– Это их работа – задавать вопросы, – возразил Трюггве Нюдален и по-отечески положил свою ладонь на руку сына. Патрик отдернул руку.

– Как будто вы подозреваемые, а между тем они сами прекрасно знают, кто это сделал. Тоже мне загадка!

– Просто позвольте нам делать свою работу, чтобы дети снова смогли свободного бегать по округе и играть.

– Нас здесь даже не было, – подала голос Софи Нюдален, – мы это уже говорили. У нас на прошлой неделе начался отпуск, и мы выехали сюда в понедельник вечером, чтобы избежать праздничных пробок. Остановились возле моста Тённебру, поели и дали побегать детям. И лишь к девяти часам вечера оказались на месте.

– Вы бы лучше спросили, как нам здесь теперь живется, – снова вмешался Патрик, – каково это, когда твоя двухлетняя дочка на секунду исчезает из поля зрения.

Его мама Марианна, «но все зовут ее просто Мейан», приблизилась к ним с извиняющимся видом и натянутой улыбкой.

– Сынок, ну чего ты так разволновался? Это же всего лишь несколько вопросов. Они обязаны спрашивать о таком.

От нее веяло какой-то добротностью и основательностью, которые не сумело поколебать даже убийство в доме соседа.

– Хотите еще по чашечке?

Трюггве и Мейан оба были в то утро на хуторе. Прибирались в доме и во дворе, готовились к приезду внуков. Он рубил дрова и прикручивал ножки к большой кровати, наверняка нашлись и какие-то другие дела, в то время как она наводила порядок в пекарне, куда они сами собирались переехать в тот день. Каждый был по уши занят, и обращать внимание на машину или на какое-либо подозрительное движение внизу возле дома Хагстрёма было попросту некому. Не до того было. Если уж на то пошло, то им отсюда даже плохо видно его дом. А с шоссе постоянно доносится шум проезжающего транспорта, кроме него они едва ли что-то слышали.

Когда ГГ спросил про их отношения со Свеном Хагстрёмом, Патрик взорвался снова. Резко вскочил со своего стула, так что тот даже перевернулся.

– Да не было здесь с ним ни у кого никаких отношений. И вообще, оставьте нас в покое, хватит с нас того, что нам приходится здесь находиться!

После чего он пересек двор и исчез за сараем.

– Вы должны простить его, – сказала Софи, – за то, что он стал таким. Сердится и бросается словами, словно это может как-то улучшить дело. На самом деле в глубине души он так не думает.

– Просто он такой по натуре человек, – вмешалась Мейан. – Патрик всегда был немного взбалмошным.

– Ты говоришь это так, как будто он невменяемый, – проворчал Трюггве.

– Но я вовсе не это имела в виду!

В ответ Мейан получила от своего мужа хлопок по руке, тот же жест, которым он только что пытался успокоить сына. Она ухватила его за руку.

– Я был у Свена не далее как несколько месяцев назад, – сообщил Трюггве, – но я бы не назвал это дружественными отношениями.

Софи Нюдален, извинившись, покинула их, ей надо было присмотреть за детьми, к тому же она едва знала этого Свена Хагстрёма.

– Вы общались? – спросил ГГ, когда Софи скрылась в доме. – Как соседи, я хочу сказать.

– Он был не из тех, с кем приятно посидеть и потрепать языком на лавочке.

– Прежде он был лучше, – вставила Мейан. – Когда у него была Гуннель.

– Но она уехала, – добавил Трюггве, – больше не могла его терпеть. Когда же это было?..

– Гм, через год или два после того…

– …что случилось с их сыном.

Старики одновременно кивнули и заговорили наперебой.

– Свен Хагстрём по большей части держался особняком… – начала Мейан.

– И его можно понять, – продолжил Трюггве, – народ же любит посплетничать. И у каждого своя теория.

– О чем? – вклинился ГГ.

– О том, что делает людей такими. Вдруг это передается от родителей, – Трюггве Нюдален покосился на сарай, за которым исчез и больше не показывался Патрик.

– Как долго вы здесь уже живете? – спросила Эйра.

– Тридцать лет, – ответила Мейан. – Мы познакомились, когда оба работали в Норвегии. Мы заработали там денег и смогли купить этот хутор, в тот же год и поженились. Вы же знаете, какие здесь цены, во всей стране не найдется домов дешевле, хотя здешние места самые красивые.

По ее лицу пробежала тень.

– Вот уж никогда бы не подумала, что здесь случится такое.

– Мы говорили о проселочной дороге, – вставил Трюггве. – О том, что ее давно никто не ремонтировал. Вот зачем я отправился к Хагстрёму. Вы же сами видите, в каком жалком состоянии она находится.

– И как прошел разговор?

– По большей части мы сошлись во мнении. Но это очень долгий процесс. Непросто заставить местные власти что-то сделать, уж поверьте мне, хоть я и сам там работаю.

– Ага, в бухгалтерии, но ведь это же совсем другое. – Мейан поднялась и принялась собирать блюдца, ссыпая крошки в ладонь. – Это чтобы не привлекать ос, – пояснила она. – Они такие назойливые в этом году.

– Я помогу вам, – вскочила Эйра.

– Не стоит.

Но Эйра все равно ухватила несколько чашек и последовала за ней. Пекарня состояла из кухоньки и маленькой комнатки, тщательно отремонтированной с сохранением всех оригинальных деталей. Внутри было хорошо и покойно – благоприятная возможность поговорить по душам. Долгий брак, казалось, настолько прочно спаял супругов вместе, что они даже говорили в основном одно и то же.

– Детишкам ведь нужно больше места, а нам летом и здесь хорошо, – Мейан тщательно споласкивала чашки под краном. Она рассказала, что у них есть еще дочка Йенни, которая поехала в Сидней да так там и осталась. Детей у нее нет. Поэтому они нарадоваться не могут на малышей Патрика.

– Красивый у вас хутор, – сказала Эйра.

– Нам хотелось создать свой собственный уголок на земле. Это мой родной край, я здесь выросла, а Трюггве хоть и не отсюда родом, но полюбил это место с первого взгляда. На самом деле Нюдален – это мое родовое имя. Я родом из деревеньки в нескольких милях отсюда.

– С вашей стороны это очень щедрый жест – отдать детям дом, а самим все лето ютиться здесь.

– Чепуха. Главное, чтобы они продолжали приезжать к нам. По сравнению с этим мелкие неудобства ничего не значат.

Из окна кухоньки виднелась крыша дома Хагстрёма, и пока Мейан говорила, ее взгляд постоянно устремлялся туда.

– Вы часто разговаривали со Свеном Хагстрёмом? – спросила Эйра.

– При встрече я, конечно, здоровалась с ним, как и все. По-соседски заглядывала к нему с банкой варенья, но говорили мы мало. В основном о погоде. Я иногда задумывалась о том, какой же он все-таки одинокий. Не думаю, что дочка хоть раз приехала его навестить.

– Вы не слышали, имел ли он с кем-нибудь размолвки? Может, он был сердит на кого-то… – продолжала расспрашивать Эйра. – Я сама-то здешняя, знаю, как любят болтать о таком, порой из поколения в поколение.

Мейан задумалась и долгое время стояла так, глядя в окно, пока вода из крана бежала в раковину.

– Разве что из-за леса. Местный люд часто из-за него ссорится: то кто-нибудь нарубит дров в чужом лесу, то распилит поваленные бурей деревья, такое тоже случается. А то и того хуже – продадут права на лесопользование компании «Свеаског», и в один прекрасный день соседи встают и видят вместо леса за окном – вырубку.

При этой мысли она вздрогнула или ее напугало какое-то движение снаружи.

– Но вы уверены, что это сделал не он, не его сын? Тогда кто же еще это мог быть?

Въехав на холм, Улоф резко затормозил. Возле его дома стоял какой-то автомобиль. Рядом маячила худенькая девушка в черной одежде и говорила что-то в микрофон. Он заметил чью-то голову на переднем сиденье – значит, их было двое.

Он не успел определить, откуда они – с радио или телевидения, как уже съехал с холма и медленно покатил обратно по грунтовке.

Он слишком хорошо помнил шумиху, которая поднялась тогда. Вопросы, которые свистели вокруг него, как пули из духового ружья, когда он выходил вместе с матерью или отцом из полицейского участка, машины с надписями на боку, которые целыми стаями лепились к обочине. Мама натягивала куртку ему на голову и прижимала к себе, а папа просил всех убираться к чертям собачьим.