Его улыбка стала еще шире:

– Хорошо, хорошо! Как скажешь. Я просто подумал: вдруг в Крыму что-нибудь… изменилось…

– Ничего не изменилось. И никогда не изменится.

– Супер!

Я видела, как его отпустило, только не понимала почему? Его-то как это касается? Почему людям так нравится лезть не в свое дело?

– Кстати об Артуре, – вспомнила я. – Забыла ему еще кое-что рассказать…

– По этому делу?

– Я залезла на один форум – там общаются родственники пси… Пациентов психиатрической больницы.

Никита показал головой на окно:

– Той, что за тем парком?

– Той самой. Она нас заинтересовала потому, что из ее окон просматривается та детская площадка с кораблем. Вдруг это им посыл предназначался?

– Скальп? – Никита присвистнул. – Хороша больница…

– Так вот, я задала в чате вопросик…

– И какой же? – заинтересовался он. – Не снимают ли с больных скальпы?

– Почти. Я спросила: бреют ли в этой клинике пациенток?

В его голосе прозвучало сомнение:

– Думаешь, в этом причина?

Если бы я могла знать наверняка!

– Надо было сообщить Артуру, что мне ответили…

Никита нетерпеливо заглянул мне в глаза:

– И что же?

Я помедлила:

– Нет. Такого там не делают.

– Это же хорошо?

– Я боюсь, он полез туда… А может, и смысла нет рисковать!

Резко выпрямившись, Ивашин заговорил другим тоном:

– Что значит – полез? Один? Они же с операми прочесывают подвалы. Но в больнице им никто не даст делать обыск без постановления!

– Да уж Логов знает, наверное! – съехидничала я, не удержавшись. – Потому я и опасаюсь, что он проберется туда… нелегально. Но оперативников на такое дело с собой не возьмет. Мало ли… Сдадут еще!

У Никитки округлились глаза и отвис подбородок:

– Ой-ой… Это может плохо кончиться.

– О чем и речь. – Я взяла телефон и скользнула пальцем по имени Артура – в списке номеров он значился первым. – Надеюсь, мы успеем его тормознуть.

Мы замерли в ожидании, держа друг друга взглядами. В такие мгновения я подсознательно выбирала его живой глаз, хотя и не помнила об этом каждую минуту. Почти не дыша, мы ждали гудка в трубке… Но механический голос, который я тотчас возненавидела, радостно сообщил, что абонент находится вне зоны доступа. А где тогда?!

– Ничего не случилось, не придумывай, в подвале просто может не быть связи, – скороговоркой выпалил Никита и начал лихорадочно собирать карточки.

Я вскочила:

– Да брось ты их! Побежали!

Он и вправду швырнул портретики монстров на пол. В ту секунду я уже знала: если с Артуром что-то случилось, я больше не притронусь к «Казазяке» до конца жизни.

Но я не позволила этой мысли задержаться, яростно прогнала прочь, испытав лишь секундный ужас перед кромешным мраком… Никита дернул меня за руку, будто почувствовал, куда я погружаюсь, и не позволил, одним рывком вернул к реальности, в которой нужно было действовать, а не раскачиваться в трансе.

И мы побежали…

Никита надеялся провести этот вечер по-домашнему – с чаем, настольными играми, болтовней ни о чем. Хотя Саша Каверина не только не была его семьей, но даже возможности такой не допускала, его все равно тянуло остаться с ней наедине. Посидел бы у порога, как приблудный пес, если в дом не пустит…

Она, конечно, не знает, что снится ему. Каким мокрым и обессиленным просыпается он после таких снов, как комкает несвежую простыню, пытаясь смириться с тем, что счастье опять было только иллюзией…

«И не дай бог узнает!» – пугался Никита одной лишь мысли. Прогонит ведь, и больше близко не подойдешь к ней.

Он был ей не нужен. У Саши не возникало желания пленять всех и каждого – подобное он замечал за некоторыми красивыми девчонками. Они коллекционировали покоренные души. Зачем? Никита подозревал, что они и сами не знали этого.

Может, дело было в том, что Сашка не считала себя красивой? Зато ему все труднее было отвести от ее удивительного лица свой единственный глаз. Впервые он увидел ее зареванной, с опухшими глазами и носом – в таких никто не влюбляется! Кроме него… Тогда убили ее маму, и сердце Никиты ныло от жалости к этой девочке, в тот момент еще школьнице, внезапно лишившейся всего мира. Она парила в черном вакууме, не зная, за что схватиться, и ему так хотелось, чтобы именно его рука стала единственной, за которую Саша сможет удержаться.

Но Артур показался ей надежнее… И это ничуть не удивляло Никиту. Он тоже предпочел бы, чтобы в минуту, когда задыхаешься от горя, именно Логов оказался рядом. Умный, надежный, спокойный. Чертовски обаятельный! Думая о нем, Никита не мог удержать вздох: ему самому таким в жизни не стать… И уж совсем не верилось, что в мире есть другая девушка, на которую ему так же захочется просто смотреть часами, хотя при этом трудно, почти невозможно дышать… О какой женитьбе вообще можно вести речь?

Когда Артур увез ее в Крым, той же ночью Никита чуть не вышагнул из окна – до того нестерпимо жгли его ревность и тоска. До их отъезда он и не подозревал, до чего влюблен в Сашку, вообще не задумывался об этом. Она была рядом, и Никита дышал одним с нею воздухом. Этого хватало. Она уехала, и он начал задыхаться…

Разве он хоть отдаленно мог сравниться с Артуром Логовым, с которым она была рядом в эти минуты, и, конечно, даже не вспоминала о Пирате? Так ведь они прозвали его. Никита знал и ничуть не обижался. «Пират» звучало не так уж и плохо. Не придурок же, не холуй… Но какое бы грандиозное прозвище они ни придумали ему, одно имя – Артур – все равно звучало лучше. За ним тянулся целый шлейф романтичных рыцарских легенд и сиял ореол благородного героизма.

Никита родился совсем другим – не настолько умным, не сказать, что сильным, не таким везучим. Хотя о каком везении можно вести речь, если Логов потерял родителей так же, как и он сам? Как и Сашка… Вот уж подобралась троица сирот!

Никита не мог злиться на своего босса, даже понимая, что этот человек отобрал у него жизнь, которую он почуял в Сашке… Увез к синему морю. А что он сам для нее сделал? Они даже не разговаривали толком, наверняка она даже не вспоминает о нем, вытянувшись рядом с Артуром на солнечном евпаторийском песке. И надеяться не на что…

А какой смысл жить без малейшей надежды?

Но когда, покачиваясь от слабости и безнадеги, Никита забрался на подоконник и увидел родной двор на проспекте Мира с высоты седьмого этажа, его слуха коснулся слабый голос деда. Волной стыда и ужаса его чуть не опрокинуло на спину: «Я мог бросить его?!» И старый полковник угасал бы от голода и горя, зная, что внук оказался слабаком… Разве он заслужил такую смерть?

– Я здесь, дед, – прошептал он, в одних носках добежав до его постели, с которой старик уже не поднимался.

– Помоги… Сесть…

Дед так исхудал в последние дни, что Никита мог бы легко поднять его на руки, если б тот попросил. Но все, чего хотел полковник, просто сесть, чтобы увидеть что-нибудь, кроме высокого потолка. Отросшая щетина кольнула плечо Никиты через футболку, и он обрадовался этому: раз борода растет, значит, жизнь продолжается. В памяти мелькнуло мифическое поверье, будто волосы и ногти растут после смерти… Но Никита уже знал: на самом деле никакого роста не происходит, просто кожа постепенно теряет воду и сжимается. От этого прежде скрытые участки волос и ногтей выступают наружу, и кажется, точно они растут.

– Вот так – хорошо? – спросил он, усадив деда.

Иссохшая рука с удивительной цепкостью ухватила его запястье:

– Посиди.

Опустившись на край постели, Никита накрыл его руку своей:

– Все хорошо, дед. Мы еще повоюем!

– Не надо, – выдохнул тот с одышкой. – Навоевались уже. Хоть ты поживи в радость. Без войны. Зря я тебя в комитет запихал… Лучше б ты мирным делом занимался.

Никита мягко возразил:

– Не зря. Мне нравится.

– Девушка у тебя есть? – неожиданно поинтересовался дед.

Никогда раньше они не говорили на такие темы. Замявшись, Никита пояснил нехотя: