Тут я вспоминаю о костре, хотя и не гляжу в его сторону, я чувствую его тепло и свет, несмотря на то, что нас разделяют двенадцать метров, они достигают меня. Спасибо тебе. Учитель Огонь! Да, виррарика знают, кого избрать себе в учителя - они предпочитают учиться не у людей, а у природы:

Солнца, Огня. Ведь это старейшие, мудрейшие Силы, правящие миром - кто еще может сравниться с ними?

Долгое время я уже ни о чем не мог думать, следя только за тем, как Татевари поддерживает существование мира. Я понимал, что огонь не только снаружи, но и внутри меня, как и у любого живого существа. Как это мы живем, не воспринимая этот огонь? Не зная ничего о силе, таящейся внутри каждого из нас? Сколько времени уходит на поиск того, что и так таится в каждом! Теперь я понимал, почему мои друзья виррарика столько времени проводят за созерцанием огня.

И вдруг я осознал - я пою! Когда это началось? Я почувствовал, что это продолжается уже некоторое время, хотя в отличие от нормальной ситуации, я себя не контролировал. И верно, это было время нагуаля, и мое эго молчало. Более того, его вообще нигде не чувствовалось! Моя песня исходила ... даже не знаю, откуда. Но она мне нравилась - это была песня о Предке Огне, хотя я и не сочинял ее. Это был дар Татевари, дар, который я мог унести с собой, и петь в минуты грусти или нужды. Песня переполняла меня всего. Она заполняла все вокруг, беря начало в моей груди и растекаясь повсюду. Пели не мои губы, не мое горло - пело мое энергетическое тело, и более того, тот, кто пел, был не тот, кого я знал как свое "я". Это была моя энергия! Дар оставался у меня примерно час. О, как я благодарен тебе, Предок! Когда песня кончилась, я стал оглядываться - не обеспокоил ли я своим пением виррарика? Я повернулся, и увидел, что никто не обращает на меня внимания. Виррарика были уже где-то далеко, они улетели на крыльях восприятия. Ближе к огню сидел Рене и еще один виррарика, певший огню свою песню. Вдруг я осознал, что он поет на испанском. Я начал вслушиваться в слова его песни... но он же поет "мою" песню! Я не знаю, где он услышал ее - от меня, или Татевари научил его так же, как меня, но я был счастлив, что слышу ее от виррарика. В конце концов, снова воцарилось молчание. "Это"

Так мы просидели довольно долго, и захотелось встать, размяться - в общем, пробежаться по пустыне. Но ведь изначально предполагалось, что мы будем вести себя в точности так, как виррарика? Впрочем, теперь я понял, никакого общего пути не существует, каждый идет своей дорогой, сам ищет свое видение, и свою встречу. Вдруг я услышал слова Антонио, хотя он не раскрывал рта, что мы можем идти, только надо быть осторожнее и держаться вместе. Позже мы снова встретимся.

Теварис поднялись и, накинув куртки, двинулись цепочкой в пустыню, мы двинулись очень быстро, не освещая путь фонариками. Без света фонарей, без лунного света пустыня выглядела совсем по-другому, чем днем. Но наши глаза быстро привыкли к темноте, и мы ясно могли различать все, что окружало нас: кактусы и кустарники были окружены светящимися венчиками. Мы медленно двинулись по тропинке, но нечто - какая-то тень - следовала за нами справа, так что пришлось ускорить шаг, мы почти побежали. Тень не только можно было видеть, но и слышать - кустарник потрескивал от ее прыжков. Мне казалось, что мы ни в коем случае не должны бежать или терять строй. Метров через триста от лагеря, на песчаной полянке, мы остановились и стали спрашивать друг друга, все ли видели эту тень? Никаких сомнений, все видели ее. Мы еще немного поговорили про "это", и решили, что больше не следует отходить друг от друга - даже если кому-то срочно понадобится.

Становилось все холоднее. Мы разложили спальные мешки и улеглись как можно ближе друг к другу, словно сосиски в упаковке, а сверху накрылись куртками, свитерами и одеялом, которое кто-то из нас догадался захватить. Мы чувствовали себя единым целым, нас объединяло нечто более высокое, чем слова или какие-то договоры. Нас объединяли совместные битвы, а мы провели их немало. Нас объединяло то, что мы оказались здесь вместе. Видения

Мы посмотрели на небо: представление уже начиналось, там появилась падучая звезда, сияющая почти как солнце. Таких падающих звезд мы еще не видали!

Вдруг Мануэль показал вверх:

- Видели волка?!

- Волка...? Где?

- Да вон там, в небе!

Мы посмотрели туда, куда указывал его палец, и точно, в небе виднелись очертания волка, с глазами в виде горящих звезд. Я весь задрожал, но не от страха, а от волнения: ведь у меня с волками особое сродство. Я присоединился к друзьям, и мы вместе переживали эти мгновения тишины и видений, открывающих перед нами такие стороны мира, которые в обыденной жизни были недоступны, - они открывали нам правду мира во всем ее откровении. Вдруг Луис Мануэль откатился от нас примерно метра на четыре. Это нас обеспокоило, и мы начали звать его обратно, но он не хотел нас слушать. Тогда я поднялся и подошел к нему.

- Луис, давай назад. Чего ты от нас ушел?

- Вик, оставь меня! Я хочу побыть в одиночестве. Я вижу сейчас нечто важное, такое, что было со мной всю мою жизнь, и только теперь я вижу это... я хочу остаться здесь один, хотя бы еще немного.

- Ты уверен, что с тобой все в порядке?

- Разумеется!

Я понял, что сейчас с ним происходит, и вернулся к остальным, которые уже собирались идти на поиски Мануэля. Я остановил их, уверил, что с ним все в порядке, и что нам лучше сейчас не тревожить его.

И правда, через некоторое время он действительно вернулся к нам, и пристроился ко мне сбоку очередной "сосиской". Мне показалось, что он отчего-то печален. Небо пересекла очередная падучая звезда. Я стал подбадривать Мануэля:

- Ты видишь эту звезду, такую большую?

- Да, вижу, - откликнулся он. Я не стал поворачиваться к нему, потому что и не глядя на него мог понять, что он плачет.

- Почему ты грустишь? Разве ты не видел звезду?

- Видел, поэтому-то я и плачу.

- Но почему, почему это так печалит тебя? Разве она не прекрасна?

- Прекрасна, но как недолговечна...

И тут я понял, что его гложет - я присоединился к его эмоциональной сфере и заплакал так же горько, как и он. Да, я буквально видел утрату любимого существа, его исчезновение и трепет оставшейся любви. Я обнял друга, до глубины души прочувствовав его боль, и попытался утешить его. Некоторое время мы просто плакали вместе. А потом Луис Мануэль спросил меня:

- Мы ведь теперь братья, правда, Вик?

- Да, Луис, мы братья!

А когда мы успокоились, я высказал ему то, что понял только сейчас:

- А что ты знаешь о падучих звездах? Ты знаешь, чем они хороши?

- Чем же?

- На самом деле, мы не должны слишком скорбеть о них. Ведь если жизнь их коротка, зато они так прекрасны, и свет их так ярок, что благодаря им наша жизнь становится хоть ненадолго светлее, хоть немного радостнее, пусть даже всего на миг?

- Это верно!

- Но есть и еще кое-что.

- Что же?

- Когда звезда исчезает, это не значит, что ее больше нет - просто мы перестаем ее видеть. Но она не исчезла совсем. Так что не грусти, Луис, твоя звезда не исчезла, просто она сияет теперь не здесь, а в другой части нашей прекрасной вселенной.

Мы задумались о мире и о своей жизни: каждому приходится вести свою битву, и подчас весьма отличную от других... Лично я был счастлив, потому что ясно видел свой будущий путь - он пусть и не легок, но прекрасен и светел. Опекун

- Ты слышишь эту мелодию? - вдруг спросила меня Лигия, лежавшая слева от меня.

- А верно! Какая прекрасная! - мы стали прислушиваться к ней, пока я не понял, что кто-то, должно быть, просто поет.

- Кто же это поет? - спросил я.

Так как все мы лежали, укутанные в одеяло и куртки, никому не хотелось подниматься, чтобы посмотреть - откуда же доносится эта мелодия? Мы стали обсуждать эту проблему вслух. Каждый высказывал свою точку зрения, и все они были различны. В конце концов, никто не признался в том, что это он поет.