Речь могла идти о чем угодно – например, о Лескове или о литовской фотографии, о романе «Как закалялась сталь» или об экранизациях Льва Толстого, о поэзии Серебряного века или о бардах, – какая, собственно говоря, разница, если соглашаться с ним было отнюдь не обязательно, зато читать всегда интересно. Поэтому его «виртуозные, бесшабашные» статьи, лишенные, – по словам М. Эпштейна, – «того добродетельного занудства, которое проскальзывало даже в писаниях самых либеральных, новомировских критиков»[145], разыскивали и в молдавских «Кодрах», и в петрозаводском «Севере», и в воронежском «Подъеме», а книги, чего с критиками почти не бывает, становились бестселлерами.

Филологии в них, по правде говоря, не много. И современные А. писатели (Ю. Трифонов, скажем) даже, случалось, сердились, что критик, пользуясь техникой «огибания текста», которую он сам же и разработал, навязывает им свои темы и свои выводы. Все так, и А. не раз говорил, что авторские намерения и художественный уровень разбираемых произведений его интересуют меньше, чем «состояние художника»[146], равно как и то, что сегодня «с нами происходит»[147]. И что происходит в его собственной душе, всегда неспокойной, чурающейся априорных истин. Какая к шутам филология, тут с самим собой бы разобраться, и недаром ведь, отвечая однажды на вопрос, для кого он пишет, А. заметил: «…Уткнусь в зеркало».

Но эти разборки с самим собою, вступающие в резонанс с такими же разборками в душах читателей, и есть ведь литература, так что А. со своей «атакой стилем», уступая многим коллегам в летописании литературного процесса, переигрывал всех именно как писатель.

Ближе к XXI веку А., как и многие, признался: «У меня сейчас проблема. Мне стало скучно читать художественную литературу»[148]. Выручал, однако же, профессионализм, так что о новых книгах, в том числе о совершенно необязательных, порой случайных, он писал по-прежнему постоянно. И вообще очень много работал – колонки в самых разных журналах и газетах, циклы телевизионных передач «Серебро и чернь», «Медные трубы», «Засадный полк», «Мальчики державы», «Охота на Льва», преподавание в Московском международном университете и Институте журналистики и литературного творчества, членство в редколлегии Новой российской энциклопедии, в жюри премии «Ясная Поляна».

Получал явно запоздавшие награды – орден «Знак Почета» (1990), премии ТЭФИ (1996, 2004), правительства России (2010, 2015), иные всякие. Но для души и для собственных дочерей составлял многотомное «Родословие», не предназначенное для печати, и посвященную отцовской биографии книгу «Жизнь Иванова» успел даже увидеть изданной (2005).

А «в последний год жизни, – как рассказывает друживший с ним В. Курбатов, – Лев Александрович крестился и ушел, причастившись Святых Тайн. Вернулся домой – в Ивановы»[149].

Соч.: Три еретика: Повести о Писемском, Мельникове-Печерском, Лескове. М.: Книга, 1988; Красный век: В 2 т. М.: Молодая гвардия, 2004; Жизнь Иванова. М.: Вагриус, 2005; Меч мудрости, или Русские плюс… М.: Алгоритм, 2006; Распад ядра: В 2 т. М.: МФЦП, 2009; Рука творца: Значительные явления русской прозы за последние 50 лет, 1961–2011. М.: Известия, 2013; Откровение и сокровение. М.: Интернациональный Союз писателей, 2015.

Лит.: Чупринин С. Критика – это критики. Версия 2.0. М.: Время, 2015. С. 94–115; Эпштейн М. Фехтовальщик // Новая газета. 2019. 8 ноября; Памяти Льва Аннинского // Дружба народов. 2019. № 12; Новиков Вл. Так и надо жить критику // Вопросы литературы. 2021. № 2.

«Моя жизнь или, точнее, моя карьера была с самого начала печальна и малоудачна», – уже за порогом семидесятилетия записал в дневнике А.[150]

Так ли это? Сын адвоката, помощника присяжного поверенного, он учился в Московском университете тоже на юриста, но жизнь свою мечтал посвятить театру. Однако же Е. Вахтангов, к чьей Студенческой студии в ранней юности прибился А., актером его «не признал». А. попробовал писать для студии пьесы, делать инсценировки, ставить спектакли самостоятельно – и опять без большого успеха, снова «та же вторая роль», для молодого честолюбца едва переносимая. И лишь после многих проб, растянувшихся на долгие годы, стало постепенно ясно, что мечты мечтами, а его призвание в другом – там, где не тебя выбирают, как в театре, а где ты сам, и только ты, отвечаешь и за свой путь, и за свои достижения.

Первые стихи А. появились в печати еще в 1918 году. А в 1922-м вышла уже и книга, за нею следующие: «Запад» (1926), «Третья книга» (1927), «Стихотворения» (1929), «Действующие лица» (1932), «Коммуна 1871» (1933), «Избранные стихи» (1933)… Необыкновенно по своей природе общительный и необыкновенно – для поэта – доброжелательный, «неистощимый в своей энергии, – как скажет о нем Е. Евтушенко, – живчик русской поэтической культуры»[151] А. быстро вошел в писательскую среду, познакомился с В. Брюсовым, еще в годы революции дружил, как он сам вспоминает, с М. Цветаевой, стал замечен другими поэтами и критиками, неизменно указывавшими как на высокий версификационный уровень его стихотворений и драматических поэм, так, впрочем, и на их театральность, даже декоративность и уж точно на их оторванность от злобы дня – политической и литературной. «Я, – подводит А. итоги первому периоду своей биографии, – становился известен, но никак не признан. Даже на I съезде писателей в 1934 году получил гостевой билет»[152].

И здесь, в тридцатые годы, у поэта, озабоченного своим местом в литературном процессе, было два, собственно, пути. Либо, изменяя самому себе и самого себя, переходить в стан ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, либо…

А. выбрал переводы – уже не только с европейских, как прежде, но и с языков народов СССР, много ездил по стране, принимал деятельное участие в неделях, декадах, месячниках многонациональной советской литературы, и это, надо думать, сыграло свою роль в том, что при первой раздаче писателям правительственных наград и он в 1939 году получил орден «Знак Почета».

А дальше война. Работа во фронтовом театре и в армейских газетах. Вступление в партию (1943). Трагическая поэма «Сын» (1943), посвященная памяти младшего лейтенанта Володи Антокольского, погибшего на фронте в 1942 году. Трагическое стихотворение «Лагерь уничтожения» о печально знаменитом Собиборе (1944) и написанный вместе с В. Кавериным очерк о восстании в этом лагере смерти (Знамя. 1945. № 4)[153].

«В годы войны, – вспоминает А., – работал как никогда много». И после войны работал тоже много – писал стихи, переводил, вел поэтический семинар в Литературном институте. И, – продолжим цитату из дневника А., – «казалось бы, передо мной очень широкая дорога, но тут-то и грянули 48–49-й годы…», когда уже ни Сталинская премия, присужденная в 1946 году за поэму «Сын», и ничто другое не могло его спасти от поношения и травли. Вроде бы и не за что было, но вот нашлось же.