— Лучше верни то, что было перед полуднем, — и добавил мстительно: — Зюзечка.

«Двойной прорыв инфернального капкана в Сорном переулке, — донеслось в передатчик глубоким женским басом, — Регистрируется вспышка неучтенной магии».

— Что за бредятина про капкан? — поморщился лейтенант.

«Не имею понятия, я просто сводку читаю».

— Таких капканов не существует.

«Это тебе за Зюзечку», — в ухо инспектору раздался звонкий поцелуй, такой, что его оглушило, он даже рев мотора различать перестал.

— Зараза!!! — рявкнул он на всю улицу

«Вся твоя, дорогой».

— Найди лучше все, что сможешь про Арлиль Грин.

Заза на минуту затихла.

«Нет такой».

— Еще поищи, — мрачно попросил лейтенант. Не мог он в мальчишке ошибиться. Давно ведь его знает. Зря он разве этого тощего доходягу во время войны подкармливал и в караулах от настоящей службы берег?

Заза пробормотала что-то невнятное

— Что? Не слышно ничего.

«Нашла только про святую Арлиль. Молитвы, заговоры… Частушки… Зачитать?»

— Нет, — рявкнул Шимус. — Ну, Грин! — в сердцах выдохнул инспектор, сворачивая к управлению, — Только попадись на глаза завтра!

К сожалению, быстро закрыть смену так и не удалось. На ступенях служебного крыльца его поджидала засада.

Невысокая девушка застыла у перил, будто бы рассматривая и поправляя строгое темное каре в зеркале. Но когда в отражении мелькнула уставшая физиономия Шимуса, красавица моментально обернулась.

— Мара, — кивнул ей инспектор Грон и машинально выдал стандартную формулировку прощания, принятую в Управлении. — Спасибо за службу.

Но девушка, вместо того чтобы ответить как подобает «За безопасный Фритан!», вдруг схватила его за рукав.

— Так и думала, что целитель схалтурит, — с досадой сказала она, рассматривая фингал на скуле Шимуса, уже распустившийся во всей красе.

— Да ерунда, — смутился грозный инспектор. — Целители на такие мелочи не размениваются. Само заживет.

— Ерунда?! — возмутилась Мара. — А ну-ка послушай сюда, Шимус Грон! Твое лицо — это лицо всего нашего Управления!

В ее голосе прорезались те самые стальные ноты, которые она включала, исполняя обязанности секретаря начальника управления. Услышав чеканное «Да, командор!», произнесенное звонким девичьим голосом, вряд ли кто-нибудь мог предположить, что в иной обстановке в обращении к командору она использует слово «папа».

Но все Управление знало, и Шимус знал, а оттого старался держаться от Мары на полагающемся расстоянии.

— Целителям сейчас не до меня. — Инспектор попытался высвободить рукав, но не тут-то было.

— Садись! — тем же железным тоном приказала девушка и, не дожидаясь ответа, перехватила его за запястье и потянула вниз, сама усаживаясь на ступеньки. — Я недавно окончила курсы первой помощи, уж с синяком-то справлюсь.

Шимус сел.

Она вскинула треугольное личико, сдула мешающуюся темную прядь, протянула руку к скуле Грона и, слегка порозовев, уже совсем другим тоном спросила:

— Можно?

На инспектора снизу вверх смотрели огромные темные глаза. Как у олененка… «Совсем еще девочка», — неожиданно подумал Шимус и сдержанно кивнул.

Прохладные пальцы дотронулись до его кожи.

— Больно? — поинтересовалась Мара.

Посильнее сжав зубы (а пекло от неумелого целительства так, что сейчас глаз из глазницы вытечет), Шимус Грон доблестно процедил:

— Нисколько.

— Ну вот! — радостно сообщила девушка и сунула ему в руки зеркало.

Жар отступил — инспектор и тому уже был рад, но все равно бросил взгляд на свое отражение.

Синяк практически исчез.

— Спасибо, — в приятном удивлении пробормотал он.

А Мара вдруг учудила: вскочила на ноги, быстро чмокнула его в исцеленную щеку и, пока пациент не успел опомниться, сбежала по ступенькам.

— Спасибо за службу! — Она приложила раскрытую ладонь к виску, салютуя, а затем также резко развернулась (будто внутри нее была скрыта некая пружина) и почти бегом кинулась прочь от управления.

Прежде чем Шимус успел хоть как-то осмыслить произошедшее, сверху раздалось многозначительное покашливание:

— Кхм-кхм!

Инспектор поднял голову, уже зная, кого увидит.

Из окна личного кабинета на втором этаже высовывалось мрачное лицо командора. И впервые за прошедший день мрачным оно было не из-за взрыва Погодной башни.

— Я смотрю, у вас еще полно энергии, инспектор Грон. — Каждое слово будто камнем падало на макушку Шимуса. — К счастью, сегодня вызовов хватит и на ночную смену. Для таких активных сотрудников, как вы.

Братец Асгард. О самцах и перчатках

— Вставай, парень. Ну же! — Изящная, но сильная женская нога пихнула меня, сонного и разомлевшего от уютного тепла родного человеческого тела. — Асгард, сдвигай свою тушу, я же так опоздаю к мастеру Шаму!

Я недовольно приоткрыл глаз и широко зевнул.

Вот что за вселенская несправедливость по отношению к хозяину дома и главе семейства? Я всю ночь, не жалея себя, не покладая…

— Фу-у-у, ты что опять ночью жрал?

Что жрал, что жрал… Что нашел, то и жрал. Вернее, кого нашел не спрятавшегося, тот сам виноват.

— Асик, я тебя очень люблю, но если опять меня поцарапаешь своими саблями, я тебе по башке настучу.

Вот, слышите? Опять! Между прочим, этими самыми саблями я денно и нощно экономлю наш семейный бюджет. Ей-то что. Какую-то сухую корочку перехватила по дороге домой, водичкой запила, яблочко сгрызла и поет, аки та птичка. А я мужик вообще-то. Самец! Защитник и добытчик! Мне мя-я-ясо нужно. Много мяса. А где его еще взять, как не на доброй честной охоте?

— Асгард, последний раз прошу по-хорошему, вставай, лежебока, иначе скину на пол, будешь потом обижаться.

Разумеется буду.

Лежебоку нашла. Посмотрел бы я на тебя после такой бурной ночки на службе во благо семьи.

Эх, сестренка, жаль, что понимание наше с тобой происходит в одностороннем порядке: я твой язык разумею, а ты мой нет. Собственно, в человеческих семьях порой именно так и получается: один все видит, все понимает, за все отвечает, а второму пока не ткнешь носом в очевидное — не осознает. Так и в нашей крохотной ячейке общества.

Работал я ночью. Ра-бо-тал. Ну и…

И вообще — я к тебе со всей душой, обнимаю, грею, в отличие от этого ветхого одеяла, убаюкиваю, чтобы сны хорошие снились. Кому как не мне знать, что в одиночестве ты по ночам до сих пор просыпаешься от дурных кошмаров, вся в горько-соленых слезах. А мне потом умывать, успокаивать, бормотать на ушко всякие нежности и ласковости.

— Ас-с-с-с…

Ладно, ладно. Все. Встаю уже.

Я открыл глаз. Потом второй. Лениво потянулся и поднялся на все четыре ноги. Лапы.

Ну, доброе утро, сестренка.

— Доброе утро, брати… Предивная! Что это с тобой?

Я уставился в расширившиеся от явного изумления глаза Мили. Она с недоверием потянулась ко мне и положила ладошку на спину.

Ш-ш-шас-с-с! Колется-то как!

Я недовольно дернул всей шкурой и взбрыкнул, нечаянно выпустив когти. Но Миля даже не ойкнула.

— Асгард, ты где ночью лазил? Ты что, поранился? Что с твоей спиной? Почему она такая… — девушка неопределенно повела в воздухе руками и беспомощно закончила, — странная.

Странная спина. Класс. А главное — очень информативно.

То есть ее спина — совершенно безволосая, с выступающими позвонками под тонкой бело-розовой шкуриночкой — нормальная, а у меня, как положено, покрытая огненно-рыжей шерстью с густым подшерстком — странная.

Я, конечно, не сова, башка у меня на полный оборот не вращается. Но на гибкость тоже никогда не жаловался. Соскочив на пол, извернулся и… Ну и ничего особо странного и не вижу, возможно, чуть темнее полоска по хребту стала. Может, испачкался, когда через свою потайную щель в заборе протискивался? Или это той утренней волной разноименных импульсов зацепило, что шарахнула от Погодной башни человеков после рассвета.