- Если вам угодно послать со мной ответ, я сейчас же пойду к отцу д'Эгриньи, - сказал слуга. - Господин Роден пошел к нему прощаться.

- Прощаться?

- Да, уже привели почтовых лошадей.

- Для кого?

- Для отца д'Эгриньи.

- Разве он, уезжает куда-нибудь? - спросил удивленно господин Гарди.

- Вероятно, ненадолго... - доверительно сообщил слуга. - Он не берет никого с собой, и вещей с ним очень мало. Должно быть, впрочем, он зайдет с вами проститься. Что же я должен сказать господину Родену?

Письмо Родена было так любезно, он с таким уважением говорил о Габриеле, что господин Гарди, заинтересованный, не счел нужным отказаться от встречи, тем более что думал сегодня же уехать. Поэтому он сказал слуге:

- Потрудитесь передать господину Родену, что, если ему угодно пожаловать, я его жду.

- Сейчас, - отвечал слуга с поклоном и вышел.

В ожидании посетителя и стараясь припомнить, где он мог с ним познакомиться, господин Гарди, не желая ни минуты лишней оставаться в этом доме, начал собирать вещи. Он невольно повторял утешительные евангельские слова Габриеля, как верующие повторяют молитвы, чтобы не впасть во искушение.

Через несколько минут слуга доложил:

- Господин Роден.

- Просите.

В комнату вошел Роден, в черном халате, держа в руках старую шелковую шапочку.

Слуга исчез.

Начинало смеркаться.

Господин Гарди пошел навстречу Родену, черты которого он не мог еще различить. Но когда преподобный отец вступил в полосу света, идущую от окна, господин Гарди его узнал, и невольный вскрик, вызванный удивлением и горьким воспоминанием, вырвался из его груди. Победив первое движение горя и изумления, фабрикант проговорил взволнованным голосом, обращаясь к Родену:

- Вы здесь... сударь? Вы были правы... упомянув, что обстоятельства, вызвавшие наше первое свидание, были очень серьезны...

- Ах, - произнес Роден, - я был уверен, что вы меня не забыли!

37. МОЛИТВА

Читатель помнит, конечно, что Роден отправился к господину Гарди на фабрику (хотя он еще и не был с ним знаком), чтобы открыть ему низкую измену господина де Блессака, - ужасный удар, который только несколькими минутами предварил второе, не менее ужасное несчастье, так как господин Гарди в присутствии Родена узнал о неожиданном отъезде женщины, которую он боготворил. После предыдущих сцен станет вполне понятно, насколько мучительным было для господина Гарди внезапное появление Родена. Тем не менее благодаря целительному влиянию советов Габриеля, он постепенно овладел собою.

Напряженность лица господина Гарди уступила место грустному спокойствию, и он сказал Родену:

- Действительно, я никак не ожидал встретиться с вами в этом доме.

- Увы, - со вздохом отвечал Роден. - Когда, желая оказать услугу честному человеку, я явился открыть вам глаза на величайшую низость вашего друга, я сам не думал, что мне придется доживать свою грустную жизнь здесь.

- Действительно, вы тогда оказали мне большую услугу; боюсь, что в тот тяжелый момент я недостаточно горячо выразил вам признательность, но я тогда же...

- Вы получили еще более печальное известие, - прервал его Роден. - Я никогда не забуду появления бледной, расстроенной дамы, которая, не стесняясь моим присутствием, объявила вам, что дорогая для вас особа внезапно покинула Париж.

- Да, и, не подумав поблагодарить вас, я тотчас же уехал, - с грустью сказал господин Гарди.

- А ведь странные бывают совпадения... - после минутного молчания проговорил Роден.

- Что вы хотите этим сказать?

- Пока я сообщал вам, как вам низко изменили... я сам... я...

Роден прервал себя, как будто им овладело сильное волнение; его лицо выразило угнетающую скорбь, и господин Гарди с участием спросил:

- Что с вами?

- Простите, - горько улыбнувшись, продолжал Роден, - благодаря христианским советам нашего ангела, аббата Габриеля, я понял наконец, что такое смирение, но иногда все-таки я очень страдаю. Итак, - продолжал иезуит более твердым голосом, - на другой день после того как я сказал вам: "Вас обманывают", - я сделался сам жертвой горького разочарования... Приемный сын... несчастное дитя, которому я дал приют... - он снова замолчал, отирая дрожащей рукой слезы. - Простите, что я рассказываю вам о своем горе... извините нескромную печаль бедного подавленного старика.

- Я слишком много страдал сам, - отвечал господин Гарди, - чтобы оставаться равнодушным к чужому горю. Да вы для меня и не чужой - вы оказали мне важную услугу... Кроме того, оба мы сходимся в чувстве уважения к молодому священнику...

- К аббату Габриелю! - снова прервал его Роден. - Ах! Это мой спаситель... благодетель... Если бы вы знали, какими заботами окружал он меня во время моей длительной болезни, причиной которой было ужасное горе!.. Если бы вы знали неизмеримую сладость его советов...

- Знаю ли я? - прервал его господин Гарди. - О! Я знаю, как спасительно его влияние.

- Не правда ли, каким милосердием проникнуты в его устах правила религии? - восторженно говорил Роден. - Не правда ли, что они утешают? Учат надеяться и любить, вместо того чтобы страшиться и трепетать?

- Увы, - отвечал господин Гарди. - Я тоже мог сделать это сравнение в этом самом доме.

- Я так был счастлив, что аббат Габриель сразу сделался моим духовником... скорее даже другом! - сказал Роден.

- Да... он предпочитает доверие... исповеди...

- Как хорошо вы его знаете! - с оттенком добродушия и непередаваемой наивности заметил Роден. - Это ангел, а не человек! Его слова обратят самого закоренелого грешника. Вот я, например; я был нечестивец, исповедовал так называемую естественную религию, но только этот ангел, аббат Габриель, сумел объяснить мне мои смутные верования и придал им душу и плоть... Он дал мне веру...

- Да! Это настоящий христианский пастырь, это воплощенные любовь и прощение! - воскликнул господин Гарди.

- Как верно то, что вы говорите! - продолжал Роден. - Когда я явился сюда, доведенный горем чуть ли не до умопомрачения, то сначала, думая об этом несчастном, который заплатил мне за отеческую доброту самой чудовищной неблагодарностью, я предавался порывам страшного отчаяния или впадал в мрачную апатию, холодную как могила... Но внезапно появился аббат Габриель... Мрак рассеялся... и просиял свет!