А.И. Герцен. Былое и думы, М., 1947, с. 301.

«Русский архив», 1884, кн.4, с. 304.

А.Г. Дементьев. Цит. соч., с. 185.

ре, так это «добросовестно раболепные», по выражению Герцена, издатели «Москвитянина»Р°

Тем не менее успех первого номера журнала превзошел, как и на­деялся Уваров, все ожидания. «Такой эффект произведен в высшем кругу, что чудо, — писал из Петербурга Погодин Шевыреву, — [все] в восхищении и читают наперерыв. Графиня Строганова, Вильегор- ский, Протасов; Прянишников, почт директор, сказывал мне о многих. И заметь, что все эти господа ездят и трубят и заставляют подписывать­ся, например, граф Протасов, обер прокурор Св. Синода... Ауж Сергей Семенович [Уваров] и говорить нечего. Велит выписывать по гимнази­ям... Твоя „Европа" сводит с ума. Все ждут второго номера».131

Шевыревская «Европа», сводившая, как мы слышали, сума вы­сокопоставленных читателей, вызвала, однако, печальный коммен­тарий В.Г. Белинского.

«Мы предвидим наше великае будущее, но хотим непременна иметь его за счет смерти Ев рапы: какай поистине братский взгляд на вещи!.. Не­ужели для счастия аднага брата непременна нужна гибель другага? Какая нефиласафская, нецивилизованная, нехристианская мысль»}32 А мнение Белинского, между тем, дорогого в ту пору стоило. Он мог прославить автора, но мог и убить литературную репутацию.

Просто потому, что был властителем дум своего поколения и ду­шою самого популярного тогда журнала «Отечественные записки». Журнал был основан в 1839 году А.А. Краевским исключительно с целью, по словам редактора, «отличить настоящую литературу от биржевой».133 Ф.В. Булгарин, главный столп этой биржевой литера­туры (по совместительству работавший на И! отделение), был, впро­чем, совсем другого мнения. «Краевский, — доносил он, — действу­ет умнее Марата и Робеспьера», проповедуя точно то же самое, что, как полагал Булгарин, проповедовали якобинцы, т.е. «социализм, коммунизм и пантеизм».134 Так или иначе, Белинский, хотя связь его

А.И. Герцен. Цит. соч., с. 301.

АГ. Дементьев. Цит. соч., с. 187-188.

АН. Пыпин. Характеристики литературных мнений от двадцатых до шестидесятых го­дов, Спб., 1907, с. 456.

АГ. Дементьев. Цит. соч., с. 115.

Там же, с. 156.

с «якобинцами» и существовала лишь в полицейском воображении Булгарина, сумел воспитать целое поколение университетской мо­лодежи. И даже уваровская цензура, какая б ни была она, по его словам, «кнутобойная и калмыцкая»,135 ему не помешала.

Вот как вспоминал В.В. Стасов, знаменитый впоследствии ис­кусствовед, о своих студенческих годах:

«Л помню, с какой жадностью, с какой страстью мы кидались на каж­дую новую книжку „Отечественных записок44... Мы брали её чуть не с боя, перекупали право её читать раньше всех; потом, все первые дни, у нас только и было разговоров, рассуждений, споров, толков, что о Белинском да о Лермонтове... Громадное значение Белинского относилось, конечно, никак не до одной литературной части: он про­чищал нам всем глаза, он воспитывал характеры... Мы все — прямые его воспитанники».136 Много ли на свете литературных критиков, о которыхтак говорили бы четверть века спустя?

Удивительная, однако, согласитесь, симметрия: точно такой же восторг, какой вызывала в высшем петербургском кругу шевырев- ская «Европа», вызывала в кругу университетской молодежи отпо­ведь Белинского. О Лермонтове, которого молодежь любила, Шевы- рев писал: «Одно слово из оды Державина или Ломоносова стоит дороже, чем целая пустозвонная поэма даром прославляемого со­временника».137 Гоголь, по свидетельству А.Н. Пыпина, предпочитал Шевырева как философа и западникам и славянофилам,138 а сту­денты московского университета, восхищенно слушавшие западни­ка Грановского, лекции Шевырева игнорировали.

Что уж говорить о Белинском, его боготворили. «Статьи Белин­ского судорожно ожидались молодежью в Москве и Петербурге с 25-го числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в ко­фейные спрашивать, получены ли „Отечественные записки", тяже­лый нумер рвали из рук. „Есть Белинского статья?" — „Есть" — и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом,

■1 з с

Там же, с. 134.

1 зл

С. Ашевский. Белинский в оценке его современников, Спб., 1911, с. 319.

AS. Дементьев. Цит. соч., с. 162.

А.Н. Пыпин. Цит. соч., с. 418.

со спорами... и трех-четырех веро­ваний, уважений как не бывало».139 Николай Алексеевич Некрасов пи­сал: «Моя встреча с Белинским бы­ла для меня спасением».140 К.Д. Ка­велин вторил: «Его не только нежно любили и уважали, но и побаива­лись. Каждый прятал гниль, которую носил в своей душе, как можно по­дальше. Беда, если она попадала на глаза Белинскому. Он её выворачи­вал тотчас же напоказ всем и неумо­лимо, язвительно преследовал».141

Виссарион Григорьевич I БелинскийI

AM Герцен. Цит. соч., с. 222-223.

А.Г. Дементьев. Цит. соч., с. 121.

Там же, с. 130.

Короче говоря, Уваров был прав. Бороться с Белинским, противопо­ставляя ему лишь Языкова или Ше- вырева, было невозможно. Моло­дежь, пусть безнадежно, по мнению Уварова, испорченная, нуждалась в Белинском. И террор мог лишь загнать эту её потребность вглубь, в подполье. Чтобы и впрямь ней­трализовать «не наших», нужна была хорошо продуманная долго­срочная стратегия. «Прапорщик» Николай оборвал её на полпути, как и собственный «процесс против рабства», как и все другие по­пытки нововведений своего бесплодного царствования. Что ж удив­ляться, если и реакционным замыслам Уварова суждено было ос­таться при нём лишь еще одной «недостройкой»?

глава первая ВВОДНЭЯ

глава вторая Московия, век XVII глава третья Метаморфоза Карамзина глава четвертая «Процесс против рабства»

Восточный врпрос

глава шестая Рождение наполеоновского комплекса

ГЛАВА ПЯТАЯ

глава седьмая Национальная идея

глава пятая Восточный! 245

вопрос

Мы не два года вели войну — мы ве­ли её тридцать лет, содержа мил­лион войска и беспрестанно грозя Европе... Николай не понимал сам, что делает. Он не взвесил всех по­следствий своих враждебных Евро- певидов — и заплатил жизнью, когда, наконец, последствия эти открылись ему во всем своем ужасе.

А.В. Никитенко

Внутренняя политика империи, в которой мы все это время пыта­лись разобраться, служила, однако, для Николая Павловича, как и для его старшего брата, лишь фоном для политики иностранной. В этом, по крайней мере, отношении сыновья Павла I были очень похожи. Именно на международной арене рассчитывали они снис­кать бессмертную славу и право на вечную благодарность потом­ства. Александру Павловичу, как мы помним, это удалось. За победу над Наполеоном он был удостоен Святейшим Синодом, Государ­ственным Советом и Сенатом империи титула Благословенный, По­добострастные коллеги по Священному Союзу именовали его не иначе, как Агамемноном Европы. Даже А.Н. Боханов открывает свой учебник по русской истории XIX века знаменитой когда-то гра­вюрой «Император Александр восстанавливает Францию», на кото­рой великодушный хозяин Европы ведет поверженную было Мари­анну на почетное место среди легитимных держав.

Гпава пятая

Восточный вопрос \J f^LJ-w-rbtf ГТ

ivU И I с r\L I Пытаясь охватить одним взглядом все три десятилетия иностранной политики Николая, практически невозможно отделаться от впечатления, что лавры старшего брата не давали ему спать спокойно. Он тоже мечтал о блистательных победах, о репутации Агамемнона в Европе и о ти­туле Благословенного в России. Проблема была лишь в том, что си­туация в Европе второй четверти XIX века сильно отличалась от пер­вых его десятилетий, которые пришлись на царствование Александ­ра. И главное отличие заключалось в том, что место великого

корсиканца заняла в качестве континентального «возмутителя спо­койствия» ничуть не менее грозная европейская революция.

И следовательно, единственной для Николая Павловича воз­можностью сравняться с покойным братом могла стать только побе­да над этой революцией. Федор Иванович Тютчев очень точно сформулировал для него эту задачу. «Уже с давних пор, — писал он, — в Европе только две действительные силы, две истинные дер­жавы: Революция и Россия. Они теперь сошлись лицом к лицу и зав­тра, может быть, схватятся. Междутою и другою не может быть ни договоров, ни сделок. Что для одной жизнь, для другой смерть».1