Простите, я малость отвлёкся. Возвращаюсь к поэзии сочного русского мата.

В школе меня считали хулиганистым, проблемным учеником. Я ненавидел несправедливость, не прощал подлость, бил без предупреждения, за что постоянно попадал в немилость к директору. Я никогда и никого не боялся. И с учителями не боялся спорить. Потому что учился я отлично. Неизменная тройка постоянно была на своём посту в моём дневнике только за поведение.

Русский язык начал я изучать в шестом классе. Читал я много. Очень много. От «Острова сокровищ» до «Алых парусов», от Пятницы Даниэля Дефо до Волка Ларсена Джека Лондона, от Пушкина и Лермонтова до Расула Гамзатова. Почти всю школьную программу по литературе по сей день помню, очень многое из поэтического наследия помню наизусть. В общем, русский язык изучил я по книгам, по бесконечному количеству книг, но… Вы мне здесь должны поверить на слово, я нигде, ни в одной книге не встречал, не читал матерных выражений. Надеюсь, моё объяснение послужит мне оправданием, почему я не умею и не могу похвастаться сочным, музыкальным использованием мата в своём лексиконе. К сожалению или к счастью – вопрос спорный.

По причине этого не врождённого – заработанного – порока я несколько раз попадал в весьма неприятные ситуации. Вот только некоторые из них.

Ситуация первая. Год 1968-й. Холодная, снежная зима в восставшей Чехословакии. Наш артполк размещён в тесных казармах, спим на трёхэтажных кроватях, горячей еды не хватает, пекут, варят в полевых кухнях, топимся дровами. Нас, вчерашних школьников, а сегодня «салаг», ещё не принявших присягу, запрягают на заготовку дров. На дальнем участке гарнизона пилим, колем дрова. Пять пацанов работаем, шестой, Володя Верёвкин, кажется из Киева, точно не помню, стоит, показывая перевязанный указательный палец на правой руке, не работает. Привезли в термосах обед. Верёвкин, первым схватив черпак, выбрал себе все «мослы», то бишь мясо. Мы возмутились, поцапались словесно и успокоились, утолив месть свою горячей, хоть и без мяса, пшённой кашей. На второй день всё повторилось. Возмутились все, я – больше всех. В ответ я услышал злое, сочное: «Пошёл ты на…» Тяжёлый, литой дюралевый черпак в моей правой руке, прочертив дугу вокруг плеча, с удовольствием почесал его череп через шапку-ушанку. Верёвкин рухнул на грешную землю. Отмщённая рана выпустила дурную кровь, и она радостно побежала ручьем на глаза, на лицо. Замполит дивизиона, капитан Луцкий, после опроса остальных, узнав правду от моих салаг, долгих два часа терзал меня вопросами – откуда я, из какой семьи, как учился, выяснил даже, какой группы кровь моя и какого качества мозги мои, и… взял к себе в штаб дивизиона в качестве вычислителя артподготовки дивизиона. «Не дерись больше, не подведи меня», – сказал тогда замполит. И я его не подвёл. После первых же учений меня наградили отпуском с поездкой на Родину.

Ситуация вторая. На тех же учениях я при штабе. Начальник штаба майор Алёшкин – фронтовик, грудь полна медалей, ждёт приказа в запас, посылает меня за Виктором Бидером. По-отечески, по-фронтовому: «Сынок, сходи-ка ты, пригласи ко мне Бидера». Виктор – старослужащий, мой учитель и наставник, за два месяца научивший меня профессии вычислителя, грамотный, интеллигентный и очень добрый еврей из Крыма. Служит уже четвёртый год, так как по причине событий в Чехословакии приказом Министра обороны Гречко отменено увольнение в запас. Настроение дембельское. Говорит мне: «Слушай, скажи ему, что я не могу ходить, что ё…лся ногой о камень». Я докладываю: «Товарищ майор, Бидер сказал, что не может ходить, что он ё…лся о камень ногой». На следующий день на утреннем построении майор Алёшкин на весь дивизион излагает мой доклад: «Вчера послал я Исаева за Бидером, так он приходит и говорит, что Бидер ё…лся». Весь дивизион падал со смеху. Я не читал ни в одной книжке и не знал, что означает сие музыкальное произведение.

Ситуация третья. Я студент политеха в Минске. Комната в старом общежитии института на восемь провисших от тяжести науки коек. Ребята все деревенские. Лексикон соответствующий. Морализатор из меня не получился. Тогда я наполнил трёхлитровую банку водой[1], запечатал крышкой с прорезью и «приказал»: «Отныне за каждое ”солёное“ слово – рубль штрафа в банку!» Меня поддержал староста группы, мой уже друг и ровесник, тоже после армии и с заводской практикой, как и я, и приказ мой застолбил внутренним законом. И больше никто не ругался в моём присутствии.

Позже, будучи мастером на заводе, я объяснялся: «Мужики, я вот среди вас один нерусский, но как-то же мне удаётся довести до вас свои мысли». Действовало.

Всего лишь один раз я с удовольствием слушал и слышал, как, оказывается, может даже красиво, гармонично звучать русский мат, когда применяется уместно и без злоупотребления.

1990 год. В Пицунде проходит Всесоюзный семинар молодых драматургов. Руководитель семинара Михаил Алексеевич Варфоломеев пригласил на наше заседание главного редактора Министерства Культуры СССР Виктора Мирского. Речь его была длинной и полной народных выражений. Нет, он не матюгался, он возвышал бытовой мат до уровня классической лирической прозы. И КАК он это делал! Я впервые услышал, как музыкален русский мат. Каким богатым становится русский язык, если талантливо и уместно употреблять простонародные слова.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.