- Да нет, деточки... Только этот деревенский лекарь обмотал меня всеми этими тряпками... право, если бы моя голова была изрублена саблей, больше бы перевязывать ее не пришлось! Меня приняли за неженку, а между тем это просто белая рана, и мне очень хочется... - и солдат тронул рукой голову.
- Оставь, пожалуйста! - воскликнула Роза. - Как ты неблагоразумен... словно маленький!
- Ну, ладно! Не бранитесь... будь по-вашему... придется носить эту повязку... - Затем, отведя девушек в угол комнаты, он их спросил, указывая глазами на молодого священника: - А это что за господин? Он держал вас за руки, когда я вошел... священник ли он?.. Видите, деточки... с ними надо быть поосторожнее... потому что...
- Да ты знаешь, что если бы не он, то тебе не пришлось бы обнимать нас, - воскликнули Роза и Бланш, - ведь он нас спас!
- Как! - воскликнул солдат, выпрямляясь, - это он... наш ангел-хранитель?
- Без него мы бы погибли сегодня в море!
- Как! это он... он?
Дагобер не мог больше ничего выговорить. Он подбежал к миссионеру и со слезами на глазах, протягивая к нему руки, воскликнул с необыкновенным волнением:
- Месье... я вам обязан жизнью этих детей... я знаю, как я вам обязан... я ничего не говорю... нечего сказать... - Вдруг его точно осенило воспоминание, и он прибавил: - Но позвольте... подождите... когда я цеплялся за утесы, чтобы волны меня не унесли... не вы ли это протянули мне руку?.. Ну да, да... это были вы... я узнаю вас... то же юное лицо... белокурые волосы... Конечно, это были вы!
- К несчастью, силы мне изменили: я не смог удержать вас, и вы упали снова в море.
- Я не знаю, как вас и благодарить, - с трогательной простотой продолжал Дагобер. - Тем, что вы спасли этих девочек, вы сделали для меня больше, чем если бы спасли меня самого... Но какая храбрость!.. Какая отвага! - с восторгом повторял солдат. - И такой юный при этом... с лицом девушки.
- Как! - воскликнула Бланш, - наш Габриель помог и тебе?
- Габриель? - спросил Дагобер, обращаясь к священнику. - Вас зовут Габриелем?
- Да.
- Габриель, - повторил солдат с изумлением. - И вы священник? прибавил он.
- Да, священник, миссионер.
- А кто вас воспитывал? - спрашивал солдат.
- Добрейшая и благороднейшая женщина, которую я почитаю за лучшую из матерей!.. Потому что она пожалела меня, покинутого ребенка, и воспитала, как сына!
- Это Франсуаза Бодуэн, не так ли? - сказал растроганный солдат.
- Да! - ответил, в свою очередь, изумленный Габриель. - Но как вы могли это узнать?
- Жена солдата? - продолжал Дагобер.
- Да... отличного человека, который из преданности к командиру по сей день живет в изгнании... вдали от жены, от сына - моего славного приемного брата... я горжусь, что могу называть его так!
- Мой Агриколь... моя жена!.. Когда вы их покинули?
- Как!.. вы отец Агриколя?.. Боже, я не догадывался, как ты ко мне милостив!.. - воскликнул Габриель, молитвенно складывая руки.
- Ну, что же с моей женой, с моим сыном? - дрожащим голосом спрашивал Дагобер. - Давно ли вы имели о них известия? Как они поживают?
- Судя по тем известиям, какие я имел три месяца тому назад, все хорошо.
- Нет... уж слишком много радостных событий... право, слишком много! воскликнул Дагобер.
И ветеран, не будучи в силах продолжать дальше, упал на стул, задыхаясь от волнения.
Только теперь Роза и Бланш вспомнили о письме их отца относительно покинутого ребенка по имени Габриель, взятого на воспитание женой Дагобера. Они дали теперь волю своему ребяческому восторгу.
- Наш Габриель и твой... один и тот же Габриель... какое счастье! воскликнула Роза.
- Да, деточка, он и ваш, и мой; он принадлежит нам всем!
Затем, обращаясь к Габриелю, Дагобер воскликнул:
- Твою руку... еще раз твою руку, мой храбрый мальчик... Извини уж... я говорю тебе ты... ведь мой Агриколь тебе брат...
- Ах... как вы добры!..
- Еще чего недоставало! Ты вздумал меня благодарить... после всего, что ты для нас сделал!
- А знает ли моя приемная мать о вашем возвращении? - спросил Габриель, чтобы избежать похвал солдата.
- Пять месяцев назад я писал ей об этом... но я писал, что еду один... потом я тебе объясню причины... А она все еще живет на улице Бриз-Миш? Ведь там родился мой Агриколь!
- Да, она живет все там же.
- Значит, мое письмо она получила. Я хотел ей написать из тюрьмы в Лейпциге... да не удалось!
- Как из тюрьмы?.. Вы были в тюрьме?
- Да... я возвращался из Германии через Эльбу и Гамбург... Я бы и до сих пор сидел в тюрьме в Лейпциге, если бы не одно обстоятельство, заставившее меня поверить в существование чертей... то есть добрых все-таки чертей...
- Что вы хотите сказать? - объясните, пожалуйста.
- Трудно это объяснить, так как я сам ничего не понимаю! Вот эти девочки, - и, лукаво улыбаясь, он показал на сестер, - считали, что понимают больше меня... Они меня уверяли: "Вот видишь, нас вывел отсюда архангел, а ты еще говорил, что охотнее доверишь нас Угрюму, чем архангелу"...
- Габриель!.. я вас жду! - послышался отрывистый голос, заставивший миссионера вздрогнуть.
Дагобер и сестры живо обернулись... Угрюм глухо заворчал. Это был Роден. Он стоял в дверях коридора. Лицо его было спокойно и бесстрастно, он бросил быстрый и проницательный взгляд на солдата и обеих сирот.
- Что это за человек? - спросил Дагобер, которому очень не понравилась отталкивающая физиономия Родена. - Какого черта ему от тебя надо?
- Я еду с ним! - грустно и принужденно ответил Габриель. Затем он прибавил, обращаясь к Родену: - Простите, сейчас я буду готов.
- Как, ты уезжаешь? - с удивлением спросил Дагобер. - В ту минуту, когда мы нашли друг друга? Нет, уж... извини... я тебя не пущу, нам надо многое обсудить. Мы вместе поедем... это будет настоящий праздник.
- Невозможно... он старший по званию... я обязан повиноваться!
- Твой начальник? Но одет как буржуа.
- Он не обязан носить духовное платье...
- Ну, а раз он не в форме и раз тут нет полицейских, пошли-ка его к...
- Поверьте мне, что если бы можно было остаться, я бы ни минуты не колебался!
- Действительно, что за противная рожа! - прошептал Дагобер сквозь зубы.
Затем он прибавил:
- Хочешь, я ему скажу, что он доставит нам большое удовольствие, если уедет один?
