Литмир - Электронная Библиотека

Леон рассказывал, парни в черных толстовках пили кофе, официантка сидела за столиком в углу и складывала салфетки. Диктофон мигал красным, отмеряя ускользающее время.

– …И тут Бучек стал сигналить и мигать фарами, чтобы я съехал, но мне некуда было съезжать, потому что рядом…

– Погоди, погоди, остановимся на секунду. Ты не видел, за ним кто-нибудь ехал?

– В смысле гнался?

– Ага.

– Нет.

– А может, он за кем-то следил? И взбесился, что ты ему дорогу преградил?

– Подожди, дай подумать. – Леон поднял взгляд вверх, на потрескавшийся потолок. – Нет, передо мной ведь никого не было. Съезд был пустой.

– Ну ладно. И что дальше?

– Бучек ускорился, почти что меня протаранил. Водитель автобуса притормозил, чтобы освободить мне место. Я уступил Бучеку дорогу… А он врезался в ограждение и вылетел с дороги. Вот и вся история.

– Вспомни самый последний момент. Не было ли чего-нибудь странного, подозрительного?

Леон поставил чашку на щербатое блюдечко.

– А с чего ты взяла, что могло быть что-то странное?

Юлита наклонилась, поставила локти на стол.

– Ты согласился со мной поговорить, только когда я предположила, что это была не простая авария. Значит, ты что-то заметил. Что-то, что не дает тебе покоя.

– Тебе просто нужна дешевая сенсация.

– Мне нужна правда. Если в комплекте с сенсацией, тем лучше.

Леон потер лицо, разглядывая дешманский пейзаж с Араратом. Юлита сидела, даже не моргая. Знала: именно сейчас решается, приведет ли ее куда-нибудь весь этот разговор. Она не хотела все испортить.

– Я видел его в зеркале. Он что-то кричал.

– Окей… Как это выглядело?

– Сначала мне показалось, что он на меня орет, ну, как водители обычно орут друг на друга. “С дороги, кретин!”, “В сторону, баран!”, вот это все.

– Ага.

– Но потом, уже после аварии, когда я смог спокойно все обдумать…

– Что?

Леон засомневался, помолчал. Парни в черных толстовках вышли из кафе, звякнул висевший над входной дверью колокольчик.

– Он… Он плакал.

Веслава Мачек приложила скальпель к нижнему краю грудины, провела острием вниз, в сторону пупка. Синяя кожа разошлась в стороны, словно куртка на молнии.

Пахнуло гнилостным смрадом и переваренным алкоголем. Стоящий рядом с секционным столом прокурор Цезарий Бобжицкий поморщился, откашлялся.

– Пан Чарек, может, перерыв? – из-за хирургической маски ее голос было не узнать.

– Нет, нет. Пожалуйста, продолжайте.

Веслава Мачек знала прокурора Бобжицкого добрых пятнадцать лет. Они познакомились как раз в прозекторской, вот только в ту пору в ней еще не сделали ремонт, а Бобжицкий был еще студентом. С тех времен он мало изменился: уже тогда носил двубортные пиджаки, кожаную папку под мышкой и очки в роговой оправе, уже тогда лысел и сутулился.

В молодости Бобжицкий плохо переносил вскрытие. Как только труп оказывался на столе, его тут же бросало в пот, лицо зеленело. Веслава Мачек была уверена, что парень сломается, сменит специальность, станет нотариусом или юрисконсультом. Но нет: Цезарий уперся. Не пропустил ни одной аутопсии, стоял возле самого стола, записывал каждое ее слово. И привык. Годом позже защитил с отличием диплом, подал заявление и устроился на работу в прокуратуру варшавского района Прага-Север.

Веслава Мачек не спрашивала об обстоятельствах смерти покойного. Да и не нужно было. Слишком уж хорошо она знала этот тип: фиолетовый спортивный костюм, футболка, безрукавка, татуировки. И многочисленные колотые раны. Такие наносит кухонный нож в женской руке.

– Может, на сей раз напишу, что это сердечный приступ?

– Пани Веся…

– Вы же понимаете, что явно было за что?

– Пусть решит суд.

– Вижу, ваша вера в торжество справедливости не пошатнулась?

Прокурор Бобжицкий не ответил. Веслава Мачек сменила скальпель на планшет и карандаш, записывала: открытый желудок, вылилось содержимое желудка. Перерезана брюшная артерия, ободочная кишка, поджелудочная железа.

– А кстати, я собиралась вам рассказать, – вспомнила врач, не переставая писать. – Вернулись пробы с вскрытия Бучека, материал из-под ногтей.

– И?

– Фрагменты крашеной телячьей кожи, такую обычно используют для обивки. И волокна АБС.

– АБС?

– Какой-то пластик. Обождите, я где-то записала, – Веслава Мачек пролистала записи. – Сополимер акрилонитрил ботади… Нет, бута… бутадиен стирол. Техник говорил, что из этого отливают элементы приборной панели, руля и тому подобное.

– То есть… – Бобжицкий откашлялся. – Он исцарапал свою машину? До крови?

– Похоже на то.

– Интересно.

– И что вы с этим сделаете?

– Ничего. Следствие будет приостановлено.

Веслава Мачек положила планшет на столик, опрокинув пустую чашку из-под чая.

– Как это? Ведь очевидно, что…

– Пани Веслава, – Бобжицкий оборвал ее на полуслове. – Вы спрашивали, как там моя вера в торжество справедливости. Пусть это будет вам ответом.

Доктор медицинских наук Веслава Мачек долго смотрела прокурору в глаза. Наконец кивнула и вернулась к работе.

Юлита еще какое-то время поддерживала разговор (Леон на сто процентов уверен, что Бучек плакал? Да, на сто. Видел, чтобы тот с кем-то говорил по телефону? Нет, обе руки были на руле, но не исключено, что актер мог говорить по громкой связи), но чувствовала, что других открытий в тот вечер уже не случится. Наконец она дала знак официантке, чтобы та принесла счет. Официантка вернулась через минуту с заполненным от руки листочком, вложенным в корзинку с мятными конфетками.

– Плачу я, – Юлита достала кошелек. – Слушай, огромное тебе спасибо, и извини еще раз, что… ну ты понял. Я немного на тебя надавила.

– Немного?

– Ну ладно, не немного.

– Ага. И часто вы такое устраиваете?

– Что? Нет-нет, что ты.

– Забавно. Я готов поклясться, что у тебя большой опыт, – сказал Леон, повязывая шарф. – Ты была очень убедительна.

– Спасибо… Наверное. – Она улыбнулась и слегка покраснела. Ей шло. – Ребята из школы всегда говорили, что у меня талант втираться в доверие.

– Почему?

– Ну, типа, когда нужно было убедить продавщицу в магазине со спиртным, что нам уже восемнадцать, или заболтать учительницу так, чтобы она забыла об обещанной контрольной, то почему-то всегда это приходилось делать мне…

– А-а-а. Тогда я понял, почему тебя ко мне прислали.

– Я сама вызвалась. И вообще… Это другое. Сейчас мое дело было правое.

– Ну, это выяснится, когда ты выложишь свой текст. Сорри, но… Не очень-то я доверяю этим твоим “Меганьюсам”.

– И правильно делаешь. Дрянь страшная.

Леон удивленно заморгал.

– Ты что, думал, я этого не понимаю? Что мне кажется, будто это польский “Нью-Йорк таймс”?

– Тогда почему же ты там работаешь?

– А почему ты рисуешь этикетки для “ДиетПола”? – спросила Юлита, слегка наклонив голову. – Ты об этом мечтал, когда поступал в Академию изящных искусств?

– Туше.

– Я правда пытаюсь выяснить, что случилось с Бучеком. – Юлита придержала ему дверь, они вышли на улицу. – Я не собираюсь делать из этого очередную историю в стиле “Пыль сломала мне руку!”[19]. Ясно?

– Ага. Ясно.

– Ладно, мне пора. Спасибо еще раз. И обещаю, что не буду тебя больше доставать. Пока.

Леон проводил ее взглядом. Смотрел, как она перебегает улицу на мигающий зеленый, вскакивает в трамвай, ищет мелочь на билет.

И надеялся, что свое слово она не сдержит.

Рышард Бучек сидит на диване. На нем льняная рубашка без воротника, светлые джинсы, босые стопы утопают в пушистом ковре. Рядом сидит его жена, Барбара, платье в горошек, волосы собраны в пучок. У нее на коленях лежит свернувшийся клубочком персидский кот. За окном весна: солнце, сочная листва, безоблачное небо. Юлита проверила дату. Май 2018-го. Последнее интервью Бучека перед смертью.

вернуться

19

Реальный материал, опубликованный в польском желтом издании Fakt в 2010 году и ставший мемом польского интернета.

14
{"b":"834870","o":1}