Сегодня Сене шесть лет. Пора, когда его учили говорить, прошла. Теперь его чаще просят помолчать. Мальчик готовится к школе, учит английский и иврит, занимается карате, играет, балуется и радуется жизни, как любой ребенок его возраста.

А у вас есть тайна? Я уверена, что около 70 % читающих эти строки ответят «да». И если вы один(на) из них, тогда вам знакомы чувства и переживания человека – создателя, виновника и носителя тайны. Тогда вам известно раздирающее чувство противоречия между потребностью молчать, скрыть, похоронить свою тайну и желанием освободиться от нее, признаться, открыть. Именно такие переживания испытывает первое поколение – носители тайн. Разные поколения по-разному переживают и по-разному передают свои секреты потомкам. Иногда они уносят свои тайны в могилу, иногда их рассекречивают другие люди или обстоятельства, иногда тайна ударяет с силой ранее закрученной до предела пружины, круша все вокруг.

В следующем, то есть во втором поколении, ребенок, живущий в ореоле секретности, в атмосфере недосказанности, ощущает своим детским открытым сердцем, что что-то не так. И он перестает доверять себе, верить своим чувствам и прозрениям – ведь родители не могут лгать. Скрывать семейную тайну означает обрекать своих детей на повторение ошибок, а иногда и судьбы предков. Из семей, где прочно обосновалась тайна, навсегда уходит доверие. Ребенок рано узнает, что задавать вопросы «Что?», «Как?» и «Почему это произошло?» нельзя. Они раздражают, злят или пугают самых близких ребенку людей – маму и папу. У них тут же портится настроение, меняется выражение лиц, дрожит или повышается голос, заламываются руки или сжимаются кулаки. В таких семьях нет близких, доверительных отношений. Подрастающему поколению передается негласное послание: «Не верь, не чувствуй и даже не живи».

Так и не узнав, что хотели или не хотели сказать и так не сказали родители, дети передают ощущение таинственной недосказанности и беспокойства своим детям – внукам носителей тайны. А ведь основное влияние оказывают на потомков не сами произошедшие события, а связанные с ними непрожитые чувства: токсический стыд, непрощенная обида, парализующий страх, сжигающая ревность, неоплаканная потеря близкого, неискупленная вина.

И все эти замурованные в прошлом, нераскрытые «дары» передаются в наследство самым невинным и незащищенным потомкам, втягивая их в воронку забытых тайн, ошибок, приговаривая к повторению чужой судьбы или болезни. Случаи повторения судьбы описаны практически во всех моих книгах из серии «Волшебная сила расстановок». Это повторения, для которых нет рациональных причин, но они являются отголосками дальних событий, которые замалчивались.

Хотелось бы верить, что правнуки и праправнуки смогут выпутаться из этой цепи семейных пе реплетений и повторений. Что они станут первыми, кому удастся получить ответы на запретные вопросы, найти ключ ко всем таинственным семейным сундукам. С каждым новым поколением жизнь меняется, и причины, породившие семейный секрет, и сам секрет перестают быть актуальными, а значит, и давление семейной тайны на человека становится не столь значительным. Но для этого нужно найти этот ключ, сделать тайное явным, нарушить закон молчания…

Просто раскрыть тайну недостаточно, от нее нужно освободиться, исцелить ее последствия. Для этого может понадобиться помощь надежного друга, а лучше – квалифицированного специалиста в области семейных расстановок или поддержка психотерапевта, который поможет «найти и обезвредить», распутать сложный клубок семейных историй и прервать цепь бессознательных родовых повторений. Тогда каждый сможет понять свое предназначение и прожить жизнь, сценаристом, режиссером и актером которой станет он сам.

Они пришли на расстановки вдвоем. Представились супругами. Он – высокий, с мужественным бледным лицом и грустным взглядом, устремленным внутрь себя, 35–36 лет. Она – небольшого роста, юркая, улыбчивая, видно, старше его. Он никогда не называл ее по имени, только – жена. И это звучало как заклинание и напоминание о его супружеском статусе. Казалось, он все еще не мог поверить в свое счастье и, чтобы быль не растворилась в небытии, постоянно ее озвучивал. Родион и Полина часто держались за руки, и это выглядело очень трогательно и обнадеживающе для одиноких женщин: счастье возможно в любом возрасте.

Пришли они года три назад, когда Родион (Род или Родик – так сокращенно называла его Поля) потерял работу, и у него освободилось для себя место и время. Денег у них постоянно не было, но было страстное желание изменить свою жизнь и вернуться к тому восторженному моменту, когда они увидели друг друга впервые – на волне эйфории после какого-то тренинга. С тех пор счастье, словно вода, уходило в песок, и они крепко держали друг друга за руки, как будто хватаясь за спасательный круг. Запрос на свою расстановку они не делали, только участвовали в качестве заместителей в расстановках других людей. Но каждый раз вылавливали, присутствуя, крупицы осознания и пытались присвоить их – как кирпичики для укрепления своего семейного счастья.

У меня такие люди вызывают уважение. Я всегда шла навстречу их просьбам о скидках и при любой возможности приглашала на свои тренинги и семинары бесплатно.

Каждый раз, когда я смотрела на Родиона, сердце мое сжималось от жалости. Жизнь, казалось, очень хрупко держалась в его теле, и из-за мертвенной бледности лица он выглядел жертвой вампиров. Хотя мои догадки казались мне бредом чистой воды, и я держала их при себе, но пару раз они подтверждались.

Однажды я пригласила ребят на благотворительный марафон по расстановкам. В ходе работы, когда уже невозможно что-либо менять, я увидела, что Родион пьян. Он пошатывался, у него был мутный взгляд и заплетался язык. Я, как могла, ограждала его от участия в процессе. Но мне в тот день пришлось ой как нелегко. Понимая, что с пьяными говорить бесполезно, я затронула этот вопрос при нашей следующей встрече.

– Надя, я не пил! Я пришел с легким недомоганием из-за простуды. Но состояние обесточенности, упадка сил, вплоть до того, что я уже не могу себя контролировать – вот-вот рухну без сознания, – у меня бывает часто. Медицинские обследования не выявляют никаких патологий, кроме мелочей.

Второй раз Род позвонил мне поздно вечером. В голосе его звучало отчаяние.

– Они обступили меня и не дают дойти до дома.

– Кто они? – ужаснулась я тону его голоса.

– Мои предки и все мамины мужья.

– Молитву «Отче наш» знаешь?

– Да.

– Читай не останавливаясь. Прямо сейчас сделай несколько глубоких вдохов-выдохов и начни читать. Вслух. Я не буду класть трубку.

Слушая надтреснутый и сдавленный, как от какой-то муки, голос Родиона, я набрала номер Полины с другого телефона.

– Снова напился до чертиков, – услышала я сказанные с досадою слова. Но, положив трубку, вытерев руки от муки (она лепила вареники), Полина побежала искать мужа. Перезвонив через полчаса, Родион говорил со мной совершенно трезвым голосом:

– Я уже дома. Не знаю, что мне делать. Жить не хочется. Они часто останавливают меня перед домом и не дают войти.

На улице был редкий для Одессы мороз – минус двенадцать.

А если бы не было связи или Полины не оказалось дома? Мне было не по себе.

Включаться в игры потусторонних сил у меня не было ни возможности, ни силы, ни особого рвения. Меня попросили помочь дойти до дома. Я дала совет. Молитва помогла. Меня не просят о чем-либо еще, значит, надо оставить ответственность за происходящее Родиону и его жене и верить в то, что они справятся. Но мистический страх, как при просмотре фильма «Вий», и вопрос «Отчего сошел с ума Гоголь?» еще долго не оставляли меня в покое.

Как только у семьи появилась возможность и деньги, решили сделать расстановку. Но и в первый раз, и во второй расстановку делала Полина. Решалось ли это на семейном совете или же узурпировалось властью супруги, мне неведомо. Родион любил жену. А когда любишь – желания любимой иногда принимаешь за свои.