– Да-да, мы хотели индивидуальный подход к вам, – выкрикнул второй и засмеялся.

– …А всё потому, что у вас могут быть одинаковые хобби и мечты, но все вы – разные, – добавил третий.

– Девчонки, садитесь каждая за свой стол, и откроете эти крышки, когда мы скажем «Давайте!» – донеслось от мужчин, и женщины стали занимать быстрее места, как перед театральным представлением.

Вот уже перед каждой из них стоял поднос. Осталось дождаться команды «Давайте», чтобы увидеть сокрытое.

Девушки сняли крышки, под каждой из них была крафтовая коробка, перевязанная одинаковой голубой лентой.

Интрига продолжалась, мужчины улыбались, ожидая реакции дам.

И вот первая из них развязала бант, сняла крышку и от неожиданности прочла вслух:

«А у Ленки она ниже коленки».

Перед ней стоял небольшой торт с изображением вагины размером до середины ног.

Девушка испуганно округлила глаза и посмотрела на коллег, заметив, что у них тоже схожее изделие, она успела прочесть послание к тортам сидящих по бокам от неё:

«А у Маши воняет, как прокисшая каша».

«А у Оли и туда гиалуронку вкололи».

Чувство мерзости происходящего висело над столами.

Казалось, что это происходит во сне, будто кто-то ущипнёт тебя – и вот ты лежишь в своей любимой кровати и видишь бредовый кошмар.

Кто-то из мужчин поправлял галстук-бабочку, и это лишь подчеркивало творившийся прямо здесь и сейчас полнейший сюр.

– Что это значит? – с напором спросила Света и сжала губы. – Вы издеваетесь?

Мужчины были, казалось, невозмутимы.

– Вы охренели, – раздался голос Оли с напором. – Решили нам испоганить праздник?

Раздались нерадостные смешки в ответ, и из толпы донеслось:

– А что, вам не нравится? Да? Всем разные торты, у Оксаны даже тюльпаны пририсовали к вагине. Нет ни одного одинакового подарка.

– Да-да, вы ведь всем купили на праздник одинаковые презервативы самого маленького размера, да ещё, когда дарили, оттопырили неоднозначно мизинчик, да, Свет? – произнёс шатен, стоявший по центру. – А тут индивидуальный подход.

– Это не смешно, вообще не смешно, – закрывая крышку и отодвигая в бок коробку, произнесла Лена.

– А мы и не смеёмся, нам и вечером 22 февраля не было смешно. Было дико тупо, пошло, ещё раз тупо и пошло, как сейчас вам, – донёсся мужской голос.

– У меня слов нет, – Света встала и широко надула ноздри. – Ни один из вас не служил в армии. Ни один. А праздник «День защитника Отечества», поняли?

В воздухе запахло войной полов, начавшейся, оказывается, ещё 2 недели назад.

– Мы пошутили ведь, чтоб вам шампунь не дарить, – поддакивала Лена, все ещё надеясь, что такой десерт – это не всерьез.

– Так мы, Ленусик, так и поняли, когда вы из пакета супермаркета поблизости достали 6 одинаковых пачек контрацептивов, – кто-то подтрунивал в ответ.

– Как вам не стыдно, – Светлана откинула локоны и начала обмахиваться стопкой белой бумаги, которую достала из принтера. – Надежда Фёдоровна – взрослый человек, и вот так её тоже поздравили. Вы, мужчины, – хамы. И, главное, мы ж спросили, как вам? Честное слово, хуже баб. Месть они выдумали. Искали кондитера, парились, стишки выдумывали. И кто вы после этого?

Света, предложившая эту идею подарка, села и начала нервно жевать канапе, не зря ж на стол поставила.

Она чувствовала, что перегнула палку тогда, сгибая мизинец и поясняя, что до мужчин многим из них надо дорасти, «отдать честь Родине и не только». Выпив, она часто могла выйти за рамки:

«Но остальные – остальные же меня не особо останавливали», – проносилось в её голове.

Все девушки в это время перевели взгляд на самую старшую женщину в коллективе в надежде на защиту, но она с улыбкой продолжала сидеть за столом.

Вдруг от её стола донеслось:

– Долг платежом красен. Да вас разве переубедишь? Все или не замужем, или развелись, или обиделись на весь мир. Выдумали эти стыдобища дарить. Фу!

После этих слов она отвернулась к окну.

Все девушки моментально вспомнили, как их пожилая коллега была против такого «оригинального сувенира».

– Кстати, Надежда Константиновна подарила нам, когда вы все уже срулили, по билету на волейбол, объяснив, что после 30 начинают появляться морщины, но не всегда мозг, – произнёс один из тех, кто был в галстуках.

– Да, давайте забудем, – предложила всё это время молчавшая Юля. – Пошутили несмешно и мы, и парни – вот так вот в ответ. Вот и всё. Давайте чаю попьём уже. У меня вот, допустим, если верить торту, об это самое место можно вытирать козюли.

Девушка нелепо засмеялась, надеясь быстрее уладить конфликт, но её никто не поддержал.

Надежда Фёдоровна молча сняла крышку и показала, что у неё торт с изображением женщины на велосипеде и подписью «Надежде в Надежде, что Настоящих Женщин много».

– Давайте заканчивать этот цирк, – резюмировал довольно упитанный брюнет с бородкой, поднимая коробку одного из тортов.

Под ней лежал сертификат в магазин косметики.

– У каждой из вас такой. С праздником!

После этого он снял бабочку, добавив:

– Давайте уважать друг друга, воевать всегда легко, а жить в мире, понимая, что все разные, – это труд. Мир?

Упитанный брюнет подошел к Светлане и протянул мизинец, как в детстве, когда хочешь снова стать с кем-то другом.

Я сидел, заткнув пальцами уши, чтобы не слышать, как ссорятся родители. Мне очень хотелось дождаться Деда Мороза и сказать ему: не нужны мне очки виртуальной реальности, я хочу переписать письмо к тебе. Я хочу, чтобы мама и папа не ругались никогда.

Вдруг я услышал резкий голос:

– Даня! Дань, да иди ты уже сюда. Помоги мне, – затем крик стал громче, и мама добавила: – А то только мне одной будто этот Новый год сдался.

Я пошёл на кухню, думая, виноват ли в ссоре, но на всякий случай сильно улыбался маме.

Она не смотрит на меня, но я знаю, у неё заплаканные глаза.

Мама быстро-быстро режет ножом солёный огурец.

Я иду на цыпочках, чтобы взять немного, но мама любит меня, она поворачивается и, не говоря ни слова, кладёт мне в рот кусочек, а затем добавляет:

– Колбасу давай режь!

И я очень стараюсь, потому что хочу увидеть её счастливой. Я делаю полоски, чтобы были одинаковые, а теперь надо поперёк, у меня уже почти выходят ровные красивые кубики.

Из комнаты доносится: «Ну и гадость ваша заливная…» Значит, папа смотрит снова фильм про пьяного дядьку, который полетел в другой город по ошибке. О, папа переключил, такая знакомая песенка: тут дядька переоделся царем и бегает по крыше. Смешной. Тоже хочу так бегать, но мне не разрешают.

Мамино лицо оказывается очень близко к моему, она будто хочет продырявить меня носом, как я вчера бумагу, когда нарисовал кривую ёлку и хотел исправить:

– Ну что ты наделал, Дань? Ты чего тут ворон считаешь? Лучше б не просила тебя. Все надо переделывать. Иди в комнату.

Я возвращаюсь и боюсь сказать, что я старался, потому что мама может разозлиться ещё больше.

Надо мне стараться больше.

Пойду ей скажу это, и вот я открываю дверь и слышу, как папа вернулся на кухню и они снова ругаются:

– …ты хочешь новую жизнь, да? Старая тебе не нравится? Сына тебе мало?

По голосу я понимаю, что мама снова плачет, папа что-то шепчет ей, но я могу разобрать только:

– …счастливее.

– Кто? Кто будет счастливее? – кричит мама уже так громко, что мне страшно, что услышат соседи. – Я стану счастливее? Да я первые два года Дани сама себя не помню: сиську дай, зад помой, «мишка косолапый по лесу идёт…», я книги ни одной не прочла нормальной, будто обслуга, ходила в одежде затасканной. Я не хочу так снова.

Папа снова шепчет что-то, и мне хочется обнять маму, я иду на кухню, чтоб сказать ей, что люблю и слышу:

– Да я потеряла два года своей жизни, и ты мне снова предлагаешь это. Да?

Папа начинает открывать дверь, и я забегаю в ванную и включаю воду: