Мужчины всегда недооценивают женщин, которых считают ничтожными.

– Почему вы выбрали меня? – спросила я наконец, подняв на него взгляд.

Я опустила подбородок и смотрела на него из-под ресниц, чтобы создать образ, который ему хотелось видеть.

– Мы оба знаем, что есть гораздо более красивые женщины, которым вы могли бы отдать предпочтение, так почему я?

Он сжал челюсти и на мгновение прищурился, обдумывая мой вопрос.

– Я не знал о твоем существовании, пока не умер твой отец. Большинство детей просто молчат, если выбрали их родителя. Но ты, Эстрелла, не молчала. Ты плакала, всхлипывая так громко, что тебя наверняка услышали в Полых горах.

– Вы выбрали меня, потому что я оплакивала умирающего отца? – спросила я, сглатывая подступившую к горлу тошноту.

– Попробуй представить, Эстрелла, каково это – быть единственным сыном лорда. Если ты считаешь, что я был суров с тобой, ты ошибаешься. Ты просто не знаешь, как обращались в детстве со мной, – ответил лорд Байрон, глядя вдаль, пока мы шли по пустой дорожке. – Я не оплакивал своего отца, когда он умер. Я удивился, когда увидел, как открыто ты страдаешь – плачешь в храме каждую неделю. Ты плакала несколько месяцев после его кончины и не могла даже смотреть на Верховного жреца. Именно это и привлекло меня к тебе поначалу. Тогда я не понимал этого. Я пригласил тебя к себе в библиотеку, потому что мне хотелось видеть эту грусть в твоих глазах. Шли годы, я понял, что остался без ребенка, и кое-что понял про тебя – ты бы научила своих детей любить. Любить всем сердцем.

– Вы выбрали меня, потому что я любила своего отца и вы захотели, чтобы я научила наших детей так же сильно любить вас? – спросила я, упрощая его ответ и убирая всю чепуху, которую он наговорил, чтобы я его пожалела.

Не стала бы я его жалеть, потому что он, давно перестав быть жертвой, продолжал издеваться надо мной, даже зная, как это больно. Я споткнулась, подумав, что он наверняка издевался и над другими, либо, что еще хуже, вполне мог сделать инвалидом кого-то, на ком жениться не собирался.

– Да. Я выбрал тебя, потому что ты любишь всем сердцем и тебя не волнует, что подумают об этом люди. Чего еще отец может желать для своих детей? – спросил лорд Байрон, поворачиваясь и глядя на меня с напускным ранимым видом. – Им повезет с тобой.

Он поднял руку, чтобы положить ладонь мне на щеку, распухшую от удара его мягкими пальцами, знакомыми только с жизнью в роскоши. Мне же хотелось только одного – схватить и оттолкнуть эту руку. Но я ничего не сделала. На дорожке рядом с садами уже начали появляться люди.

Они молча прошли мимо нас, шагая по комьям вывороченной земли, из которой мы выдернули все растения во время сбора урожая. Небольшими группами жители деревни с торжественными лицами направлялись к месту действия, где каждый год совершалось жертвоприношение.

Они немного погрустят, наблюдая, как на их глазах разыграют ужасную сцену, но потом отправятся на праздник и даже не вспомнят обо мне, как будто меня никогда не существовало.

– Не повезет, – тихо пробормотала я.

Голос у меня сорвался – перед глазами возникла страшная картина того, что должно было произойти. Я не могла смотреть в ту сторону, где уже собирался народ, потому что в памяти у меня сразу всплыло, как против воли тащат к месту жертвоприношения моего отца, в ушах зазвенели отголоски собственных криков, а в горле пересохло.

– Эстрелла, – прошипел лорд Байрон, а на лице у него отразилась смесь недоумения с негодованием.

Я сделала шаг назад, но он все еще не мог поверить в происходящее.

– Ваши дети никогда не будут любить вас так, как я любила своего отца. А знаете почему, милорд? – спросила я, позволив ненависти, которую так долго испытывала к нему, проявиться сейчас.

Не так часто мне выпадала возможность быть честной. Конечно, сильно навредить ему я не могла, тем более сейчас, когда погребальный костер уже звал к себе мое тело. Но я могла выбить у него из-под ног почву – сломать планы, которые он разрабатывал более десяти лет.

– Почему? – спросил он, тяжело сглотнув.

Он бросил взгляд через плечо на фигуру, притаившуюся за моей спиной. Мне не нужно было смотреть на нее, я и так знала, кто меня ждет. Вместо этого я уставилась на лорда Мистфела, желая испепелить его силой своего взгляда.

– Потому что вы никогда не будете достойны такой любви.

– Если это твой выбор, то я и пальцем не пошевельну, чтобы спасти тебя. Это ты понимаешь? – спросил он.

– Да, – просто ответила я, поднимая подбородок выше и глядя на него в ответ.

Я и не ждала, что он вмешается, да и не хотела. Если мне придется делить с ним постель и страдать, пока он получает садистское удовольствие… нет, такая жизнь мне не нужна.

Раздув ноздри, лорд Байрона презрительно посмотрел на меня сверху вниз и быстро кивнул человеку, стоявшему за моей спиной. Я повернулась к Верховному жрецу, встретившись глазами с его мягким взглядом.

– Тебе уже сказали?

– Можно я сначала попрощаюсь?

Я посмотрела через его плечо туда, где мать и Бран подошли к Завесе. Брат с трудом катил инвалидное кресло по комьям земли на огромной грядке, и тело мамы подпрыгивало на кочках.

– Конечно, – торжественно ответил Верховный жрец.

Я отошла от него и направилась к своей семье, помогла Брану. Повернувшись спиной к Завесе, взялась за колеса кресла и подтянула его к мерцающему белому барьеру.

К тому месту, где матери придется сидеть и смотреть, как я умираю.

Это было единственное, о чем я сожалела.

Я улыбнулась. Люди вокруг нас растворились в тумане, и остались только мы с ней. Мама внимательно смотрела мне в глаза, и по ее лицу разливалась скорбь, потому что она, конечно же, помнила, как мы уже совершали такое путешествие в прошлом. Она помнила, как отец тащил ее посмотреть, как его принесут в жертву, а мы с Браном шли за ними и плакали.

Устроив ее поудобнее, мы наконец успокоились. Место, где мы расположились, было ничуть не хуже любого другого. Оно находилось позади толпы, и я надеялась, что отсюда не будет видно самых ужасных подробностей.

Опустившись на корточки перед матерью, я взяла ее дрожащие руки в свои и прижалась к ним губами.

– Я люблю тебя, – мягко сказала я, улыбаясь, несмотря на жжение в горле.

Еле сдерживая слезы, которые угрожали вот-вот пролиться, я в последний раз вглядывалась в ее черты.

Мама нахмурилась, когда снова посмотрела на меня, и, высвободив свою руку из моей, мягко коснулась моей щеки.

– Я тоже люблю тебя, доченька. Скоро все это закончится, – сказала она, предположив, что печаль в моих глазах связана со страданиями, которые я каждый год испытываю в этот день.

Я поднялась на ноги и шагнула за спинку кресла, чтобы обнять Брана, прижать его к себе покрепче и насладиться моментом, растворившись в его объятиях.

– Эстрелла, что происходит? – спросил он, отстраняясь и вглядываясь мне в лицо.

– Берегите друг друга, – сказала я, многозначительно глядя на него.

Бран не успел мне ответить, потому что заговорил Верховный жрец. Его голос резко разнесся по саду, как щелканье кнута, и все замолчали.

– Избранная, пожалуйста, выходите!

Я вырвалась из объятий брата, медленно повернулась и глубоко вздохнула. Повернувшись лицом к Завесе, я остановила взгляд на том месте, где меня ждал Верховный жрец, зажавший в руке церемониальный кинжал. Это был тот самый клинок, которым четырнадцать лет назад перерезали горло отцу.

Затем я перевела взгляд на лорда Байрона, стоявшего, прижав руки к бокам, рядом с Верховным жрецом. У него было отстраненное, сдержанное выражение лица. На нем не отражалось ни единой эмоции, ни намека на испытанное им разочарование – лицо стоика.

Еще раз вздохнув, я сделала первый шаг навстречу своей смерти.

– Эстрелла, – произнес Бран странно спокойным голосом, когда до него начало доходить, что происходит.

Еще один шаг, и глаза односельчан уставились на меня, по толпе пронесся шепот. Отец избрал для жертвы представителей двух поколений из одной семьи – такого еще не бывало.