Новые города заселялисьтак быстро, что некоторых наблюдателей это даже тревожило. В 1520-х жители Нарвы писали в Ревель: «Вскоре в России никто не возьмется более за соху, все бегут в город и становят­ся купцами... Люди, которые два года назад носили рыбу на рынок или были мясниками, ветошниками и садовниками, сделались пребогаты-

W. Kirchnen Die Bedeutung Narviss in 16 Jahrhundert, Historishe Zeitchrieft, Munchen, 1951, Oct, Bd. 172.

T.S. Willan. The Russian Company and Narva 1558-81, The Slavonic and East European Review, London, 2953, }une_% vol XXXI. No. 77.

ми купцами-и ворочают тысячами».¹⁴ Документы это подтверждают. На­пример, смоленский купец Афанасий Юдин кредитовал английских коллег на баснословную по тем временам сумму в 6200 рублей (это поч­ти полмиллиона в золотом исчислении конца XIX века). ДьякТютин и Ан- фим Сильвестров кредитовали литовских купцов на 1210 рублей (боль­ше юо тысяч золотом). Член английской компании Антон Марш задол­жал С. Емельянову 1400 рублей, И. Бажену — 945, С Шорину — 525.¹⁵

Советский историк Д.П. Маковский предположил даже, что «строительный бум» XVI века играл в тогдашней России ту же роль, что известный железнодорожный бум конца XIX века в индустриали­зации и формировании третьего сословия. То есть, по его мнению, уже тогда сложились экономические предпосылки для социальных и политических процессов, которым суждено было реализоваться лишь три столетия спустя.

У меня решительно нет здесь возможности рассматривать эту ги­потезу. Ограничусь лишь простейшими фактами, логически её под­крепляющими. Сохранились, например, расчеты материалов, кото­рые потребовались для строительства Смоленской крепости. Пошло на него 320 тыс. пудов полосового железа, 15 тыс. пудов прутового железа, миллион гвоздей, 320 тыс. свай. Есть и другие цифры, но не хочется делать текст похожим на прейскурант. И без них нетрудно представить, сколько понадобилось материалов для строительства такого числа новых городов.

И кто-то ведь должен был все эти материалы произвести. Не вез­ли же в самоу деле доски, железо и камень из-за границы. Значит, было в наличии крупное специализированное производство. И не было тогда нужды государству искусственно насаждать его, опекать и регулировать, как станет оно делать при Петре. Крупное частное предпринимательство рождалось спонтанно. Во всяком случае, все предпосылки для него были налицо — и экономический бум, и ры­нок свободной рабочей силы, и свободные капиталы, и правовая за-

Цит. по: АЛ. Зимин. Реформы Ивана Грозного, М., i960, с. 158.

Д.П. Маковский. Развитие товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве русско­го государства в XVI веке, Смоленск, i960.

щита частной — не феодальной — собственности, совершенно оче­видная в Судебнике 1550-Г0. В довершение ко всему, как доносил по начальству посланник Ватикана Альберт Кампензе, «Москва весьма богата монетою... ибо ежегодно привозится туда со всех концов Ев­ропы множество денег за товары, не имеющие для москвитян почти никакой ценности, но стоящие весьма дорого в наших краях».¹⁶

Короче, как старинные, так и современные источники не оставля­ют ни малейших сомнений в том, что, вопреки классикам, Россия пер­вой половины XVI века была богатой и сильной европейской страной, о «невежестве» и тем более «небытии» которой не могло быть и речи.

Глава первая Завязка трагедии

Так что же, ошибались классики рус­ской историографии?

Нет, так тоже сказать нельзя. Парадокс в том, что они были и правы и неправы. Ибо там, где Ченслер в 1553-м увидел деревни удивитель­но населенные народом, четверть века спустя его соотечественник Флетчер неожиданно обнаружил пустыню. Там, где крестьяне, начи­ная с конца XV века, деятельно расчищали лесные массивы, расши­ряя живущую (т.е. обрабатываемую) пашню, теперь была пустошь. И размеры её поражали воображение.

По писцовым книгам 1573-78 годов в станах Московского уезда числится от 93 до 96 % пустых земель.

В Можайском уезде насчитывается до 86 % пустых деревень, в Переяславле-Залесском — до 70.

Углич, Дмитров, Новгород стояли обугленные и пустые, в Можай­ске было 89 % пустых домов, в Коломне — 92 %.

Живущая пашня новгородской земли, составлявшая в начале века 92 %, в 1580-е составляет уже не больше ю %.

Не лучше была ситуация и в торговле. Вот лишь один пример. В1567 году в посаде Устюжны Железопольской 40 лавок принадлежало «лут- чим людям» (т.е. оптовым торговцам металлическими изделиями), 40

¹⁶ Библиотека иностранных писателей о России XV-XVI веков, т. 1, с.111-112.

лавок — «средним» и 44 — «молодшим». При переписи 1597 года «лут- чих» вУстюжне не оказалось вовсе, а «средних» не набралось и десятка. Зато зарегистрировали писцы 17 пустых дворов и 286 дворовых мест.¹⁷

И так — повсюду. Страна стремительно деградировала.

Экономические и социальные процессы, совсем еще недавно обещавшие ей стремительный взлет, не просто останавливаются — исчезают, словно их никогда и не было. Прекращается дифференци­ация крестьянства. Пропадаеттрехпольная (паровая) система земле­делия. Разрушается крупное производство. Прекращается урбаниза­ция страны, люди бегут из городов. И так же неудержимо, как только что шло превращение холопов (рабов) в наёмных рабочих, идет их превращение в холопов. «Удельный вес вольного найма как в про­мышленности, так и в сельском хозяйстве в XVI веке безусловно был много и много выше, чем в XVIII», — замечаеттот же Маковский.¹⁸

Короче говоря, случилось нечто невероятное, вполне сопостави­мое, по мнению Н.М. Карамзина, с последствиями монгольского по­грома Руси в XIII веке. Буквально на глазах у одного поколения, меж­ду визитами в Москву Ченслера и Флетчера, богатая, могущественная Россия и впрямь превратилась вдруг в «бедную, слабую, почти неиз­вестную» Московию, прозябающую на задворках Европы. И время потекло в ней вспять. Надолго. На полтора столетия. И ко времени Петра Россия, правы классики, действительно погружается в пучину политического и экономического небытия. И действительно на много десятилетий перестали нас считать за людей. И действительно счасть­ем было для России, восставшей при Петре из московитского праха, обрести хотя бы статус «державы второго класса». И на столетия бы­ла она отныне обречена «догонять Европу».

Что же произошло в те роковые четверть века? Какой-нибудь ги­гантский природный катаклизм? Нашествие варваров? Что должно бы­ло случиться в стране, уверенно, как мы видели, шагавшей к процвета­нию и могуществу, чтобы она так внезапно и страшно деградировала?

Е.И, Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XV—XVII веков, M., 1970, с. 220.

Д.П. Маковский. Цит. соч., с. 192.

Происхождение катастрофы

Согласитесь, что это очень важный вопрос — не только для прошлого России, но и для её будущего. Что-то очень неладно должно быть в стране, где возможны такие неожиданные и сокрушительные катастрофы.

Я могу с чистой совестью поручиться, что прежде, чем читатель закроет эту книгу, он будет знать ответ на этот вопрос. Во всяком слу­чае у него будет возможность познакомиться с тем, как отвечали на него историки на протяжении всех истекших после катастрофы четы­рех с половиной столетий. В известном смысле ответу на него эта книга, собственно, и посвящена.

Сейчас скажу лишь, что нет, не зарегистрировали исторические хроники в эту фатальную для страны четверть века никаких природ­ных бедствий, никаких варварских нашествий. Катастрофа была всецело делом рук её собственного правительства. Будем справед­ливы, признают это и российская и западная историография. Разно­гласия начинаются дальше.