Подумалось тогда: да ведь правда в том, что легенда живет и заставляет сердца людей биться учащеннее.

Искать исчезнувшие тропы отряда и находить свои тропы.

Искать героику вчерашнего дня и сверять ее с собственной поступью.

Не знаю… Может быть, это легенда. А может быть, и глубокая правда.

С того мгновения, как сопровождающий крикнул ей: «Пошел!» — прошло всего несколько секунд, а Сильве они показались вечностью. Воздушный вихрь отбросил далеко от крыла «дунечки», как они ласково называли свой последний отчий дом, связывавший их с главным домом, оставшимся там, за линией фронта, где была и Кронверкская, и Кировский, и ЛЭТИ, и «лесная школа», и родные, близкие, товарищи… Отбросил, завертел, закружил, попытался распластать, но наткнулся на нечто упругое, сжавшееся в комок и не позволившее себя раздробить, сокрушить. И тогда уступил часть своей силы динамическому удару. Сразу же Сильва почувствовала себя уверенно в этом воздушном океане.

Подтянула на себя стропы, как учили. Осмотрела местность под ногами: просеки. Только бы не попасть на крону дерева — неизвестно, кто ее тогда раньше снимет, свои или немцы.

Успела заметить, что парашютный купол Инженера — так ей предстояло именовать, выходя на связь, своего командира — уже вошел в снежное одеяло земли. Ее понесло чуть в сторону от костров. Подумала: «Ветрило не вовремя налетел. Не везет в воздухе, повезет на земле!».

Едва успела, резко натянув стропы, избежать большой раскидистой ели, стремительно поджала ноги. Врезалась в поляну. На секунду прижалась к земле: «Ну, здравствуй, родная». Только сейчас почувствовала, что обжигает мороз. Заученным движением перерезала стропы, выбралась из-под шелкового купола, подтащила его к сугробу, начала зарывать, обкладывать снегом. Все время прислушивалась к лесным звукам, но лес, темный, настороженный, не отзывался. Осмотрела дорогу — следы подводы старые, значит, места нехоженые. Проверила рацию: живет. Но пока отряд не определит базу, связь с Центром не рекомендуется.

Что ж, пора в путь, Сильва. В свой первый разведывательный путь.

Не спеша, стараясь сливаться со стволами, иногда проваливаясь в снег, двинулась в ту сторону, где, по ее расчетам, были зажжены костры. Прошла метров двести–триста и вдруг услышала легкий стук — так обычно дятлы клюют древесную кору. Повторила для себя шепотом: «Точка–два тире–точка… Иду, Инженер, иду». Откликнулась таким же перестуком. Через четверть часа они нашли друг друга и крепко обнялись.

— Коммунист и комсомолец, — бодро сказал командир, — это целая партия и еще ее смена. Можем действовать. Так, Лена?

Она радостно кивнула и начала растирать заиндевевшие щеки, нос, лоб.

— Послушай, командир, — вдруг спросила она, — тебе не показалось странным, что нас спускалось целое отделение, а немцы даже не подняли тревоги?

Он удивленно посмотрел на нее, сбил снег с шапки.

— Ты тоже заметила? Вот не думал… Первый раз пошла в тыл — и уже соображаешь.

— У меня были чудо-инструктора, — гордо сказала Сильва. — Они все предусмотрели. Ты уже не первый раз, объясни: почему те молчат?

Он смешливо почесал за ухом.

— Можно насчитать сто причин, а окажется всегда сто первая. Далеко стоят, спят, гуляют, отвлечены нашим связным на другой объект — ну, и всякое еще… Фрицевский контрход — усыпить наше внимание — пока исключаю. Нет данных. А ты что, испугалась?

— Я люблю во всем ясность, командир.

— В нашей работе полная ясность бывает редко.

Через два часа десятеро собрались в условленном месте. Один из бойцов при спуске зацепился за сук и разбил колено, остальные были целехоньки.

— Кто видел наши баулы, ребята? — спросил командир.

Центр должен был сбросить десантникам два грузопарашюта с боеприпасами, толом, запасом продуктов на первое время. Отыскали только один. Командир был явно огорчен и с приказом об отходе бойцов медлил. Встретился взглядом с Сильвой.

— Ну, товарищ чекист, как бы ты решила?

— Инструкция одна, — Сильва говорила резковато, даже жестко. — Из района приземления надо выходить сразу. Сами знаете, Василий Иванович…

Маленький отряд двинулся гуськом — след в след вдоль просеки: командир, затем радист, группу, как обычно, замыкал помощник командира. Пройдя с полкилометра, командир вдруг подал отряду знак остановиться, подошел к кусту, вытащил из него консервную банку.

— Странно, — недоуменно сказал он. — Немецкая тушон-ка. Солдатский паек. Банка открыта недавно, а связной передавал, что места глухие.

Прошли еще шагов сто, и Сильва вдруг подбежала к дереву: на стволе — срез, кому-то понадобился посох или дубинка. Срез был свежий.

— Хуторяне сюда не доходят, — сказал командир, — значит, связной что-то напутал… В общем, перебазируемся в другое место, мне эта история шибко не нравится. Дух переведем через километров сорок.

И снова шли — след в след.

— Командир, — спросила Сильва, — Центру передать, что уходим с маршрута?

— Успеется. Сперва разведаем обстановку.

За двести метров от большака приказал всем оставаться в сугробах, ждать его и Геннадия. Вернулись они через час. Командир был непроницаем, высокий тонколицый Геннадий щурил глаза, и все знали, что это признак волнения. Оказалось, что по дороге взад и вперед колесила и посвистывала машина-пеленгатор.

— Назад нам пути нет, — командир посмотрел на бойцов. — Что скажете, ребята?

— По одному просочимся через шоссе, — предложила Сильва. — По одному нас не накроют.

— Ладно, — согласился он. — Где-то за дорогой должен быть заброшенный лесничий домик. На карте он значился. Сбор — возле него. Если домика не окажется, разыщите в километре напрямик болотце. Уж его-то не спалили.

Сжал руку Сильве:

— Шестым чувством угадал — могут запеленговать. Не вздумай выходить на связь.

— Не девочка, — сердито сказала она и вдруг улыбнулась. — Я, когда надо, послушная, товарищ Инженер.

Поползла по-пластунски вдоль дороги, командир подозвал помощника:

— Андрюша, побереги радистку. Ей впервой.

— Есть!

Краешком глаза она видела, что Андрей держится следом, подумала с обидой: «Выдержку проверяет». Покружила и нырнула в кювет, сказала со смешинкой: «Оторвалась, Андрюшенька». А рядом — его шепот:

— Круг сделали лишний, товарищ радист. И потом учтите, Инженер советовал держаться по двое. В такое время совет — приказ.

Почувствовала, что лицо горит. Андрей прав. Спрячь самолюбие в карман, Сивка. Спрячь и наблюдай за дорогой.

Они пролежали три часа не шелохнувшись. Немецкие солдаты ходили взад и вперед, то и дело подъезжали грузовики, регулировщик одних направлял по главной дороге, другим велел заворачивать к лесной поляне. Потом показалась повозка с походной кухней, и все, кто сновал по дороге, ринулись на поляну. Несколько голосов вразнобой закричали: «Цу миттаг эссен!»^[27] Через несколько минут дорога опустела.

— Пора! — вырвалось у Сильвы. — Кто пойдет первым?

Андрей легким толчком послал ее вперед. Через несколько минут они были уже далеко.

Домик лесника стоял на своем месте, дверей в нем не было, оконных рам — тоже, ветер продувал крошечное помещение, и все же вылезать из него назад, в чащу, на тридцатиградусный мороз не очень-то тянуло.

— Десять минут на разогрев, — сказал командир, — и сразу в путь. Похоже, что сюда вызван отряд карателей. Что им надо — хотел бы я знать, не из-за нас же такой переполох…

Они шли полночи, утопая в сугробах, оттирая снегом замерзшие пальцы, лица, шли, помогая друг другу. На рассвете услышали паровозные гудки.

— «Железка» близко, — с облегчением сказал командир. — Там есть наши, помогут. Сбор — в ельнике за будкой путевого обходчика. Держаться по двое.

На этот раз Сильва шла в паре с Олегом. На вид он казался подростком, но в группе знали, что он участвовал уже в партизанских диверсиях на Псковщине.

Они пересекали просеку, сжатую кряжистыми дубами, шли, стараясь не хрустнуть веткой, след в след, когда вдруг за стволами мелькнул огонек закрутки и голос невидимого во тьме часового, растягивая слова, произнес: