© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство Эксмо», 2023

Хрупкое, эфемерное крылышко отделилось одним резким рывком.

Розовый кончик языка девчушки сосредоточенно просунулся в прореху, оставшуюся пару дней назад на месте двух выпавших передних зубов. Большой и указательный пальцы одной руки пригвоздили беспомощное насекомое к деревянному садовому столу, а пальцы другой нацелились и дальше расчленять дергающуюся бабочку. Капустную белянку, в обиходе капустницу. Банальную, простецкую – ничего особенного, по папиным словам.

Она не поняла, что такое «банальная», но смысл уловила.

Девочка аккуратно отложила в сторонку верхнее правое крылышко с двумя черными точками, похожими на пустые мертвые глаза, прежде чем оторвать от крошечного тельца нижнее правое. Потом сосредоточенно, не отрывая взгляда от бабочки, приподняла другую руку, намертво пригвоздившую насекомое к столу. Стала внимательно наблюдать, как его оставшиеся крылышки затрепетали – вначале яростно, а затем все медленней. Сдаваясь. По-любому эта бабочка прожила бы в лучшем случае всего пару недель – девочка знала это по школе. Так что не то чтобы она на самом деле ее убивала.

Скорее наоборот – она делала ее чем-то особенным.

Одно из оторванных крылышек подхватил легкий ветерок, понес через стол. Девчушка крепко прихлопнула его ладошкой, пока оно не упорхнуло прочь – облачко белой пыльцы осело у нее на пальцах. Она вздохнула. Ну вот, теперь это крылышко ни на что не годится… Придется поймать другую бабочку и начать все сначала.

Из кухонного окна за происходящим наблюдала мать девочки – и страх, замешанный на чувстве неизбежности, поселился где-то у нее в животе. Она знала этот тип поведения.

«Господи, прошу тебя – нет!»

Неужели история повторяется?

Среда

Опустив голову, неотрывно смотрю на собственные руки с растопыренными пальцами – золотое кольцо на безымянном отсутствует. Сердце дико трепещет, пока пытаюсь припомнить, куда я могла его деть, подмечая при этом густую темную кайму под своими короткими ногтями – которые сейчас не округлые и ухоженные, как всегда, а грубые, все в заусенцах. Пальцы дрожат, когда я подношу их к глазам; мозг силится связать то, что я вижу, с попытками вспомнить, как же они стали такими. Какая-то правдоподобная причина набившейся под них грязи так в голову и не приходит.

Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть.

– У тебя там все в порядке, милая? Чего так застряла?

Это Марк. Ну естественно… А кто же еще? Перед моим мысленным взором по-прежнему проносится вереница образов – словно тараканы, спешащие скрыться из виду, но никак не могу ухватить ничего, что имело бы хоть какой-то смысл.

– Да, все нормально, – отзываюсь я, сосредоточившись на серой «под мрамор» плитке над раковиной, пока изрекаю эту откровенную ложь. Не осмеливаюсь сказать ему, что даже не помню, как встала с постели, или что очнулась на холодном, выложенном плиткой кухонном полу вся закоченевшая, с ноющим телом, провалявшись там бог знает сколько времени, прежде чем прокрасться обратно наверх и в ванную, где в страхе и заперлась, жутко боясь… Чего боясь? Чего-то. Чего-то не знаю чего.

Давненько со мной не случалось таких вот провалов в памяти, как этот… Ночные кошмары – это да, но никаких эпизодов с лунатическими выходами из спальни или из дома, с тех самых пор, как… «О господи!» Делаю глубокий вдох и натужно сглатываю, пытаясь затолкать обратно поднявшуюся было панику. Что-то затаилось в самой глубине головы – что-то плохое. Наверное, пока я просто не могу вспомнить, что именно, но не сомневаюсь, что оно еще поднимет свою уродливую голову. Всплывет на поверхность и явит мне себя так, что, несомненно, застигнет врасплох.

– Ты опоздаешь, Джен, – уже помягче произносит Марк, который наверняка чувствует: что-то стряслось. Либо так, либо он нашел мое брошенное обручальное кольцо и переживает, что это опять повторилось. Воспоминание о том, как я в прошлый раз сдернула кольцо с пальца и швырнула его в Марка, все еще свежо в моей памяти. Невольно съеживаюсь, припомнив поток брани и оскорблений, которые слетали тогда с моего языка. Это был далеко не самый лучший момент в моей жизни.

– Еще минутку! Не поторопишь там пока детишек вместо меня? – Стараюсь изо всех сил, чтобы мой голос звучал ровно, несмотря на захлестывающий меня страх. Куда девалось кольцо и почему у меня грязь под ногтями?

Оттираю их маленькой щеточкой, наверное, чуть ли не добрых десять минут, прежде чем покинуть убежище ванной с грязной пижамой в руках. Поднимаю крышку бельевой корзины и заталкиваю пижаму поглубже под остальные шмотки. Не хочу, чтобы Марк ее увидел.

Что, черт возьми, я делала этой ночью?

Сфокусировать зрение удается не сразу. Протягиваю руку на другую сторону кровати, но там пусто. Который час? Состояние заторможенное – наверняка из-за бутылки красного, которую я приговорил вчера вечером, – и трещит голова. Что ж, сделаем вид, что «мой организм не привык так мало спать» – отмазка, которой я люблю тешить себя, прекрасно сознавая при этом, что дело просто в похмелье. Буха́ть посреди недели – отнюдь не лучшая затея. Хотя всякий раз, решая поддержать чью-то компанию, я вроде забываю об этом. «Это обязательно надо было отметить», – говорит голос в моей голове. Я и вправду люблю отмечать каждое свое достижение, каким бы чепуховым оно ни казалось, – и вчерашний вечер случился лишь потому, что я повстречал своего старого университетского дружбана, который сразу же вознамерился поднять мой айтиш-ный бизнес на новые высоты. По крайней мере, в чем он меня неоднократно заверил. Хотя подробности того, каким именно образом он собирается мне в этом посодействовать, на данный момент довольно туманны.

Медленно выпутываюсь из одеяла и, спотыкаясь, бреду в ванную комнату. Там льется вода – Джен, должно быть, собирается на работу. Падаю обратно на кровать и хватаю свой мобильник с прикроватного столика. Прищуриваюсь на дисплей. Ни хрена себе – семь утра! Видать, не сработал будильник. Не то чтобы я человек привычки или что-то такое, но последние десять лет каждый божий день ставлю будильник ровно на шесть утра. И каждый раз, когда он срабатывает, я встаю. Даже если, как нынешним утром, вставать нет ни сил, ни желания. Так почему же сегодня…

Потому что будильник выключен.

Но ведь не сам же я его выключил?

Лежа и отвернув голову от света, проникающего сквозь занавески, пытаюсь вернуться обратно по собственным следам. Джен была уже в постели, когда этой ночью я ввалился в спальню, – залегла спать, не дожидаясь меня, пока я допивал последние капли вина, по второму разу пересматривая какой-то эпизод «Во все тяжкие»[1]. Я поцеловал ее на ночь, положил телефон на столик и отрубился, едва только голова коснулась подушки. Даже не стал проверять, нет ли пропущенных вызовов, и явно не припомню, чтобы выключал будильник. Хмурюсь, опять чиркаю пальцем по экрану, чтобы убедиться, что завтра он все-таки сработает, и снова встаю. Джен уже торчит в ванной гораздо дольше обычного.

– У тебя там все в порядке, милая? – спрашиваю через дверь.

Она отвечает, что да. Говорю ей, что она рискует опоздать, гадая при этом, не отрубился ли и ее будильник. И тут, вздрогнув, сознаю, что тоже опаздываю. Джен просит меня проследить за Эллой и Элфи, и я подавляю вздох. Надо приготовить им завтрак и убедиться, что они собрали все необходимое для школы. Это последнее, что мне сейчас требуется, вдобавок к тому, что проспал – мой день и без того катится в тартарары. И как раз в тот момент, когда я укоряю себя за негативный настрой и повторяю себе, что день будет таким, каким я его выстрою, вдруг обращаю внимание на что-то блестящее на пушистом кремовом коврике у изножья кровати. Дурнота подкатывает к горлу, когда я наклоняюсь подобрать крошечный предмет. Зажимаю его между большим и указательным пальцами и подношу к глазам; с моих крепко сжатых губ срывается стон. Это обручальное кольцо Джен.