Я не могу перестать думать, как, а главное – для чего Принцесса вернулась назад. Как она отыскала дорогу? Вряд ли там был указатель. Все это занимает меня гораздо больше еды, настолько, что Кэти, моя однокурсница, замечает, что я не ем.

– Ты ведь такая худенькая, – мечтательно проговаривает она. – Изящная, как статуэтка. Тебе надо покушать, а не то снова грохнешься в обморок.

Жанна, сидящая рядом со мной, раздраженно поджимает губы. Ее можно назвать какой угодно, но не изящной. Первое, что мне приходит в голову, когда я смотрю на нее – это сильная. Она похожа на львицу, которая отправилась на охоту – такая же костлявая, жилистая и опасная. Ей не стоит переходить дорогу.

– Да кем она себя возомнила? – раздраженно шипит Жанна, когда обед уже закончен и мы возвращаем тарелки на выдачу. Когда-то младшие здесь прислуживали старшим, но теперь это правило отменили. Наверное, это было так унизительно – но, по крайней мере, у них был хоть какой-то резон повзрослеть. Мои родители только и говорят, что о политике и процентах за ипотеку, так что мне кажется, что за пределами школы нет вообще ничего интересного. Думаю, Жанна докажет, что это не так, но пока что мне кажется, что уехав отсюда, она попадет на белый краешек карты, ее окантовку – ни материка, ни моря, вообще ничего интересного – только безрадостный, серовато-белый, закругленный до бесконечности край, сплошная пустыня духа. Я боюсь, что она пропадет в ней, но Жанна еще ни разу не пропадала – даже когда я считала, что вот-вот нам придется расстаться, какое-то чудо снова сталкивало нас.

В первый раз это было на третьем курсе Жанны. По обыкновению, всех старших девочек переселяли этажом выше – считалось, что спальни там больше, и ничьи пижамные вечеринки не помешают преподавательницам делать вид, что все соблюдают отбой (который только они, в общем, и соблюдали). Но я была на втором, и угроза нашего расселения оказалась как никогда близкой. Но по счастливой случайности одна девочка вдруг отчислилась прямо в начале семестра, количество стало нечетным, и все решили, что целая комната – непозволительная роскошь, так что Жанна осталась со мной. Тогда я выдохнула с облегчением – делить быт с кем-то, кроме Жанны, пугало меня: я боялась потери свободного места, бесконечных резинок в ванной, а особенно – болтовни. Жанна вела на удивление аскетический образ жизни – даже книги брала по большей части в библиотеке или одалживала у меня, а к книгам у нас обоих была просто преступная страсть. На первом курсе Жанна стащила из столовой забытый кем-то сборник Эмили Дикинсон, вырвала все, на ее взгляд, ненужные страницы (в основном, с аннотациями, написанными мужчинами, считающими, что они что-то смыслят в поэзии) и украсила все страницы собственными рисунками и переводами. В отличие от меня, Жанна знала несколько языков в совершенстве: ее бабушка была балериной и возила ее за собой по свету соразмерно своим гастролям, пока Жанна не оказалась сосланной сюда, в тишину и безнадежность школы Святого Антония. Почему школу назвали в честь него и чем он, собственно, оказался свят, история умалчивала – зато оплату этого места с легкостью могла себе позволить даже престарелая, уже не выступающая балерина, а город находился достаточно далеко, чтобы Жанна не могла сбежать в него.

Расчет оказался верным – она трижды пыталась проделать это, один раз – вместе со мной, пока мы не поняли, что этим чаяниям не суждено было сбыться – ночи в этих краях были слишком холодными, дороги – пустынными, а жители – подозрительными. В первом же доме, куда мы забрели погреться, кто-то позвонил директрисе, и нас с позором вернули обратно в школу. Но в каком-то смысле, это было триумфом: Жанна сказала мне, что одна она ни разу не заходила так далеко.

***

В школе Святого Антония в самом разгаре было начало учебного года. Юные студентки всех возрастов носились по дорожкам напротив здания школы, а одна едва не сбила Жанну с ног прямо перед коваными дверями главного корпуса.

– Нехило, – присвистнула Анника. – Как долго ты здесь училась, напомни?

– Чуть меньше года, – криво ухмыльнулась Жанна. Им пришлось сесть на ранний поезд, чтобы добраться к назначенному времени. Жанна не стала ничего объяснять директрисе по телефону, сославшись на свое журналистское удостоверение. Анника притащила с собой старый, громоздкий фотоаппарат с треногой, так что теперь, стоя у величественного входа в здание, они и впрямь напоминали парочку, желающую взять интервью в одном из самых известных учебных заведений Рейнбурга.

– Плохие воспоминания, ха? – Анника пихнула Жанну в плечо. Жанна осклабилась и рывком потянула на себя двери. Пухленькая фигурка в старомодном твидовом костюме бросилась им навстречу, мягко расталкивая толпу младшекурсниц, и повисла на шее у Жанны.

– Как ты выросла, дорогая!

Жанна услышала, как ехидно щелкнул затвор фотоаппарата.

– Рада вас видеть, госпожа Фрей, – она осторожно отлепила от себя розовощекую даму. Ее кругленькое лицо лучилось доброй улыбкой.

– Брось, дорогая, какая я тебе госпожа! Теперь просто Кэти, не вздумай даже… – она засмеялась, так, словно радость не могла удержаться у нее внутри, и потрясла руку Жанны.

– Вы же брать интервью у госпожи Хара? Сейчас я провожу вас в директорскую!

И она потащила Жанну и Аннику за собой, прокладывая себе путь в гомонящей толпе девочек уверенно, как ледокол. Жанна позволила себе задержаться на верхней площадке лестницы, чтобы оглядеться по сторонам. Отсюда она не могла видеть лицо Анники из-за фотоаппарата: она ответственно изображал выданную ей роль или собирала материал для новых картин, вроде тех, что стояли в гостиной. Жанна вдруг снова ощутила себя шестнадцатилетней, напуганной и нелепой – пускай на ней и были привычные джинсы, а не та дурацкая форма, которую она так ненавидела. Ей вдруг стало страшно от осознания, что Джея здесь нет – только она одна, наедине с воспоминаниями того жуткого года, который ей пришлось здесь провести. На секунду Жанне показалось, что она снова углядела в толпе ее, и ее охватил почти первобытный ужас. Но тут Анника, оступившись, пребольно врезала ей по плечу металлическим углом фотоаппарата.

– Воспоминания, ха? – повторила она, но на этот раз как-то серьезно. Жанна посмотрела на нее, решительно развернулась и заторопилась за госпожой Фрей по широкому коридору. К счастью, больше никто не сможет заточить ее в этом месте. Она так и не простила бабке это заключение, которое оказалось гораздо хуже всех предыдущих – на этот раз в ее привычной камере-одиночке оказался неприятный сосед. Точнее, соседка. Призрак. Плачущая Принцесса.

Всю дорогу до директорской ее не отпускало неприятное чувство, что за ней снова кто-то следит.

На самом деле, без Жанны это место было бы абсолютно кошмарным.

Когда она будит меня утром, в наш первый – последний! – совместный учебный день, я чувствую себя так, будто бы солнце целует мои глаза.

– Пойдем, – шепчет Жанна. – Пока они все не проснулись.

Они все – это целый мир, заключенный в стенах этой школы. Они все – и мы с Жанной. Вдвоем против этого душного, упрямого мира, который неотвратимо пытается навязать нам свои собственные законы. Я натягиваю форму вместо пижамы – рубашка и юбка мятые, Жанна – та и вовсе в толстовке и джинсах. Мы выбираемся в сонные коридоры: окна выходят на восточную сторону, все залито холодным, болезненно ясным сентябрьским светом, который больно режет глаза. Жанна мимоходом приглаживает мне волосы. Мы сбегаем по лестнице наперегонки.