Казалось, что в стране вот-вот произойдет чаадаевский «пере­ворот в национальной мысли». Америка противопоставила себя Ев­ропе и готова была к моральному обособлению от неё. «Америка мо­жет всё, чего же более?» — парафраз лозунга, предложенного, как помнит читатель, еще в 1838 году Погодиным, звучал в 2003-м в аме­риканских сердцах, как звучал он полтора столетия назад в русских. Сверхдержавный «Американский проект» (назовем его так по ана­логии с Русским проектом наших эпигонов) обволакивал страну.

Тем более, что партийная машина оппозиционных Демократов бук­совала. Обманутые опытом двукратного триумфа Билла Клинтона (в 1992-м и 1996 гг.), обязанного своими победами политике компро­мисса с республиканцами, они выглядели решительно неспособными понять, что катастрофа и сентября радикально изменила политичес­кую ситуацию в стране и сделала компромисс невозможным. Я не гово­рю уже о том, что любая попытка выступить против Верховного главно­командующего в разгар войны считалась антипатриотической и потому обреченной. И уж такое царило среди либералов ощущение бессилия и безнадежности, что хоть телевизор не включай. Похоже на Россию?

Но вот нашелся в стране бунтовщик, по сути, диссидент (посколь­ку восстал он не только против правящей партии, но и против руко­водства своей собственной). Зовут его Говард Дин. По профессии врач, откровенный либерал. В прошлом пятикратно избирался на пост губернатора маленького штата Вермонт (губернатора там из­бирают каждые два года). Впрочем, за пределами Вермонта никто о нем в стране не слышал. И тем не менее Дин ринулся в бой, при­звав страну к бескомпромиссной борьбе против Американского проекта (называл он его, конечно, иначе, но смысл его борьбы от этого не менялся). Ясное дело, проверенных путей в его распоряже­нии не было, как нет их в распоряжении российских либералов. И вообще никаких путей видно не было. Кроме разве непосред­ственного обращения к молодежи, которая, как мы сейчас увидим, и оказалась решающим резервом американского либерализма.

Вот и обратился Дин — по Интернету — к студенческим советам уни­верситетов с призывом помочь ему обуздать неоконсерваторов. И мо­лодежь, вопреки предсказаниям циников, откликнулась. Непрерыв­ным потоком пошли к нему студенческие пожертвования, мизерные, конечно, от ю до 77 долларов. Но началась цепная реакция: подняла голову поверженная, казалось, либеральная интеллигенция. И пожерт­вований было так много, что к началу предвыборной кампании в янва­ре 2004 года Дин собрал 41 миллион долларов. Из самых отдаленных штатов съезжались молодые волонтеры, готовые хоть бесплатно рабо­тать на его кампанию. И за какие-нибудь полгода Говард Дин превра­тился в национальную фигуру, в грозную для «новых учителей» силу.

Нет, опыта в большой политике у него не было и стать президент­ским кандидатом от оппозиционной партии он, конечно, не мог. Но в этом ли дело? Под воздействием его кампании президентская гон­ка и даже вся политическая ситуация в стране изменились неузнавае­мо. Вот пример. Когда еще в мае 2003 года Дин провозгласил на всю страну, что «нам действительно нужна смена режима, но не в Багдаде, а в Вашингтоне», Америка ужаснулась немыслимой дерзости. Но когда 29 августа 2004 года, накануне открытия Республиканского съезда, полмиллиона человек вышли в Нью-Йорке на самую многочисленную в этом поколении демонстрацию протеста, лозунг Дина был написан гигантскими буквами на десятках тысяч плакатов, а газеты трактовали смену режима в Вашингтоне как нечто рутинное, заурядное.

И возможно это стало лишь в результате цепной реакции, вызван­ной отчаянным выступлением Дина. Ибо в борьбу включилась культур­ная элита Америки: документалисты, актеры, музыканты. Километро­вые очереди терпеливо выстаивали у кинотеатров, чтобы посмотреть «Фаренгейт, и сентября» Майкла Мура, факт неслыханный в истории документального кино. Комедийная программа Джона Стюарта, бес­пощадно высмеивавшая имперские амбиции неоконсерваторов, по­била все рекорды популярности. Звезды рок-музыки во главе с леген­дарным Брюсом Спрингстином поехали по Америке с антинационали­стической программой. Вот это я и называю цепной реакцией.

Дин, можно сказать, воскресил для политической жизни амери­канскую молодежь, даже ту её часть, которая вообще никогда не го­лосовала. Он разрушил миф, что критиковать Верховного Главноко­мандующего во время войны непатриотично. Он консолидировал партию, деморализованную поражением на выборах 2000 года. И пусть не стал он президентом, но после его сокрушительной крити­ки страна уже не окажется легкой добычей проповедников «особого пути Америки». Во всяком случае никто больше не говорил о компро­миссе с ними. Над их идеями смеялись. Их презирали. Американский проект был серьезно, скорее всего безнадежно, скомпрометирован.

Не случайно, наверное, одного из ведущих президентских кандидатов Барака Обаму называют сегодня «вторым Говардом Дином».

Вот такая история, которую я наблюдал собственными глаза­ми — от начала до конца, от отчаяния до триумфа.

Предвижу шквал возражений. В конце концов Америка и впрямь совсем другая страна, с другими политическими традици­ями и массовой психологией, несопоставимо более религиозная и мессианская, чем современная Россия, но и более свободная. Од­нако ситуация-то все равно, согласитесь, схожая. Имперская идео­логия неоконсерваторов с их великодержавными проектами пред­ставляет одинаковую опасность по обе стороны океана. И пример Дина свидетельствует, что даже в условиях, когда у противников Американского проекта не было, вроде бы, никаких шансов, вое­вать с ним оказалось возможно. И сокрушить его, и сделать неокон­серваторов посмешищем в глазах общества тоже возможно.

Ситуация либералов России, конечно, более суровая. Но ведь и в России есть и Интернет, и студенческая молодежь, пока еще не от­равленная неоконсерватизмом, есть либеральная интеллигенция, для которой жизненно, а не риторически, важно чувствовать себя «свободными людьми в свободной стране», по словам президента Путина. Единственное, выходит, чего в ней сегодня нет, это своего Говарда Дина. Дерзкого лидера, способного поднять людей с колен и объяснить им, что националисты, проповедники несвободы, эпи­гоны «новых учителей», только их страхом и сильны.

Глава седьмая

Наци0нальнаяидея Сточки зрения

истории-странницы L ВЫСОТЫ

своего опыта в долгой ретроспективе она меня по­правляет. Нет, свидетельствует она, многого еще не хватает России, чтобы произвести своего Говарда Дина. И напоминает о замеча­тельных реформаторах, каждый из которых мог бы стать Дином, но не стал. Напоминает о Вассиане Патрикееве в 1520-е и об Алексее Ада- шеве в 1550-е, и о Михаиле Салтыкове в 1610-е, и о Дмитрии Голицы­не в 1730-е, и о Никите Муравьеве в 1820-е. И все это лишь на протя­жении первых трех столетий российской государственности. Да ведь, как слышали мы от Пушкина, и Чаадаев в Риме был бы Брут...

В одном, впрочем, история-странница, кажется, согласна. Не со мною, конечно, но с тем же Чаадаевым: бояться надо не политичес­кого режима, а культурного «переворота в национальной мысли». ^Лишьтри правителя в прошлом России сумели добиться такого «пе­реворота» и в результате на поколения поссорили страну с Евро­пой — Иван IV, Николай I и Сталин. Каждый из этих «переворотов» привел в конечном счете к грандиозным катаклизмам. И поэтому первоочередная задача действительно в предупреждении еще одно­го такого «переворота». Согласна история-странница и в том, что предупредить его способна лишь либеральная, европейски ориенти­рованная элита, умеющая, говоря словами Чаадаева, «любить свое отечество по образцу Петра Великого, Екатерины и Александра».

Другой вопрос, что элита эта имеет странное свойство сама се­бя разоружать. Воплощалось это её свойство всегда — и при Адаше- ве, и при Голицыне, и даже при Гайдаре — в одном и том же, в пре­небрежении «национальной мыслью». И поэтому, естественно, их оппоненты, консервативные националисты, неизменно мобилизо­вали национальную мысль против них.