При всем том классические Эллада и Рим не сумели обеспечить непрерывность исторического процесса. В результате их тоже, со­гласно Валлерстайну, поглотила бездна, т.е. гигантская варварская ойкумена, напрочь лишенная политической динамики (а стало быть, и прогресса в осознании свободы).

И что же? Уберегла Валлерстайна его собственная историчес­кая концепция оттого, чтобы оказаться одним из самых преданных последователей того же Фернана Броделя, убежденного, как и Хан­тингтон, в том, что вся тогдашняя ойкумена была «по-своему циви­лизована»? Отнюдь. И получилось вот что. В качестве лидера мега- исторической школы в современной историографии Валлерстайн нисколько не сомневается, что существование всех этих варвар­ских «цивилизаций» сводилось, говоря его собственными слова­ми, «к процессу расширения и сокращения [имперских террито­рий], которое, похоже, являлось их судьбой».¹¹ Зато в качестве ру­ководителя Центра Фернана Броделя он тем не менее обязан

¹¹ Иммануил Валлерстайн. Миросистемный анализ, Время мира, № 1, Новосибирск, 1998, с. 115.

усматривать в этом бессмысленном «процессе» некий высший «ци- вилизационный» смысл.

Но ведь в этом противоречии как раз и состоит главное разли­чие между классическим и постмодернистским подходами к истории и политике. Если классический подход кладет в основу прогресса ка­тегории свободы и человеческого достоинства, внося тем самым в прошлое смысл и превращая тем самым течение времени в исто­рию, то «мультицивилизационный» подход проделывает операцию прямо противоположную, превращая историю в бессмысленное те­чение времени — в процесс расширения и сокращения территорий.

_ _ Введение к Иваниане

Маскарад

Если тем не менее столько перво­классных умов (и еще больше их эпигонов) освятили своим автори­тетом именно эту «противоположную операцию», то попытка про­бить в ней брешь выглядит в наши дни предприятием довольно без­надежным. И все-таки давайте попробуем.

Начнем с постмодернистского определения цивилизации. Вот как выглядит оно у Хантингтона: «Цивилизацию определяют как об­щие культурные элементы — язык, история, религия, обычаи, инсти­туты, так и субъективная самоидентификация».[17] А.Н. Сахаров — в постмарксистской, конечно, ипостаси — согласен: «характер, при­вычки, традиция живущих в стране людей... отличия от других об­ществ. Это и называется цивилизацией».[18]

Дело здесь даже не в том, что «прогресс в осознании свободы» или «внутреннего достоинства человека», не говоря уже об «участии в суде и совете», которые некогда отличали цивилизацию от варвар­ства, бесследно исчезли из этих определений. Беда в том, что непо­нятно, по какой, собственно, причине следует отныне называть все эти «общекультурные элементы» цивилизацией, если испокон веков назывались они своим собственным именем, т.е. культурой?

Культур и в самом деле на белом свете много. Столько же, сколько народов: у каждого своя. Но вотА.Н. Сахаров почему-то пишет всё это в главе «Зарождение русской цивилизации». Между тем даже Хантинг­тон признает, что «культура есть общая тема практически в каждом оп­ределении цивилизации».¹⁴ Признает и больше: «Цивилизация это и есть в широком смысле культура».¹⁵ Но что же в таком случае мы при­обретаем, объявив «культуру в широком смысле» цивилизацией? Что дает нам для понимания истории и политики этот маскарад? И нельзя ведь сказать, чтобы не понимали значения этого переодевания даже сами постмодернисты. Не назвал же Хантингтон свою знаменитую кни­гу «Столкновением культур». Согласитесь, что звучало бы это несопо­ставимо менее эффектно, чем «Столкновение цивилизаций». Многие, пожалуй, сочли бы его предсказание нелепым.

_ Введение к Иваниане

Парадоксы постмодернизма

И тут невольно закрадывается подо­зрение: да об одном ли и том же сюжете говорили Аристотель и Ге­гель, с одной стороны, и Тойнби с Броделем (и примкнувшим к ним Валлерстайном), с другой? Классики, как мы видели, очень ясно и точно сформулировали критерии цивилизованности культур и на­родов. И цель их тоже ясна: объяснить, при каких условиях возмо­жен переход от варварства к цивилизованности. *

А постмодернисты, их-то цель какова? Показать, что никакого варварства не существовало — и не существует — и все культуры между собою равны? Но почему в таком случае лишь ничтожное меньшинство культур возведено ими в генеральский ранг «цивили­заций», а остальные отсеяны как второсортные? Как объяснить эту странную дискриминацию культур, их разделение на элитные и ря­довые? И еще непонятнее: какими, собственно, критериями руково­дятся постмодернисты при этом разделении?

15

^u S. Hantington. Op. cit., p. 42.

Ibid., p. 41.

И почему никто из постмодернистов не объясняет причину этого парадокса. Другими словами, не дает нам никаких оснований пред­полагать, что затеянный ими маскарад подчиняется каким бы то ни было правилам.

^ Введение к Иваниане

Оправдание архаики

Между тем маскарад этот вовсе не без­обидный. В особенности, когда один из главных его распорядите­лей Арнолд Тойнби категорически провозгласил, что «цивилизация есть тотальность» и никто из постмодернистов против этого не воз­разил — и не возражает.¹⁶ Но что же иное может это означать, если не противопоставление одной «тотальности» другой? Со всеми вы­текающими из этого последствиями? Например, с тотальной соли­дарностью, когда все народы одной «цивилизации» обязаны встать на защиту «своих», каковы бы они, эти свои, ни были? Как встала в XVII веке Швеция на защиту протестантских немецких князей, а Франция на защиту католических. Или как встала в 1914 году, об­рекая себя — и мир — на политическую катастрофу, на защиту сер­бов Россия. Но и это еще не все. «Тотальность» предполагает, меж­ду прочим, также этнические чистки. Предполагает и массовые дви­жения под лозунгами «цивилизационной» чистоты вроде «России для русских».

Хуже того, с триумфом «мультицивилизационного» подхода да­же террористы-убийцы из какой-нибудь Хезболлы или Аль Каеды для нас теперь и не варвары вовсе, а, напротив, гордые защитники сво­ей цивилизации, равноправные участники их «столкновения», до­блестно отражающие нашествие «крестоносцев». И публике даже в голову не приходит спрашивать об их отношении к внутреннему до­стоинству человека и уж тем более к свободе: сказано ведь нам, что «каждая из цивилизаций по-своему цивилизована». Удивляться ли после этого, что «цивилизованность» Персидской империи требова-

¹⁶ Quoted in Fernand Brodel. On History, p. 20a.

ла в V веке до н.э. стереть с лица земли демократические Афины (или в наши дни Израиль)?

И это еще не все. Приобщая к лону цивилизации архаику древ­них деспотий, постмодернистское поветрие в истории и политике су­щественно затрудняет изучение всего, что препятствовало — и пре­пятствует — политической модернизации стран Ислама. И тем са­мым косвенно помогает сегодняшним фанатикам прикрывать свою культурную отсталость особенностями их веры. Такова, выходит, объективная функция этого подхода: в «мультицивилизационной» темноте все кошки одинаково серы.

Введение к Иваниане

с религией?

Парадоксально, но постмодер-

нисты видят главное свое преимущество именно в том, в чем они на­иболее уязвимы. «Важнейшим из объективных элементов цивилиза­ции, — говорит Хантингтон, — является религия».¹⁷ И поясняет, что «люди одного и того же этнического происхождения и говорящие на одном и том же языке, но разных конфессий могут истреблять друг друга, как случилось в Ливане, в бывшей Югославии и на [Индий­ском] субконтиненте».¹⁸

Словно бы люди одной и той же конфессии (принадлежащие, со­гласно этой логике, к одной цивилизации), не истребляют друг друга столь же свирепо. Как наблюдаем мы, например, в сегодняшнем Ираке, где резня между шиитами и суннитами достигла пика. И ведь началось это не вчера. Разве еще в VII веке не убили шииты всех трех первых суннитских халифов? И разве не продолжалась эта резня столетиями — в беспрерывных войнах между шиитской Персией и суннитской Турцией? И разве, наконец, не помогали «христиан­нейшие» короли Франции туркам в войнах против своих единовер­цев Г абсбургов?