Наперво Жиробуд нашёл место на ярмарочной площади поудобнее, а ежели кто хотел туда первым влезть, того пузом выталкивал. Расставил батраков вкруг горы товаров, которые прямо так и свалил, заодно свистнул пяток дружинников княжьих и заплатил тем, чтобы за батраками следили, а сам начал за ними приглядывать, с такой иерархией оно удобнее. До эдакой вот дурости у него порой доходило. Сыновей тоже к работе пристроил, Вячемир зазывалой сделался, он длинный и орать громко умеет, что самому Великому князю Держимиру в тереме слышно будет. А Хотебуд каждого любопытного, кто у кучи остановится, хватал так вежливо за руку, за плечо или за грудки и чуть в руки всяких товаров не совал. Тут уж хочешь, не хочешь, приходилось покупать, а то мало ли… Так и торговали. Только народец поприличнее и поважнее купец на себя брал, сразу всю желчь выплевывал, начинал елейным голоском напевать, хвалить наряды да щедрость людей, которых впервые видел. Но работал такой прием удачно.

Однако братьям-лоботрясам быстро надоело драть глотки и цеплять зазевавшихся покупателей. Вокруг ярмарка кипит, а они тут торчат, слыханное ли дело?! Но из-под зоркого взгляда Жиробуда просто так не улизнёшь. Вот и стали они, чтобы развлечься хоть чуть-чуть, понемногу таскать из батюшкиных коробов то сливу, то персик. Сгрызут фрукт, а косточку запульнут в толпу. Стоит выскочить разгневанному мужику с шишкой на лбу (чем братьев Бог не обделил, так это силушкой, хоть и тратили её понапрасну), то охальники тут же примут премилый вид и снова покупателей окликают. Так они почти до вечера развлекались, уже под конец даже начали народ от своих прилавков оплеухами и пинками отгонять, чтобы не мешали «полезным делом» заниматься. Старик Жиробуд тоже их выходки не замечал. У него оба глаза по сторонам скосились, да шею заломило от постоянного зырканья и поворачивания то туда, то сюда. И за товаром следить надо, и за работниками, и за стражей, и за сыновьями, а уж клиентов упустить, Господи сохрани! Теперь он, как заморская кукла заводная только тараторил заученные «заманухи», кивая, словно посол из Иппонии. Говорят в народе, один такой посол бывал проездом пару лет назад, так пока со всем княжьим двором поздоровался, у него от кивков голова-то и отвалилась. В этом году тоже должна была делегация пожаловать, Вячемиру с Хотебудом страсть как хотелось поглядеть, когда у послов головы поотваливаются, вот только сбежать пока никак не выходило. Купец, может, и осоловел уже вконец от такого пёстрого хоровода, от свиста флейт и переливов гуслей, да побаивались его сыновья.

И тут Хотебуд с досады как стрельнет большой персиковой косточкой в самую гущу народа, кость кому-то в лоб треснула, аж звон колокольный раздался. Раскидав мужиков, выскочил к жиробудову прилавку поп с кадилом наперевес, пыхтит от злости совсем не по-христиански. Рыжая борода кверху торчит, пудовый золотой крест на животе не висит, а лежит, сам здоровый, как два медведя.

– Это кто здесь безобразит?! – кричит. – У-у, нехристи! Развели тут пляски бесовские!

А поп могучий был, хоть пузо не меньше, чем у Жиробуда торчит, видно, что силы под ним много накопилось, набродилось. Начал подряд крестьян за шкирки хватать и трясти, да с тех спросу нет. И тут заметил он двоих парней-бездельников и прямо к ним.

– Э, брат, да это ж Поп-Боголеп никак? – толкнул Хотебуда Вячемир. – Батин товарищ. Не хорошо ты ему по лбу треснул, вона шишка какая вспрыгнула. Сейчас бить будет, у него суд короткий.

И стоит тут отметить, что Боголеп был известен на целый Златоглавец не только своими проповедями и примерной жизнью, но и суровым норовом. Чуть не по нему, даст кадилом увесистым золотым, не пожалеет… кадила. Одному бедолаге так вмазал, что того из лаптей выкинуло, а всё потому, что сказал что-то нелицеприятное. Только поп всё по чести объяснил: увидал он у мужика на плечах чёрта, который всякие безобразия на уши нашёптывал, вот и решил доброе дело сделать, исцелить от напасти. И помогло ведь! Тот мужик после удара все зубы растерял, а заместо их деревянные вставил. И чтобы над ним по этому поводу не потешались, рот на замке держит и непотребств не говорит более. Таких историй много по базарам и питейным заведениям гуляло, иные и выдумывали, кто для смеху, кто для того, чтоб народ больше духовных лиц уважал.

Надвинулся Боголеп на братьев, как туча, только что молний из глаз не мечет, те в коробы с тюками вжались, за громоздким кадилом на цепи (ни дать, ни взять – кистень!) следят, моргнуть боятся. Поп посмотрел, посмотрел, да и признал парней.

– Эй, а вы не купца Жиробуда сыновья будете?! – радостно воскликнув, он положил тяжёлые ручищи им на плечи.

– Ага, – дружно кивнули братья.

– И где же родитель ваш, давно я его не видел? Даст Бог памяти, – поп показательно перекрестился, – с конца осени…

– Дык вон он сидит, – кивнул Вячемир. – Делами увлёкся, ничего не видит окромя золота. Вы, батюшка, его по лбу щелкните, он враз опомнится.

– Ты про отца так не говори, – Боголеп погрозил парню пальцем. – За такое тебя черти в яму уволокут. А, кстати, коли я чертей вспомнил. Вы не видели, что за шлында тут косточками кидается? Уж я его окрещу так, что на Небеса без досмотра пропустят.

Переглянулись братья, думая, чего бы соврать. Хотебуд только репу почесал, но Вячемир, будучи всё же посмекалистее (хоть тут сказки не соврали) нашёлся:

– А это, батюшка, – говорит, – один тфундус своего мартыша выпустил погулять. Вот он тут и наводит беспорядок да лихо всякое.

– Ах, ведь вельзевел чумазый! – разозлился поп. – Понатащили всякой нечисти с елефантами этими, как будто у нас своего такого добра мало, только в кучи смердючи вляпаешься, тьфу! Ну, ничего, Бог ему судья, – сделав блаженное лицо, Поп-Боголеп взглянул на небо. – Пойду я с Жиробудом потолкую.

Распрощались они с попом, вздохнули облегченно и наблюдают. Боголеп сначала звал купца, звал, никак не дозовётся. Опосля осмотрелся, перекрестился да как треснет того по лбу палкой, выдернув её из рук какого-то хромого. Жиробуд и впрямь опомнился, обрадовался давнему другу, обниматься полез, даже покупателя оттолкнул, сунув деньги в карман, а товару не дав. Да только стоило им сойтись, пузами уперлись друг в друга и аж отскочили. Попробовали с другого бока, всё одно, потом с разных. Так и толкались, как иппонские воины-толстуны.

– Э, эдак они до завтрашнего утра бодаться будут, – присвистнул Вячемир. – Айда в город, чего нам тут сидеть.

– И то верно, – Хотебуд плечи расправил, почесался, где нужно было, пересчитал вырученные за день деньги и заухмылялся. – Ох, и погуляем!

Вырвались братья на волю из-под батькиного присмотра, сразу задышалось легче. Пошли они по ярмарке бродить, скоморохов смотреть, да зверей заморских. Гости князю на потеху много разной живности привезли, тут тебе и коркодилы зубастые, и елефанты длинноносые, и мамони всякие. Скоморохи с собой медведей привели, да необычных – дрессированных. Они у них на передних лапах ходили, плясали, еще на каком-то чуде двухколесном катались. Вертят чего-то там лапами и едут, а народ радуется! Братья тоже все дивятся и чудным фокусам тфундийских магов, плюющихся огнем и змеями, и птицам радужным, и нарядам пёстрым. Раньше-то ярмарки не такие были, скромнее, а нынче государство расширилось, богатства приумножились, вот Великий князь и надумал показать соседям, чего стоит. Свои чудеса показать, чужие посмотреть, да гостей удивить. Весь мир сюда стянулся на праздник.

Ближе к вечеру у Вячемира с Хотебудом глаза начали кругами ходить от зрелищ и магии всяческой, а чего-то не хватает. Думали-думали, чего именно, тут Хотебуда осенило. Толкнул он брата в бок и говорит:

– Слышь, Вячик, а что ж мы трезвые гуляем, как дураки? Такое веселье вокруг. Давай-ка мёду! А то совсем нас эти диковинки с панталыка сбили.

– И верно, сбили, – Вячемир затылок потёр, словно сам не понял, отчего забыл про главное.

Без этого дела у братьев ни одно посещение стольного города не обходилось, окромя тех случаев, когда батюшка рядом был. А тот, если надо, сразу за уши хватал да тащил к телегам. Мог и батогом отходить. А сейчас – раздолье!