Иногда я и сама думаю, что Орест – избранный ребенок. В нем есть что-то особенное: временами в его глазах мерцает свет, похожий на звездопад в зимнюю ночь. Но самому Оресту я предпочитаю об этом не говорить.

– Сотрудники больницы спрашивали, не у нас ли он, – продолжал Орест.

– Что? – воскликнула я. – Они что, не знают, где он?

Орест покачал головой.

– Не знают, – проговорил он. – И это очень странно. Судя по всему, он очнулся еще в конце декабря, несколько месяцев назад. Но человек, пролежавший полгода в коме, видимо, не может сразу встать и сбежать. Такой человек обычно бывает в плохой форме, поскольку организм долгое время не работал как надо. Поэтому Эйгир оставался в больнице ддя реабилитации и тренировок, чтобы восстановиться. Но теперь сотрудники больницы сказали маме, что Эйгир исчез.

– Так он сбежал? – спросила я. – Сбежал из больницы? Или кто-то пришел туда и… забрал его?

Я поежилась. Мне ли не знать, что у Эйгира множество последователей, один другого безумнее.

– Вот и я так подумал, – ответил Орест, – что его забрали последователи. И ты знаешь, что есть у последователей Эйгира?

Я уставилась на Ореста. Что? Что такое еще у них есть?

– Звездные часы, само собой! Астролябия! Месине удалось украсть ее у нас, и теперь она, конечно же, отдала ее Эйгиру. Теперь он снова начнет охотиться за Электрой. Ведь ему нужен тот, кого он считает избранным ребенком, – то есть Электра, – чтобы использовать астролябию.

Но сейчас астролябия не у Эйгира, она лежит у меня в ящике письменного стола! Я улыбнулась и уже собиралась рассказать об этом, когда Орест прервал меня.

– Если бы я только мог добраться до астролябии! Если бы она была у нас! – проговорил он с тоской.

Я улыбнулась еще шире и потянула за ручку ящика. Как удивится Орест, когда увидит астролябию! Ящик, как обычно, заело, и я потянулась за ножом, которым его обычно поддеваю.

– Если бы я мог добраться до астролябии, – продолжал Орест, снова нарезая круги по комнате, – я бы ее уничтожил. Разбил бы, растоптал – нет, я бы ее переплавил!

– Что? – изумилась я и уронила нож, который с грохотом упал на пол. – Зачем? Зачем уничтожать астролябию?

Орест посмотрел на меня долгим взглядом. Потом медленно произнес:

– Если астролябия перестанет существовать, Эйгир оставит нас в покое. Зачем ему дитя с лозой, если нет никакой астролябии?

– Но ведь раньше ты хотел оставить астролябию у себя, – проговорила я. – И потом продать ее за кучу миллионов!

Старинные инструменты, такие как астролябия, очень ценные. У Ореста всегда было мало денег, и он мечтал продать астролябию, чтобы стать богатым и съехать из дома, как только ему исполнится восемнадцать.

– Нет, – ответил Орест и потряс головой. – Я передумал. Важнее избавиться от Эйгира, чем получить все эти миллионы.

Ну и что мне теперь делать? Астролябия лежит у меня в столе, но я вовсе не хочу ее уничтожать.

– Но если бы у нас все же была астролябия, – осторожно начала я, – тебе, наверное, захотелось бы использовать ее?

– Нет, – строго ответил Орест. – Потому что астролябия не работает. Ни со Стрелой времени, ни без нее. Все это старые суеверия!

Он многозначительно посмотрел на меня, словно говоря «Малин-ну-пожалуйста-мы-ведь-уже-сто-раз-об-этом-говорили-только-не-говори-что-ты-по-прежнему-веришь-во-всю-эту-ерунду», и продолжил:

– Если бы у нас была астролябия, это бы нам нисколько не помогло. Эйгир только попытался бы забрать ее у нас вместе с Электрой. Единственный способ избавиться от него – сделать так, как я сказал: уничтожить астролябию и дать знать Эйгиру, что ее больше нет.

Пожалуй, не самый удачный момент убеждать Ореста в прекрасных качествах астролябии.

– Ты уверен? – спросила я. – Ты действительно думаешь, что он снова будет охотиться за Электрой? Ты боишься?

Орест плюхнулся на мою кровать. Провел рукой по покрывалу, брошенному кое-как поверх одеяла.

– Да, или… нет, вернее… не знаю. Не то чтобы я боялся… – проговорил он. – Хотя… да. Если сейчас он верит в то, что Электра – избранный ребенок, как он думал раньше про меня, то он ни за что не оставит ее в покое. Будет настаивать, чтобы она была рядом с ним. А у него она не сможет жить обычной жизнью, играть с другими детьми. Он будет постоянно следить за ней и все время ожидать, что она начнет творить какие-то там чудеса… при этом к ней самой он совершенно равнодушен.

Я кивнула. Пожалуй, самое ужасное – это люди, которые используют других, относясь к ним равнодушно.

– А что, если Электра ему поверит? – продолжал Орест. – Что, если она сама начнет думать, что она избранный ребенок, не такая, как все? Ребенок, который и вправду может управлять загадочными силами. Что тогда из нее выйдет?

Я опустила глаза. Ответа я не знала. Разве человек не захочет быть непохожим на других? Особенно если это правда – если ему действительно по плечу такое, чего не может никто другой?

– Она вырастет помешанной… и несчастной, – продолжал Орест. – Но самое ужасное – если бы Эйгир заявился к нам домой и постучал в дверь, мама тут же постелила бы ему в гостевой комнате. Ты ведь знаешь, какая она…

Добрая – вот какая мама у Ореста. Ее зовут Мона, и она верит во все: в привидения и духов, в целительные травы и предсказания – во все, что только можно себе представить. Пожалуй, единственное, во что она не верит, – это математика и логика. На обычную работу она не ходит, а принимает на дому людей, у которых разные проблемы. И пытается им как-то помочь. Кладет им на голову кристаллы, дает отвары трав, гадает на картах, ищет ответы при помощи маятника, поет гимны – короче, делает всякие мистические и магические вещи. Почти как ведьма. Только добрая ведьма. За одно утро она успевает проделать больше странных телодвижений, чем многие люди за всю свою жизнь.

Но она добрая до мозга костей. Думаю, именно поэтому так много людей приходит к ней за помощью. Может быть, им вовсе не нужны гороскоп или кристаллы, которые надо положить на живот. Может быть, им просто нужен добрый человек, который бы их выслушал.

Но Орест – он, конечно же, считает, что Мона могла бы заняться более практическими делами, типа оплатить счета или дать Электре с собой в садик дождевик и резиновые сапоги, а не выслушивать проблемы других. Хотя Орест и собирается уничтожить астролябию, я все же должна рассказать ему все про нее и Месину. Он по-прежнему сидел на моей кровати, то и дело проводя рукой по покрывалу, усталый и расстроенный.

Я как раз собиралась открыть рот, чтобы все рассказать, когда он воскликнул:

– Ах да!

Так неожиданно, что я буквально подскочила. Он посмотрел на меня решительным взглядом, и я подумала, что он сейчас в своей взрослой манере сообщит мне о каком-то важном решении. Орест поднялся, оказавшись прямо передо мной – я сидела на стуле за письменным столом.

Тут он достал из кармана брюк маленький пакетик, завернутый в газету и перевязанный коричневой ленточкой.

– Поздравляю с днем рождения, – выпалил он и сунул пакетик мне в руки.

– Спасибо, – ответила я, принимая подарок. – Как мило, я-то ду…

– Ну, я пошел, – прервал он меня. – Поговорим завтра.

Я и рта не успела раскрыть, а он уже исчез. Я слышала, как он спустился по лестнице, вышел в прихожую, затем хлопнула входная дверь. У меня хватило ума не побежать за ним. Наверняка он сильно покраснел. И не может представить себе ничего хуже, чем смотреть, как я открываю подарок.

Узел оказался таким крепким, что мне пришлось разрезать ленточку канцелярскими ножницами. Под газетой оказалась маленькая белая коробочка, а в коробочке я увидела розовую шелковистую бумагу. Отогнув ее, я обнаружила подарок. Это был листик из серебристого металла, красиво собранный из блестящих нитей, создающих как бы прожилки. С одной стороны лист был изогнут, отчего казался более живым, как будто изгибался на ветру. На задней стороне оказалась булавка, при помощи которой можно было прикрепить его, как брошь.