AS. Дементьев. Очерки по истории русской журналистики 1840-50 гг., М.-Л., 1951, с. 187-188.

смысл трилогии: Размышления автора Новые головы дракона 23

Но даже вполне осознав опасность мифотворчества, знаем ли мы, как от него избавиться? Я бросил ему вызов в первой книге три­логии и сражался, как увидит читатель, с куда более серьезными про­тивниками, чем Нарочницкая или Белковский. И, по крайней мере, некоторые из самых опасных мифов, льщу себя надеждой, опроверг. Но ведь они, как сказочный дракон, тотчас отращивают на месте отрубленной головы новую. Читатель могтолько что наблюдать один из таких случаев собственными глазами. Николаевская Народность состояла, согласно изданному по высочайшему повелению прескрип- ту министра народного просвещения, «в беспредельной преданности и повиновении самодержавию».27 Столь откровенно холопская фор­мулировка могла бы устроить разве что Нарочницкую. Рафинирован­ного интеллектуала, как Найшуль, от нее, надо полагать, тошнит.

Что сделал он по этому поводу, мы видели. На месте архаической Народности возникли вдруг вполне модерные «ценностной язык» и «микроархетипы доимперской Руси». Что именно должны они озна­чать и чем отличаются от беспредельной преданности самодержа­вию, нам не объясняют. Подразумевается, конечно, нечто высокоуче­ное и оригинальное. На самом же деле перед нами все тот же старый дракон, пытающийся отрастить новую голову на месте отрубленной. Читатель увидит в первой книге трилогии, что повторится эта фантас­магория еще много раз. Так как же, скажите, с этим бороться?

В конце концов, даже Поппер должен был признать, что воевать с каждым отдельным мифом врагов открытого общества ему не под силу и ограничился опровержением мифов Платона и Маркса. Но. с другой стороны, если не бороться с каждой новой ипостасью неукротимо возрождающихся мифов, то какой тогда вообще в ми- фоборчестве смысл?

смысл трилогии:

«Целина, ждущая плуга»

Странным образом навела меня на возможное Решение этой, казалось бы, неразрешимой проблемы (да и то не сРазу, но лишь во второй книге трилогии, трактующей именно ни­колаевскую имитацию Московии в 1825-1855 гг.) знаменитая жа-

Никитенко. Дневник в трех томах, М., 1951, т. 1, с. 266.

лоба Георгия Петровича Федотова на то, что «национальный ка­нон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. Его эвристиче­ская и конструктивная ценность ничтожны. Он давно уже звучит фальшью, а другой схемы не создано. Нет архитектора, нет плана, нет идеи».[2]

Понять печаль Федотова, самого, пожалуй, проницательного из эмигрантских мыслителей, легко. В годы расцвета российской исто­риографии, в постниколаевской России, серьезные историки, все как один русские европейцы (славянофилы так и не создали обоб­щающего исторического труда), исходили из одного и того же посту­лата. Звучал он примерно так: Петр навсегда повернул русскую жизнь на европейские рельсы. И после того как великий император «отрекся, — по выражению Чаадаева, — от старой России, вырыл пропасть между нашим Прошлым и нашим настоящим и грудой бро­сил туда все наши предания»,[3] никакая сила больше не сможет за­ставить страну снова противопоставить себя Европе. Возможность еще одного повторения Московии и в голову этим историкам не приходила. Даже николаевское царствование выглядело в свете этого «канона» всего лишь досадным эпизодом, своего рода по­следним арьергардным боем допетровской России. И Великая ре­форма Александра II, немедленно за ним последовавшая, еще раз, казалось, подтверждала постниколаевский консенсус историков: Россия движется в Европу, пусть с запозданием, но необратимо. В том-то, между прочим, и состоял смысл «национального канона», как выражались во времена Федотова (или, говоря современным научным языком, парадигмы национальной истории), что он позво­лял, полагали тогда историки, предсказывать будущее. Накануне 1917-го будущее России казалось им предопределенным.

А потом грянул гром. И «канон» рухнул — вместе со всеми осно­ванными на нем предсказаниями. И заменить его оказалось нечем. Удивительно ли, если заключил из этого Федотов, что «наша история снова лежит перед нами как целина, ждущая плуга»?[4]

■)'. смысл трилогии: Размышления автора

СМЫСЛ ТРИЛОГИИ:

Размышления автора

Обманутые

мифотворцами Мы уже знаем, что

вместо новой парадигмы русской истории, кото­рой следовало на этой целине вырасти, на обломках старого «кано­на», в интеллектуальном вакууме, образовавшемся на месте его крушения, вырос гигантский чертополох мифов. И что, спрашивает­ся, с этим делать? Выпалывать каждый из них по отдельности заве­домо, как выяснилось, невозможно. Однако, надеялся Федотов, есть альтернатива. А именно — попытаться создать новую парадиг­му, способную элиминировать весь мифологический чертополох сразу. «Вполне мыслима, — обещал он будущим историкам, — но­вая национальная схема», если только начать заново «изучать исто­рию России, любовно вглядываться в ее черты, вырывать в ее земле закопанные клады».31

В принципе, спора нет, такая «схема» мыслима. Но есть ли се­годня в обществе силы, жизненно заинтересованные в генеральной расчистке территории русского прошлого? Попросту говоря, кому сейчас в России нужна историческая правда? Не все же, в конце концов, в стране московитские мифотворцы. Есть ведь и либераль­ная интеллигенция. Ну вот и спросите хотя бы Г.А. Явлинского, поче­му столь разочаровывающе кончился замечательный либеральный энтузиазм конца 1980-х. И ответит он вам, увы, совершенно в духе Белковского: «За нами тысяча леттоталитаризма, а вы хотите, что­бы за какие-нибудь 15 лет все коренным образом изменилось?»

Разница лишь в том, что Явлинскому тоталитаризм омерзите­лен, а Белковский подобострастно именует его «тысячелетней тра­дицией доброго царя». В том, однако, что прошлое России было мо­нотонно антилиберальным и антиевропейским, сомнений, оказыва­ется, нет ни у того, ни у другого. И это очень похоже на окончательную капитуляцию перед мифотворцами. У Белковского, естественно, проблемы с этим нет. Проблема у Явлинского. Поскольку, не пере­водя дыхания, сообщит он вам, что абсолютно уверен: лет через 25 в России непременно восторжествует европейская демократия.

Там же, с. 66.

Мудрено ли, что большинство ему не верит? Не верит, посколь­ку здравый смысл не оставляет сомнений, что леопард пятен не ме­няет, что деревья без корней не растут. И Серый Волк, как правило, доброй бабушкой не оборачивается. По какой же тогда, спрашива­ется, причине произойдет это чудо в России? А по той, объяснит скептическому большинству либерал, что так устроен современный мир в XXI веке. Согласитесь, что ответ, мягко выражаясь, не убеди­тельный.

Просто потому, что Китай, если взять хоть один пример, тоже ведь часть современного мира, а движется тем не менее не к демо­кратии, а, скорее, в противоположном направлении, т. е. к агрессив­ному националистическому авторитаризму. Говорить ли о мире му­сульманском, где некоторые страны, похоже, и вовсе движутся к Средневековью? Короче, очень быстро выясняется, что под «со­временным миром» поверивший мифотворцам либерал имеет на самом деле в виду Европу. Ту самую, между прочим, Европу, у кото­рой, если верить мифотворцам, нет с Россией ровно ничего общего.

Воттут и возникает главный вопрос: с какой, собственно, стати должны мы вообще слушать мифотворцев? Что они, в конце кон­цов, знают о русской истории, кроме собственных мифов? Если уж на то пошло, я готов поручиться: когда читатель закроет последнюю страницу этой трилогии, у него не останется ни малейших сомне­ний, что либеральные, европейские корни ничуть не менее глубоки в русской политической культуре, чем патерналистские. Порою глубже. И лишь безграничным, почти неправдоподобным пренебре­жением к отечественной истории можно объяснить то странное об­стоятельство, что значительное большинство либеральных полити­ков позволило мифотворцам так жестоко себя обмануть.

Речь, естественно, не только об оппозиционных либералах, как Явлинский, но и о правительственных либеральных экономистах, не имеющих, как и он, ни малейшего понятия о том, что представле­ния о прошлом страны влияют на ее будущее ничуть не меньше, не­жели экономика. И, пренебрегая ими в суете своих административ­ных забот, ставят он и под вопрос главное: кто и для какой цели ис­пользует результаты иххозяйственных достижений?