– То есть, он в тебя вселился, что ли?

– Нет, не вселился. Просто он моей рукой действовал. Да это и не удар был, а просто пощечина несильная!

– А ты его видел?

– Нет, вживую не видел, но мысленно представляю: высокий такой, весь в черном, как в балахоне. А вот какое лицо, я не знаю – из-за капюшона не видно.

– Ты сказал, что он здесь живет. Это в квартире, что ли?

– Ну да, я иногда замечаю краем глаза чего-то черное, вроде как тень.

– Он с тобой разговаривает?

– Да, говорит. Ругается, обзывается, иногда мои мысли повторяет. А сегодня еще и угрожает, что порвет меня, голову взорвет. Вот только я никак не пойму, с чего он ко мне присрался?

– Ничего тебе не приказывает?

– Иногда говорит, чтоб я от матери ушел или избил ее.

– Олег, а как ты считаешь, вот это все от болезни?

– Ну, я не могу так сказать, что вот прямо все.

– А ты постарайся, отфильтруй.

– Ну… бессонница… потом, когда все раздражает, когда голова болит – это болезнь.

– Так, а дьявол – не болезнь?

– Думаю, что нет. При чем тут болезнь? Ведь есть же и Бог, и Дьявол. А вы неверующий, что ли?

– Как сейчас модно говорить – без комментариев. Лучше скажи, ты не замечал, что незнакомые люди что-то говорили о тебе?

– Хм… ну мне всегда дают понять, что все будет нормально и дьявол мне ничего не сделает.

К сожалению, на руках у них не было никакого официального документа с диагнозом. Поэтому, могу лишь предположить, что у Олега – параноидная шизофрения с непрерывно-прогредиентным течением. Углядел я у него элементы трех видов бреда: преследования, воздействия и отношения. Однако мои размышления к делу, то бишь к истории болезни, не пришьешь. Нарисовал галлюцинаторно-бредовый синдром, с которым и свез Олежку в стационар.

Ну а теперь поедем к мужчине сорока девяти лет, которому плохо. Он был пьян и ждал нас у пешеходного перехода.

Когда подъехали, я аж глазам своим не поверил: ведь это ж был Максимка собственной персоной! Я уж думал, что его давно и на свете-то нет, а он вон, сидит-посиживает на обочине проезжей части! Для тех из вас, кто еще незнаком с этим замечательным персонажем, поясню. Максимка не бомж, живет со старенькой мамой в благоустроенной квартире.

Но и назвать его просто алкоголиком язык не поворачивается. Это все равно, что академика назвать просто специалистом. Алкоголизм для Максимки – это не только дело всей жизни, но и религия, через которую он регулярно достигает нирваны. Ведь что может быть лучше, чем, упившись до феерического состояния, завалиться в грязь? А уж если еще и до кучи рожу свою разбить, то вот оно – состояние высшего блаженства и абсолютной гармонии!

Но при всем этом, Максимка – существо добрейшее и безобиднейшее. Представьте себе, даже матом не ругается! Известен он всей скорой, включая педиатров. Хотя бы раз в смену обязательно поступает вызов от заботливых прохожих с поводом «человеку плохо». Но в действительности, этому человеку очень даже хорошо. Вот только окружающие этого не понимают.

– О-о-о, здорова, Максимушка! Ты где пропадал-то?

– Здоров, старый! Да меня мамка «закодироваться» заставила на год. Восемь месяцев не бухал, терпел. А потом думаю, да зачем мне такая бессмысленная жизнь? Почему я должен сам себя свободы лишать? Короче говоря, взял и снова забухал.

– Ну а сейчас что случилось? Зачем нас к тебе вызвали, ведь ты же не совсем пьяный?

– Гы-ы-ы, а был совсем! Присел вот тут, посидел, теперь нормально стало.

– Надеюсь, в вытрезвитель не поедешь?

– Не-не-не, старый, конечно не поеду! Мне по делам надо срочно, меня люди ждут!

– Ну, раз так, то не смею задерживать!

И отправился Максимка по своим важным алкоголическим делам, быстрой, почти уверенной походкой. Ну а мы поехали на следующий вызов: эпиприпадок у мужчины сорока трех лет.

В однокомнатной «хрущевке» было невообразимо грязно. Это как раз тот случай, когда бахилы нужно надевать всенепременно. Для защиты собственной обуви.

– Его тряхануло сегодня. Эпилепсия у него, – хрипло сказал грязный, опухший мужчина непонятного возраста. – Обычно-то он протрясется и через полчаса встает, как будто ничего и не было. А тут уж часа два вообще не шевелится. Вон он на кухне лежит, посмотрите.

Ну что ж, посмотрели, конечно. Лежал он на полу, лицом вниз. Даже не обладая специальными познаниями, любой бы сразу понял, что это – труп. Однако мозг товарища покойного, был напрочь съеден токсической энцефалопатией и отказывался понимать очевидное.

– Да вы чего? – удивился тот. – Он же теплый! Может, рини… риниминируете его?

– Во-первых, покойников мы не реанимируем. А во-вторых, при температуре восемнадцать градусов, труп остывает в среднем по одному градусу в час. Сейчас жара, поэтому он вообще не остынет.

На бедного мужичка было больно смотреть. Его многострадальный мозг физически не мог справиться с непривычным обилием информации.

– Так, все, ладно, не порти голову, а иначе пить будет нечем.

Вызвали полицию и стали ждать. А куда деваться? Минут через тридцать прибыл наряд ППС. Записали они наши данные и отпустили восвояси.

Вот и закончилась на этом моя смена.

А на следующий день, опять меня лес не порадовал. Нет, грибы-то были и, в основном, не червивые. Вот только из-за хронического обезвоживания, были они изможденными и невеселыми. С 30 и 31 августа хорошие дожди и похолодание обещают. Может, хоть в сентябре хроническое безгрибье закончится…

Все фамилии, имена, отчества изменены.

Каждые свои выходные я переквалифицируюсь из врача в поливальщика широкого профиля. В смысле, огород поливаю. Поднадоел уже этот труд, а никуда не денешься: жаркое и засушливое погодное безобразие даже и не думает прекращаться. Такое чувство, что наша область неуклонно превращается в знойную пустыню. Скоро по песчаным барханам будем на верблюдах передвигаться. Так, из-за своих глупых размышлений, чуть было остановку свою не проехал.

Наркоту получил, пошел в «телевизионку» – место тусовки свободных бригад. В телевизоре тоскливо завывал один из великого множества безголосых певцов. Не пойму, по какой причине, наши современные песни сплошь стали безмотивными и заунывно-тягучими? Да, безусловно, есть и песни, и исполнители хорошие, вот только на телевидении мы их не видим и не слышим.

Самодурство у шефа отступило. Но поскольку эта болезнь неизлечима, то можно говорить не о выздоровлении, а лишь о ремиссии. А уж насколько долгой она будет, пока никому неведомо. В общем, когда до увольнения закупщиц оставались считанные дни, отменил он свое решение.

Объявили конференцию. После традиционного доклада старшего врача слово взяла начмед Надежда Юрьевна:

– Коллеги, напоминаю, что в карточках вы должны обосновывать свои диагнозы. Например, если вы ставите гипертоническую болезнь второй степени, то должны расписать клинику именно второй степени. Вот у меня карточка фельдшера Сумкиной. Она выставила ГБ второй степени. А дальше пишет, что в анамнезе – транзиторная ишемическая атака. Ну так какая же здесь вторая степень? Здесь речь идет о поражении органов-мишеней, а значит степень – однозначно третья! Кроме того, напоминаю некоторым коллегам, что диагнозы должны быть развернутыми. Вот у меня другая карточка. Основным диагнозом фельдшер пишет «ГБ два» и на этом все! Но раз уж вы ставите гипертоническую болезнь, то будьте любезны расписать степень артериальной гипертензии, степень нарушения кровообращения, функциональный класс и риск!

Дальше главный фельдшер Андрей Ильич прочитал доклад о холере. Да, Андрею не позавидуешь. Не от безделья он с этими докладами выступает, а выполняет волю главного, который на него всю эпидемиологию спихнул. Не понимаю я шефа. Уж если ты экономишь деньги и не хочешь принять эпидемиолога даже на четверть ставки, то хотя бы пригласи профессионалов для учебы по опасным инфекциям. Там было бы всего-то занятия четыре, уж не думаю, что за них пришлось бы платить какие-то баснословные суммы. Но господин главный невосприимчив к здравому смыслу. Видимо, обладает он к нему стойким иммунитетом.