Требовалось доказать, что Чаадаев был прав: не жилось отрезанной от Европы России, хирела она, впадала в «духовное оцепенение». А также то, что обязательно возвращалась она к своей изначальной, как мы сейчас увидим, европейской идентичности. Но прежде всего следовало доказать то, что может показаться очевидным. А именно, что «маятник» этот (я назвал его ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ НЕУСТОЙЧИВОСТЬЮ РОССИИ) действительно существует. Никто мою формулу не опроверг. Но никто с ней и не согласился. И хотя непросто доказать ее в сравнительно коротком эссе, я думаю, что даже краткий обзор исторического путешествия России, который мы сейчас предпримем, не оставит в этом сомнений. Впрочем, пусть читатель судит сам.

Протогосударственный конгломерат варяжских княжеств и вечевых городов, известный под именем Киевско-Новгородской Руси, воспринимает себя (и воспринимается в мире) как неотъемлемая часть Европы. Никому не приходит в голову как-то отделить от нее Русь, изобразить ее некой особой, отдельной от Европы страной, как, допустим, Персия или Китай. Да, это была русская земля, но и европейская тоже. Такова была тогдашняя европейская идентичность Руси — на протяжении трех с лишним столетий. Такая же, скажем, как идентичность тогдашней Франции. (Кстати, управляла Францией после смерти мужа-короля в XI веке русская княжна.)

Русь завоевана, насильственно сбита с европейской орбиты, становится западной окраиной степной евразийской империи. И катастрофически отстает от Европы. «Иго, — признает даже "патриотически настроенный" современный историк (В. В. Ильин), — сдерживая экономическое развитие. подрывая культуру, хозяйство, торпедируя рост городов, ремесел, торговли, породило капитальную для России проблему политического и социально-экономического отставания от Европы». Признает это и другой «патриотически настроенный» историк (А. Г. Кузьмин): «До нашествия Русь была одним из самых развитых в экономическом и культурном отношении государств Европы». Прав Кузьмин или нет, в результате варварского завоевания европейскую свою идентичность Русь утратила. И самостоятельным государством больше не была.

На волне освободительного движения Русь ВОЗВРАЩАЕТСЯ к своей изначальной, как мы убедились, европейской идентичности. Становится обыкновенной североевропейской страной (ее южная граница проходит в районе Воронежа, ее культурный и хозяйственный центры — на Севере). Если верить тщательно документированному тезису первой книги моей трилогии, настает новое Европейское столетие России. Я знаю, что вы не услышите ничего подобного ни от одного другого историка. Многие пытались это оспорить — и в России, и на Западе. Но никому еще не удалось как-нибудь иначе объяснить неоспоримые факты, на которые я ссылаюсь. Впрочем, судите опять-таки сами.

Крестьянство тогдашней Руси было свободно, защищено тем, что я называю «крестьянской конституцией Ивана III», известной в просторечии как Юрьев день.

Великая реформа 1550-х не только освободила крестьян от произвола «кормленщиков», заменив его выборным местным самоуправлением и судом присяжных, но и привела, по словам одного из самых блестящих историков-шестидесятников А. И. Копанева, раскопавшего старинные провинциальные архивы, к «гигантской концентрации земель в руках богатых крестьян». Принадлежали им, причем как аллодиум, то есть как «частная собственность, утратившая все следы феодального держания», не только пашни, огороды, сенокосы, звериные уловы и скотные дворы, но и рыбные и пушные промыслы, ремесленные мастерские и солеварни, порою, как в случае Строгановых или Амосовых, с тысячами вольнонаемных рабочих. Короче, на Руси, как в Швеции, появляется слой крестьян-собственников, более могущественных и богатых, чем помещики, и, в отличие от помещиков, ничем не обязанных государству.

Иван III Великий

А. Ф. Адашев

Все это сопровождалось, опять как в Швеции, неожиданно мощным расцветом идейного плюрализма. Четыре поколения нестяжателей боролись против монастырского стяжания — за церковную Реформацию. Государство, хотя и покровительствовало нестяжателям (историк русской церкви А. В. Карташев назвал это «странным либерализмом Москвы»), но в ход идейной борьбы не вмешивалось. Лидер стяжателей-иосифлян преподобный Иосиф Волоцкий мог публично проклинать государя как «неправедного властителя, диавола и тирана», но ни один волос не упал с головы опального монаха.

Короче, была тогда Русь обычной для тогдашней Европы «абсолютной монархией с аристократическим правительственным персоналом». Это формула В. О. Ключевского, основанная, как и выводы Копанева, на тщательном исследовании архивных материалов. Ни намека на ордынское самовластье: «Не было политического законодательства, которое определяло бы границы верховной власти, но был правительственный класс с аристократической организацией, которую признавала сама власть». Как часть Великой реформы 1550-х был созван Земский собор, то есть некое подобие народного представительства, и появился новый Судебник, последняя 98-я статья которого юридически ограничивала власть царя, запрещая ему вводить новые законы без согласия Думы. Вот вам и начало «политического законодательства, определяющего границы верховной власти».

Как бы вы все это объяснили? Выглядела в это столетие Русь как наследница евразийской Орды? Как азиатские деспотии, те же Персия и Китай? Все-таки два столетия провела страна в азиатском плену, восемь изнасилованных, поруганных поколений. Пострашнее семидесяти советских лет. И уж тем более путинского десятилетия. И тем не менее вернулась к своей европейской идентичности? Согласен, не верится. Но ведь факт, вернулась. Судите хотя бы по тому, что стержнем всей экономической жизни страны стала, как повсюду в Европе, БОРЬБА ЗА ЗЕМЛЮ, немыслимая ни в какой азиатской деспотии, где единственным и неоспоримым собственником земли было государство.

Короче, не без темных, как мы еще увидим, ордынских пятен, но вернулась Русь к своей европейской идентичности, бесспорным свидетельством чему было наличие крестьянской частной собственности, не говоря уже о боярской или монастырской. Я не знаю, существует ли что-то вроде пока еще не открытого культурного «генома». Знаю лишь, что если он и впрямь существует, то, судя по всей этой истории, он на Руси несомненно европейский. Впрочем, мое дело рассказать, судить — ваше.

Добавлю лишь, что в это Европейское свое столетие Русь процветала, стремительно наверстывая время, потерянное в монгольском рабстве. Ричард Ченслер, первый англичанин, посетивший Москву в 1553 году, нашел, что она была «в целом больше, чем Лондон с предместьями», а размах внутренней торговли поразил, как ни странно, даже англичанина. Вся территория, по которой он проехал, «изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в громадном количестве. Каждое утро вы можете встретить от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом… Иные везут хлеб в Москву, другие везут его оттуда, и среди них есть такие, что живут не меньше чем за 1000 миль». Современный немецкий историк В. Кирхнер заключил, что после завоевания Нарвы в 1558 году Русь стала главным центром балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Несколько сот судов грузились там ежегодно — из Гамбурга, Стокгольма, Копенгагена, Антверпена или Лондона.

Понятно, что я не могу в нескольких абзацах изложить и десятую долю всех фактов, собранных на сотнях страниц. Но и та малость, что изложена, тоже требует, согласитесь, объяснения. В особенности, если сравнить то, что описал для нас в 1553 году Ченслер, с тем, что увидел всего лишь четверть века спустя его соотечественник Флетчер. В двух словах, увидел он пустыню. И размеры ее поражали воображение.