- Опять твое кресло... ежевечерне пререкание начинается вновь!.. Убери его, пожалуйста, мне и на стуле удобно.
- Ну, уж нет, по крайней мере дома-то ты должен хорошенько отдохнуть после тяжелой работы.
- Ну, не тиранство ли это, Горбунья? - весело шутил Агриколь, усаживаясь в кресло. - Впрочем, я ведь притворяюсь: мне, конечно, очень удобно сидеть в кресле и я очень рад его занять. С тех пор как я отдыхал на троне в Тюильри, мне нигде не было так удобно!
С одной стороны стола Франсуаза резала для сына хлеб, с другой Горбунья наливала ему вина в серебряный бокал. В этой нежной предупредительности двух прекрасных женщин к их любимцу было нечто трогательное.
- А ты разве со мной не поужинаешь? - спросил Горбунью Агриколь.
- Спасибо, Агриколь, - отвечала швея, потупив глаза, - я только что пообедала.
- Ну, да ведь я тебя только так, из вежливости и приглашал; точно мне неизвестны твои маленькие странности, что ты, например, ни за что на свете не станешь у нас есть... Это вроде матушки: она, видите ли, предпочитает есть одна... чтоб я не видел, как она на себе экономит...
- Да нет же, Боже мой! Мне просто полезнее обедать пораньше... Ну, как тебе нравится это блюдо?
- Просто превосходно! Как оно может не понравиться!.. ведь это треска с репой... А я обожаю треску; мне явно нужно было родиться рыбаком на Ньюфаундленде!
Доброму малому, напротив, казалось не очень сытным после целого дня тяжелой работы это безвкусное и к тому же подгоревшее во время его рассказа кушанье, но он знал, какое удовольствие доставляет матери его постничание по определенным дням, и поэтому ел рыбу с видом полного наслаждения, так что славная женщина была совершенно обманута и с довольным видом заявила:
- О да! Я вижу, с каким удовольствием ты ешь, милый мальчик: подожди, я тебя этим угощу на следующей неделе в пятницу и в субботу.
- Спасибо, мама, только уж не два дня подряд, а то меня избалуешь... Ну-с, а теперь давайте придумывать, как мы проведем это воскресенье. Надо хорошенько повеселиться, а то ты, мама, что-то последние дни печальная, а я этого не выношу... Когда ты грустна, мне все кажется, что ты мной недовольна.
- Недовольна таким сыном? тобой? самым примерным...
- Хорошо, хорошо! Так докажи мне, что ты абсолютно счастлива и повеселись завтра немножко. Быть может, сударыня, и вы удостоите нас своей компании, как в прошлый раз? - сказал Агриколь, расшаркиваясь перед Горбуньей.
Девушка покраснела, опустила глаза и не отвечала ни слова; на лице ее выразилось глубокое огорчение.
- Ведь ты знаешь, сын мой, что по праздникам я всегда хожу в церковь, отвечала Франсуаза.
- Ну, хорошо, но ведь по вечерам службы нет?.. Я ведь тебя не зову в театр, мы пойдем только посмотреть нового фокусника: очень, говорят, хорошо и занятно.
- Это все-таки своего рода зрелище... Нет, спасибо.
- Матушка, право, вы уж преувеличиваете!
- Но, дитя мое, я, кажется, никому не мешаю делать, кто что хочет.
- Это правда... прости меня, матушка... Ну что же, пойдемте тогда просто прогуляться по бульварам, коли погода будет хорошая: ты, я и бедняжка Горбунья; она около трех месяцев не выходила с нами, а без нас она тоже не выходит...
- Нет уж, сынок, иди гулять один; ты заслужил, кажется, право погулять в воскресенье!
- Ну, Горбунья, голубушка, помоги мне уговорить маму.
- Ты знаешь ведь, Агриколь, - сказала девушка, краснея и не поднимая глаз, что я не могу больше выходить ни с тобой... ни с твоей матушкой...
- Это почему, госпожа? Позвольте вас спросить, если это не нескромно, что за причина подобного отказа? - засмеялся Агриколь.
Девушка грустно улыбнулась и отвечала:
- Потому что я вовсе не желаю быть причиной ссоры.
- Ах, извини, милая, извини!.. - воскликнул кузнец с искренним огорчением и с досадой ударил себя по лбу.
Вот на что намекала Горбунья.
Иногда, очень нечасто, - бедная девушка боялась стеснить их, - Горбунья ходила гулять с кузнецом и его матерью. Для швеи эти прогулки являлись ни с чем несравнимыми праздниками. Много ночей приходилось ей недосыпать, много дней сидеть впроголодь, чтобы завести приличный чепчик и маленькую шаль: она не хотела конфузить своим нарядом Агриколя и его мать. Для нее те пять или шесть прогулок под руку с человеком, которому она втайне поклонялась, были единственными в жизни счастливыми днями. В последнюю прогулку какой-то неотесанный грубиян так сильно ее толкнул, что молодая девушка не могла удержаться и слегка вскрикнула. "Тем хуже для тебя, противная Горбунья!" - отвечал он на ее возглас. Агриколь, как и его отец, был наделен кротким и терпеливым характером, часто встречающимся у людей сильных, храбрых, с великодушным сердцем. Но если ему случалось иметь дело с наглым оскорблением, он приходил в страшную ярость. Взбешенный злостью и грубостью этого человека, Агриколь оставил мать и Горбунью, подошел к грубияну, казавшемуся ему вполне ровней как по годам, так и по росту и силе, и закатил ему две самые звонкие оплеухи, какие только может дать большая и могучая рука кузнеца. Наглец хотел ответить тем же, но Агриколь, не давая ему опомниться, ударил его еще раз, чем вызвал полное одобрение толпы, среди которой грубиян поспешил скрыться, сопровождаемый свистками и насмешками. Об этом-то происшествии и напомнила Горбунья, говоря, что не желает доставлять Агриколю неприятности.
Огорчение кузнеца, невольно напомнившего об этом грустном происшествии, совершенно понятно. Воспоминание о нем было для молодой девушки еще тяжелее, чем Агриколь мог предположить: она его страстно любила, а причиной ссоры было как раз ее жалкое и смешное уродство. Агриколь, при всей своей силе и мужестве, обладал нежным сердцем ребенка; поэтому при мысли о том, как грустно девушке вспоминать эту историю, у него навернулись на глаза крупные слезы, и, раскрыв ей братские объятия, он вымолвил:
- Прости меня за глупость... Иди сюда, поцелуй меня... - и с этими словами он крепко поцеловал Горбунью в ее похудевшие, бледные щеки.
При этом дружеском объятии сердце девушки болезненно забилось, губы побелели, и она ухватилась за стол, чтобы не упасть.
- Ну, что? Ты меня ведь простила? Да? - спросил Агриколь.
