«Правда – это то, во что ты сам веришь. Всё остальное можно считать выдумкой». ©

«Сигарета с ментолом в тонкой руке..» Какая к чёрту сигарета с ментолом? Ты пишешь роман или рассказик на две странички? Роман? Большой роман? Значит, «Camel»! И рука – не тонкая! Рука, как рука, и ногти на ней обломаны! Потому что ты пишешь КНИГУ, а не сидишь в маникюрном салоне или как там его, чёрт побери, называют! Ты долбишь день и ночь на пишущей машинке, чтобы успеть к сроку, потому что у тебя – заказ! Нет, не в редакции. Ты пишешь для одной слишком занятой Мадам. Ведь ты – «ghostwriter »! «Призрак пера», ха-ха! Что за Мадам, спрашиваете? Это тайна. Мадам подкидывает идеи, а ты стряпаешь из них бестселлеры и получаешь за это проценты. Не бог весть какие деньги, но жить можно. На обложке фигурирует чужое имя, но пока тебя это мало волнует. Тебе двадцать семь, и ты думаешь, что всё ещё впереди. Слава, известность и большие деньги. Ради этого можно и потерпеть, но совсем скоро ты выйдешь из тени! Твой роман, твоя книга – она уже существует в твоей голове. Её герои объёмные и страстные, в их венах течёт настоящая кровь, а не сладкий клюквенный сироп!

– Послушайте, Ребекка! Вы задолжали за комнату уже за 3 месяца! Если не расплатитесь до субботы, как ни прискорбно, мне придётся забрать вашу пишущую машинку. Сегодня я узнала у старьёвщика – этот дребезжащий «Underwood» пойдёт за неплохие деньги.

– У старьёвщика? Да Вы с ума сошли, миссис Флеминг! «Underwood» – это единственное, что у меня есть в этой жизни! Вы можете выкинуть меня из вашей лачуги, но, умоляю, не прикасайтесь к машинке! Возьмите пока в счёт долга пачку «Camel» и отваливайте отсюда!

– Возьму только вместе с банкой кофе. Не прячьте кофе, Ребекка!

– Да, подавитесь, миссис Флеминг!

– И вам хорошего вечера, мисс! И постарайтесь не стучать по клавишам изо всей силы – семейные из второй комнаты который раз жалуются на вас!

«Старая ведьма», – бормочет Ребекка, и, выплюнув потухшую сигарету изо рта, бросается печатать. Если отвлечёшься, то всё – мысль ушла. Поэтому – не отвлекаться, милая! Не отвлекаться и не расслабляться! Ра-бо-тать! Или как говорит парень из пятой комнаты: «Arbeit und Disziplin». Работа и дисциплина – это основа всего! Придётся поднапрячься, детка! Осталось дописать всего ничего – эпилог. А потом – потом начинается мука: шлифовка материала, которая при склонности к перфекционизму может длиться бесконечно.

Мадам стала в последнее время слишком привередлива к тексту. Говорит, Ребекка, писательский рынок заполнен говном. Говном и шаблоном. Берёшь, говорит, в руки книгу, читаешь первую фразу и уже знаешь, чем она закончится. Нет, не фраза, книга! Мы должны быть непредсказуемы, Ребекка! Держите марку, Ребекка! Не опускайтесь до примитива, Ребекка! Глаголы, прилагательные, имена существительные – всё должно быть к месту! Мысль должна сверкать в каждом предложение, а предложение должно быть сложноподчинённым и лучше, на пол-страницы. «Ха, какой дурак будет читать предложение на пол-страницы», – хочет огрызнуться Ребекка. Но с Мадам не поспоришь. Кто платит, тот и заказывает музыку, или, в этом случае, текст. Не огрызнёшься, мать твою, не поспоришь! Согласно киваешь головой и покорно принимаешь аванс, которого не хватает даже на сигареты и кофе, а вместо сна идёшь составлять список из тысячи и одного синонима, чтобы не повторяться.

«Вплетать, Ребекка, умело вплетать словесные бриллианты в ткань рассказа, чтобы заворожить читателя!»

Мадам носит шляпку с вуалью и красит губы тёмно-красной помадой. Всё, что видит Ребекка, разговаривая с ней, – это чёрные мушки и красиво очерченный рот. «И поторопитесь, Ребекка! Хватит дурака валять!» Мадам опускает вуаль до самого подбородка и выходит из комнаты. От возмущения Ребекка хватает воздух открытым ртом – это она-то валяет дурака? Ну, знаете ли!!!

Пока хозяйка пансиона, пани Ванда, дородная немолодая женщина, одетая в длинное тёмно-коричневое полушерстяное платье и белый накрахмаленный фартук, пыхтя возилась с замком, пытаясь открыть гостевую комнату, стоящая за ней девушка, держащая в руках старый чемодан с разноцветными наклейками, вертела головой, осматриваясь в плохо освещённом коридоре. Электрическая лампочка слабого накала, укреплённая над лестницей, и вторая на потолке, не лучше – обе едва испускали тусклый свет, бросающий дрожащие отблески на стены, покрашенные до середины густой маслянистой краской непонятного цвета.

– Панна, не посчитайте за труд, щёлкните выключателем на той стене! – пани Ванда стёрла тылом ладони обильно выступивший на лбу пот. – Да поставьте же, наконец, свой чемодан! Не украдут, не бойтесь!

Чемодан громыхнул о пол, вызвав в коридоре гулкое эхо.

– У вас там кирпичи, что ли? – хозяйка подозрительно посмотрела на девушку.

– Пишущая машинка, – смиренно ответила та. – Где вы говорите выключатель, пани?

– Да за вашей спиной!

С техникой Ребекка была настороже. Эти электрические проводки, кнопочки, реле, розетки и тому подобные штучки вызывали в её голове хаос. Если бы было можно, вместо электричества она бы пользовалась свечами. Куда как удобнее! Чиркнул спичкой – зажёг свечку, дунул на пламя – погасил.

– Ну что вы возитесь, панна? – недовольно заворчала пани Ванда, видя, что девушка безрезультатно шарит рукой по стене в поисках выключателя. – Вон же он там, в пазу!

Ребекка торопливо щёлкнула кнопкой, и над дверью загорелась третья лампочка с ярким, режущим глаза светом. Тут же из полу-тьмы проявились высоко развешанные по всему периметру коридора картины. Написанные в стиле примитивизма, они изображали идиллические деревенские пейзажи с изумрудной травой, кобальтовым небом, высоченными деревьями, белыми коровами с печальными глазами, пасторальными пастушкАми, играющими на рожках, и грудастыми пастУшками, стоящими в завлекательных позах. Уловив взгляд Ребекки, хозяйка сказала, кивнув на картины:

– Постоялец один увлекался. Всё рисовал да по стенкам развешивал, пока места не осталось. А потом съехал внезапно.

– Что же он не забрал картины-то? – удивилась девушка.

– Говорю же – съехал! Вечером ещё коров малевал, а с утра его и след простыл.

– Чудак-человек!

– Ага, – подтвердила пани Ванда. – А по мне – пусть висят. Может когда и назад пожалует, чудак этот, как вы говорите. Заберёт их тогда.

– Это я так брякнула, не подумав, – поправилась Ребекка. – У каждого свои интересы. Один человек картины для души рисует, я вот книги пишу…

– Так вы та самая писательница, что звонила мне третьего дня? – догадалась пани Ванда. – Не обижайтесь, панна, запамятовала! Пансион заполнен под завязку, а гости всё едут и едут. В этом году что-то небывалое, уже и флигель подготовили, чтобы было, куда селить.

Она наконец-то провернула ключ в замке, толкнула дверь, поддав её коленкой, и та распахнулась со скрипом.

– Ну, вот и ваши апартаменты, панна…

– Ребекка, – подсказала девушка, подхватывая свой чемодан и входя в просторную и солнечную комнату.

Контраст с тёмным коридором был здесь очевиден.

– Сторона юго-восточная,  – говорила между тем хозяйка, стоя в дверном проёме и обмахиваясь двумя руками. – Солнце с утра и до обеда ваше! А если не поленитесь рано вставать, то и восход тоже ваш! Туалетная комната у вас своя, душ – на этаже. Шкаф одёжный, стол письменный большой, как просили.

Ребекка еле успевала усваивать информацию.

– А что же у вас вещей так мало, панна? – спохватилась вдруг пани Ванда. – Неужели с одним чемоданом приехали?

– Ох, саквояж с одеждой в машине остался, в такси. Да водитель, скорей всего, уж уехал, – забеспокоилась девушка.

– Это пан-то Ковальский уехал! – усмехнулась хозяйка и сделала успокаивающий жест рукой. – Он пока пинту пива не выпьет и нашу фирменную свиную рульку не отведает, в обратный путь не тронется. Шутка ли – серпантин! На голодный желудок и стошнить может, да и голова , не дай Бог, закружится. Тут надобно основательно подкрепиться, а уж потом и за руль садиться!