Разборка и сборка, протирка промасленной тряпочкой полдюжины маленьких патрончиков, снаряжение магазина – это всё заняло ещё четверть часа, после чего я действительно завернул пистолет в пакет и запихал на самое дно ящика со всякими мелочами, среди которых были и давно заброшенные детские игрушки – туда мать никогда не заглядывает, полагая, что я сам должен наводить порядок в своих вещах. Сейчас это мне на руку – пусть оружие ждёт своего часа, а я пока займусь иным, не столь рискованным вариантом вооружения. Тем более, что раритет может в решающий момент и подвести: отец, даром, что инженер, все эти годы хранил пистолет в собранном состоянии, а значит, возвратная пружина наверняка села. Адекватная пружинная сталь появилась гораздо позже, лишь годах в шестидесятых-семидесятых, а всё изготовленное до тех пор, подвержено подобной неприятности. А значит – полагаться на «дамский сверчок» не стоит – один выстрел он сделает наверняка, а вот дальше могут начаться проблемы.

Итак, шаг первый: найти на антресоли кусок полуторадюймовой водопроводной трубы. Он оказался слишком длинным, примерно метр с четвертью – и чтобы укоротить его до нужных мне шестидесяти сантиметров, пришлось поработать ножовкой. Кончик с резьбой я оставил, подобрав, заодно, пару подходящих гаек. Пригодятся.

Шаг второй: покопаться в уже упомянутом ящике с собственным барахлом, и извлечь оттуда полдюжины свинцовых решёток от автомобильного аккумулятора – старых, покрытых беловатым налётом. По понятиям двадцать первого века, насквозь пропитанного экологическими иллюзиями – практически склад боевых отравляющих веществ. Здесь же это обязательное для любого пацана имущество, хотя, помнится, мама сердилась: «что за гадость ты тащишь в дом, свинец же ядовит!» Говорите, у вас дома такого не водилось? Что ж, это значит, что у вас не было нормального, счастливого советского детства…

Шаг третий – это, собственно, дело техники, причём самой, что ни на есть, незамысловатой. Я выстругал из подходящей деревяшки пробку и при помощи молотка и нашедшегося в отцовском слесарном хозяйстве стального стержня, заколотил её в трубу – в натяг, туго, так, чтобы она ушла внутри примерно на четверть длины. Прихватил на кухне спички, пару старых газет и с трубой под мышкой и кусками свинца и пассатижами в кармане отправился на улицу.

Я знал, куда идти: в соседнем дворе, между стеной дома и трансформаторной будкой и гаражом имелся чрезвычайно удобный закуток, используемый местной ребятнёй для разнообразных дел, способных вызвать неудовольствие взрослых. Там я и развернул свою «литейку»: развёл из досок от разломанного ящика костерок, дождался, когда появятся угли и водрузил на них найденную тут же консервную банку. На то, чтобы расплавить свинец, ушло минут пять; я воткнул трубу в землю одним концом, подхватил банку за край пассатижами и тонкой струйкой вылил расплав поверх пробки. Свинца хватило на то, чтобы заполнить свободное пространство; я дождался, пока он остынет, накрутил обе гайки и обстучал молотком оставшуюся часть резьбы так, чтобы она замялась внутрь, надёжно фиксируя «начинку» – и взвесил получившееся орудие на ладони.

А ничего так получилась дубинка, убедительная! Согласно УК РСФСР от 1960-го года – статья 218, палица, образчик ударно-дробящего холодного оружия, не больше, и уж никак не меньше. Если заехать такой со всей дури, то череп расколется, как гнилой арбуз. Ну, предположим, этого мне не надо – а вот обезоружить парочку уродов с ножами, переломав им шаловливые ручонки, я сумею – полтора десятка лет занятий историческим фехтованием не пропали даром и в новом теле, навык имеется, проверено…

Я засунул трубу в рукав куртки – старой отцовской брезентовой стройотрядовки, отданной мне как раз для подобных дел, когда жалко надевать школьный пиджак или другую приличную одежду, и оружие само скользнёт в руку. Осталось обмотать рукоятку несколькими слоями чёрной матерчатой изоленты, – такая отчаянно пачкает ладони, зато рука не скользит от слова совсем, да и отпечатки пальцев на клейком слое вряд ли останутся, и это соображение тоже стоит иметь в виду. Что до пистолета, то пусть он пока полежит в кармане, которые у стройотрядовской спецовки весьма вместительные. Глядишь, и не пригодится, зато некоторую уверенность придаст. Так, на всякий случай – не зря же говорят: «лучшая импровизация это та, что была подготовлена заблаговременно…»

«Всякое дело необходимо приносит успех, будучи надлежащим образом соображено» – в прошлый раз я припомнил это высказывание первого императора всероссийского перед артековской авантюрой с Пушкинским гротом. Видать, в тот раз соображалка меня подвела, потому что затея эта закончилась… так, как она закончилась. Что ж, остаётся надеяться, что на этот раз всё сложится удачнее, тем более, что и ставки сейчас не в пример выше. Жизнь и смерть без малейшего преувеличения, и напортачить тут легче лёгкого – а вот исправить ситуацию, если что-то пойдёт не так, будет наоборот, невозможно.

Поначалу события развивались в точном соответствии с моими планами. Я встретил Миру, прогуливаясь после уроков во дворе с собакой – Бритька немедленно выразила бурную радость по случаю знакомства, получила свою порцию восторгов, после чего я, кивнув на протёртый до белизны футляр, как бы между делом поинтересовался: «в музыкальную школу собралась?» Да, ответили мне, в музыкальную школу, только ехать приходится далеко – на Сокольники, где они жили раньше. Мира, занимается по классу скрипки с замечательным преподавателем, Моисеем Абрамовичем (ха-ха, кто бы сомневался!), уже переросла общий курс, впереди – подготовка в консерваторию. Только преподаватель старенький, уроки даёт у себя дома, сидя в кресле на колёсиках…

И так далее, и тому подобное. За разговорами о музыке, консерватории и Моисее Абрамовиче мы, все трое, успели дойти до метро «Университета». Я сделал вид, что припомнил, будто и сам вечером возвращаюсь с занятий во Дворце Пионеров – «если хочешь, подожду тебя тут, возле вестибюля, пойдём домой вместе?..» Ответом была задорная улыбка и не менее задорный и слегка загадочный взгляд огромных, чёрных, как греческие маслины, взгляд из-под приопущенных бровей. Собеседница, конечно, поняла истинную цену этим моим «я тут вспомнил…» и догадалась, что мизансцена и была разыграна, чтобы напроситься провожать её – только вот с оценкой моей мотивации она слегка ошиблась. Что ж, мне того и надо: получив согласие (сопровождавшееся ещё одним загадочным взглядом), я поспешил домой. Времени у меня был целый вагон; я уже решил, что на вечернюю вылазку Бритьку не возьму, а пока прикидывал: имеет ли смысл провести доразведку театра предстоящих боевых действий, или уже хватит суетиться, и пора бы прилечь на диван и часок-другой поспасть перед непростым делом?

Стрелки часов в вестибюле станции метро, показывают двадцать-пятнадцать. До рандеву с черноглазой скрипачкой ещё четверть часа – я нарочно пришёл пораньше и занял выгодную позицию напротив схода с эскалатора. Турникетов на выходе здесь пока нет, они появятся только в конце восьмидесятых, и ничто не мешает мне обозревать исходящий пассажиропоток. Слегка нервирует фигура милицейского сержанта в дальнем углу зала – для него я желанная добыча, обеспечивающая вместе с залитой свинцом трубой и огнестрельным пистолетом на кармане жирную «палку» в соответствующей ведомости. Но к счастью ни о чём таком сержант не догадывается, а беседует с контролёршей в будке возле турникетов и моей особой не интересуется. Да и с чего бы – вид у меня приличный, веду себя тихо, не нарушаю…

Стрелки метрополитеновских часов ползли убийственно медленно, и я крутился словно на иголках, словно действительно назначил свидание девушке, а та, как водится, запаздывает. Вот на циферблате двадцать-двадцать пять… двадцать семь… тридцать…

– Лёша? Привет, вот и я!

Маленькая, изящная фигурка в давешней пёстрой куртке машет мне рукой, зажав под мышкой футляр. Машу в ответ, искоса бросая взгляд на часы. Ты смотри – минута в минуту! Дивны дела твои, господи…