приятеля.
– Желтая майка лидера опять ушла, но знаешь, я был так близко к победе, что не сомневаюсь в успехе – в следующем заезде через месяц. Только немного подлечусь.
Встретиться с Валей Леониду не удалось: тем вечером она в Ангарск не вернулась, вместе с родителями поехала навестить родных под Иркутск – в Селиваниху.
«Родная кровь – не водица», – как-то услышала Валюша от папы краткое пояснение их частого общения с родней. И в Селиванихе у тети Вали, и в Иркутске у дяди Миши чувствовала она эту близость сердцем.
Глава 7. Семейные традиции
Начиная с весны деревня Селиваниха благоухала черемухой и гостеприимством. Валентина Евстафьевна, тетя Валюши, была знатной хозяйкой. Сама словно круглая пышечка, старалась вкусно и сытно накормить большую семью. Из открытой беседки доносились запах домашних пирогов и шумные застольные разговоры родных людей. Пироги пеклись с разными начинками, чтобы каждому по вкусу: с яблоками и брусникой, грибами, клюквой, – но всеми любимый с капустой и рыбой украшал стол и в праздники, и в будни.
Собирались братья, сестры – с детьми, целыми семьями. Выходной на рабочей неделе был один – воскресенье. В то время на прибайкальской земле жили трое из девяти родных братьев и сестер Скавитиных.
А как же все начиналось?
В Кежемской церкви 5 февраля 1884 года было тепло от свечей и народного столпотворения. Сельский люд теснился в небольшом храме, перешептываясь, неловко толкаясь в зимней одежде. Однообразную деревенскую жизнь всколыхнуло венчание дворянина римско-католического вероисповедания и православной девицы из Святинского селения. Невиданное событие для Больше-Мамырской волости. В тот зимний день Хроновский Александр Викторович, тридцати восьми лет от роду, из ссыльно-политических дворян, заброшенный в иркутскую глубинку свирепым вихрем подавленного польского восстания 1863-1864 годов, и невеста – Мария Гавриловна Садовникова, двадцатисемилетняя сибирская крестьянка, сочетались первым браком. После венчания новобрачные поселились по месту ссылки Александра – в селе Святино. Через год, в июне 1885-го, у них появилась дочь Мария. Так старый дворянский род стал пускать корни на сибирской земле. Следом за первенцем родились Елена, Михаил, Елизавета, Виктор, Александр, Агрофена и Дора. Горе и радость шли в семье рука об руку. Страшные болезни конца века забрали у родителей троих: Марию, Елену и Михаила. До взрослого возраста дожили только пятеро ребятишек. Дети подарили родителям девять внуков.
В 1907 году в Большой Мамари, что в нескольких верстах от Святино, появился на свет Иван Евстафьевич. Был он одним из девяти детей коренного сибиряка-охотника Скавитина Евстафия Тарасовича и Хроновской Елизаветы Александровны, средней дочери ссыльного польского дворянина. В огромной семье труд, любовь к земле и теплые родственные отношения прививались ребятне с младенчества. Искренние, сердечные чувства братья и сестры сохраняли между собой до последних дней жизни, поддерживая друг друга в трудные минуты, делясь радостью в счастливые моменты.
Вернемся в Селиваниху.
Почти каждый летний вечер субботы Иван с семьей выбирался к сестре в деревню. Старший из братьев – Михаил, заменивший младшим отца, тоже часто бывал с визитами на летних домашних посиделках в поселке за городом. В те годы он возглавлял пользующуюся спросом у иркутян закусочную. Сбегая на денек от ежедневных забот, Михаил Евстафьевич восстанавливал душевные силы в родном кругу. Нередко зазывал близких к себе в город, в дом на 1-й Советской.
Младшая сестра – Валентина Евстафьевна – обожала неугомонных гостей, особенно племянницу Валечку, так напоминавшую темпераментом их скавитинскую породу. Сердце женщины наполнялось любовью и нежностью. При виде Валюшки Евстафьевна улыбалась, а на глаза наворачивалась влажная поволока – от избытка умильности.
В беседке непрерывно топился огромный полуведерный самовар, призывно пыхтел, объединяя большую родню за столом, окутывал округу ароматом березовых и яблоневых дров. По участку разносился смех вперемешку с криками разбушевавшейся малышни: Таня и Галочка, дочери Валентины Евстафьевны, на несколько лет старше Вали, руководили неугомонной Валюшей и нетерпеливой Людочкой – внучкой Михаила Евстафьевича, а взрослый сын Юрий насмешливо наблюдал за девчачьей суетой. Родные наверстывали общение, упущенное за годы войны и лагерей Ивана. Женщины хлопотали на кухне, накрывали на стол. Мужики вспоминали молодость и родительский дом в Большой Мамыри под вкусную еду за рюмкой крепкого коньячка. Разговоры часто перетекали в пение во главе с хозяином дома, мужем любимой сестрицы – Кузьмой Матвеевичем Ивашкиным. Его напев в «Когда б имел златые горы…» дружно подхватывали родственники.
«Летят утки…» Иван исполнял один. Глубоко, с надрывом, до слез. Столько в этой песне было его сердечной тоски, печали, невыговоренного горя. Родные замирали, слушая. С трудом представляли, что может выдержать человек за долгие годы беспощадных лагерей. О жизни там он почти ничего не рассказывал. В редкие моменты, когда мужчины оставались одни и думали, что их никто не слышит, всплывали подробности ада. Но вездесущая ребятня, бывало, ненароком улавливала разговоры взрослых, поэтому Иван предпочитал не вдаваться в подробности прошлого.
Часто Иван Евстафьевич приглашал родню к себе в Ангарск. Жена Вера потчевала всех домашними деликатесами. Годы брака научили ее умело вести хозяйство, вкусно готовить, душевно обустраивать быт. По приезду гостей из дубового буфета тут же извлекались лучшая посуда, хрусталь и столовые приборы. Вера знала, что широкая душа любимого настрадалась за годы лишений, тянулась к близким людям, а его искренняя благодарность сестре не знала границ. Родные объятья брата и сестры при встрече были долгими, отражали крепче слов глубокую привязанность и душевную мелодию в унисон звучащих сердец.
