– Олег, ты кричишь.

– Что?!

– Ты кричишь на меня. Мы не будем говорить в таком тоне.

(пауза)

– Ты хотела узнать о моей мечте. Моя мечта – это не дом у реки, не детишки в траве, не шелест волны. Моя мечта – это пожить на почтительном расстоянии от самого себя. И эта мечта недостижима. Ее можно подменить чем-то другим и попытаться заставить поверить окружающих в то, что мне действительно важна карьера, машина, дача, победа сборной на чемпионате мира по футболу. Окружающих, но не себя. Я-то прекрасно знаю, что главное – это гармония внутри. Желание видеть себя и не плеваться тут же от этого вида, от своих мыслей, суждений, поступков. И видеть, понимать цель всего, что происходит со мной.

– Ты странный, Олег. Вернее, необычный.

– Я не могу жить по инерции, Катя. Живя так, трудно понять, правильно ты живешь или нет. Законы, которые устанавливают люди, только принято считать истиной. О том, как все должно обстоять на самом деле, не знает никто. Значит, нужны какие-то свои законы и уверенность в их правоте. Значит, нужны постоянные вопросы к самому себе и ответы на эти вопросы.

– А что делать другим людям? Тем, которым довелось оказаться рядом с тобой? Тем, которым ты симпатичен? Они должны жить по твоим правилам или уйти? Но в таком случае ты неизбежно будешь оставаться в одиночестве. Потому что жить вот так с тобой – значит съедать себя изнутри и видеть, как съедаешь себя изнутри ты. А это еще болезненнее, чем жить без тебя.

(пауза)

– Теперь тебе понятно, почему я один? И почему я ушел той ночью?

– Ты хочешь быть один. Несмотря на то, что часто это для тебя – почти физическое мучение. А ушел, чтобы своим отношением к самому себе и к жизни вокруг не сделать больнее такой вот милой девушке, как я. Размечтавшейся о земной романтике. Ага?

– Боюсь, что ага.

(пауза)

– Но раз уж ты так любишь размышлять и задаваться вопросами, то почему бы тебе не подумать о том, что жизнь можно посвятить не только поиску себя в себе, ежедневному копанию в собственных мыслях и последующему злобному отбрасыванию их, не только формулировке законов, пригодных для себя самого. Жизнь можно посвятить жизни. Жизни другого человека. Жизни нового человека. Тогда твоя жизнь будет иметь связь с жизнью вокруг. Тогда твое влияние на мир будет иметь одушевленные контуры. Тогда волшебство, на которое ты надеешься, сможет хотя бы отчасти свершиться, потому что часть твоей ноши сможет разделить еще один живой человек. А когда у тебя родится новый человек, то все лучшее, что есть в тебе, сможет, наконец, найти выход и расцвести снова уже в другом теле, в другой душе.

– Мм…

– Да, я понимаю, почему ты одинок. Но еще мне хотелось бы сказать, почему одинока я. Поиск второй половинки – это не пустые слова. Это не повод для смеха и глянцевой пошлости. Это серьезно, иногда это доводит человека почти до помешательства, хотя он зачастую и не понимает истинной причины. Это проблема. Мне тоже нелегко. Смотреть в зеркало и на календарь, висящий рядом. Понимать, что терпение на исходе. Что везения не дождаться. Что в той жизни, которая за окном, нет места для моих переживаний и незаметных другим истерик. Что время идеалов осталось в юности, а нынешняя объективная реальность раз за разом отрицательно качает головой в ответ на мои запросы, которым либо суждено снижаться, либо оставаться незыблемыми без надежды на изменение моей ситуации к лучшему. Это двойная сплошная линия, которую я сама начертила, и через которую не могу переступить.

– Двойная сплошная?

– Да. Она есть и у тебя. Дело в том, что, по сути, мы с тобой говорим об одном и том же. Разными словами. Разными образами. В меру своей искренности. Говорим, не веря во взаимность понимания, но подсознательно надеясь, цепляясь за него.

– И в конечном счете получая его, всмотревшись в образы и вслушавшись в слова внимательнее.

– Очень хорошо, что ты это сказал.

(пауза)

– Знаешь, я так и не смогу объяснить, почему позвонил. Даже себе самому, тем более тебе. Тогда, ночью, когда я ушел, то был уверен, что мы больше не встретимся, даже не услышимся. Тяжелое чувство, которое я испытывал, закрывая твою дверь, было запрятано глубоко внутрь, а место это было утоптано, утрамбовано, заасфальтировано. Та ночь была прекрасна, но я решил вычеркнуть ее из своей жизни. Избавиться как от лишнего груза, который усложняет мое и без того непростое существование. Но вот, мой пресловутый самоконтроль дал сбой. Я перешел ту самую свою линию, о которой ты говоришь. И как только это произошло, я сразу же, прямо на улице выхватил мобильник и стал искать твой номер. Не понимаю, как я смог это сделать. Что я хотел тебе сказать, что услышать от тебя… Но что-то сказал, что-то услышал. Что-то родное есть в твоих словах, в том, как ты говоришь. Возможно, ты права, и твое решение станет и моим выходом из внутреннего тупика. Только время знает все ответы. Я их не знаю.

– Не нужно ответов. Не нужно и вопросов. Достаточно на сегодня. Твой мобильник, наверное, вот-вот разрядится. Я хочу, чтобы ты взял такси и приехал. Я правда этого хочу. Ты можешь это сделать?

(пауза)

– Буду через десять минут.

(гудки)

Август 2006

Не работается. В голову лезут совершенно несвоевременные мысли о грядущих днях рождения жены, а затем и тещи; об очередном повышении цен и деньгах за квартиру. Да еще солнце, наконец, соизволившее появиться из-за облаков, сделало это в тот самый момент, когда ему настало время оказаться прямо напротив моего окна. Щурясь и вяло пытаясь сосредоточиться, я несколько секунд смотрю в чертеж, затем сдаюсь. Четверть одиннадцатого. До обеда как до луны. Что ж, выход из этой пакостной ситуации только один.

Оглядываюсь на Смирнова. Тоже мучается. Ему еще тяжелее, вчера отмечал годовщину свадьбы. Отметил на славу, это видно по лицу. Поерзав на стуле, поднимает на меня глаза. Жалкая улыбка. Понимаю тебя, старик.

Привычный жест – два пальца к губам.

Облегченно кивает. Еще бы, конечно.

Усмехаемся друг другу и потихоньку исчезаем с рабочих мест. Вроде никто не обращает внимания.

Ну никакого служебного рвения, что ты будешь делать. Опять никакого.

В коридоре встречаем Семеныча. Интересно, почему это наш чудесный фрезеровщик не в цехе? Наверное, потому же, почему и мы не у кульманов. Организм ждет от хозяина чего-то большего, чем протирание штанов у чертежей или обработка очередной болванки. Какого-нибудь маломальского разнообразия ждет. Хотя бы по случаю наступления весны.

Берем Семеныча с собой. Какие вопросы. Втроем веселее.

В курилке пусто и прохладно. Вот и замечательно. Не до галдежа, хочется спокойствия и безделия, хотя бы на несколько минут.

Некоторое время молчим, каждый погружен в свои мысли. Я открываю окно, впуская пыльный апрельский воздух и пару резвых солнечных зайчиков на противоположную стену. Жалостливый скрип оконной рамы служит началом разговору.

– Аккуратнее с окошком, Саня. Еще пара открываний, и кранты раме, – кряхтит Смирнов, чиркая спичкой. – Аж зимой собирались поменять, да, видно, пока не развалится, не почешутся.

– Да и с подоконником поосторожнее, – добавляет Семеныч, наблюдая за моей попыткой усесться поудобнее. – Подвиг Лехи, я так думаю, тебе вряд ли под силу.

– Чего за подвиг, какого Лехи? – интересуюсь, прикуривая и протягивая сигарету Семенычу.

– Козлова Лехи, кто ж у нас еще спец по экстремальному везению, – изрекает Смирнов, сощуривая глаз от дыма. – Среди моих знакомых нет другого человека, способного средь бела дня грохнуться с четвертого этажа и остаться целым и невредимым.

– Да ты что? Леха ссыпался с четвертого этажа? – искренне удивляюсь я. – А я не слыхал. И жив-здоров, говоришь?

Семеныч криво усмехается:

– Счастливец он и есть счастливец. За дерево зацепился. Пару царапин схлопотал, даже без переломов обошлось.