– Дядька страшный в дверь сегодня звонил, я же тебе говорила, – Ленка округлила глазёнки. – Чёрный весь. С бородищей такой. – Расставив руки почти что на ширину плеч она показала, какая у него была бородища.

– Ты, дорогая моя, мозги-то мне не парь, – Катя смерила сестру язвительно-насмешливым взглядом. – Не было никакого дядьки.

– Быыыл! – не унималась Ленка.

– Хватит уже! – Катя нервно натягивала на пятку бретельку от туфельки.

– Если уйдёшь, я папе с мамой позвоню, и скажу, что ты меня на ночь одну оставила, когда дядька страшный к нам в дверь ломился, – с вызовом заявила сестра.

В ход пошла тяжёлая артиллерия.

– Ах ты, дрянь! – Катя закипала. – Папа с инфарктом в реанимации лежит, а ты ему, значит, наябедничаешь?

– Если уйдёшь, я всё ему расскажу, – повторила Лена с напором. – И если папе стане хуже, то это из-за тебя будет.

Кате стоило титанического усилия, чтобы не залепить сейчас по этой манипулирующей, наглой, залитой истеричными слёзками рожице. Но она, сняв с вешалки сумочку, лишь бросила холодно: «Мне плевать». И направилась к двери.

Она не успела коснуться ручки, как перед ней, проявив проворство оборзевшой молнии появилась Ленка, преграждая путь.

– Тогда я тоже уйду.

В её чёрных глазёнках больше не было мокрой жалости. Они, как два репья, кололи ненавистью.

– Уйду, и буду ходить всю ночь, пока меня не убьют.

– Ну-ка дай, – Катя рукою отстранила её от дверной ручки. Распахнула дверь настежь. – Выметайся!

Ленка не мешкая выскочила в проём, стремглав понеслась по лестнице вниз.

Мобильник её остался на полке для обуви.

«Телефон возьми!» – крикнула ей вслед Катя.

Ленка даже не обернулась.

Ленка – Катино наказание. (Неизвестно, правда, за что). Наказание глобальное и локальное, временное и перманентное.

«Ты же на десять лет старше! – сокрушалась мама. – Я думала, ты ей как мать будешь».

Вот уж дудки! Катя не собиралась иметь детей. Тем более, таких противных, как Ленка.

«Да, мать, эгоистку вырастили…», – вторил папа маме.

«Ха! Это ещё разобраться надо, кто эгоистка: я или маленькая засранка?»

Хотя, допускала Катя, возможно, папа в чём-то и прав. Но разве её в том вина? Представьте. Десять лет ты одна. Звезда. Нет. Даже Солнце. Ты богиня. Ты бог. Они в прямом и переносном смысле носят тебя на руках. Тобой восхищаются. Ты самая красивая. Ты самая способная. Ты умна до гениальности. Тебя в прелестнейшем платьице ставят на стульчик и просят читать стихи. Аудитория, состоящая из маминых-папиных друзей, сослуживцев, соседей, соратников рукоплещет. Овации! Они бы сыграли туш, если бы в их руках были трубы. Классика жанра. Воспитание по типу «кумира семьи». (Катя читала об этом в книжках по психологии).

И вот, спустя десять лет, является меленькая воровка. Воровка-то меленькая, но крадёт по-крупному. И ты теперь просто Катя. Обычная Катя. «Ты же старшая», «ты должна понимать», «ты должна помогать», «ты должна уступать» … И в этом перманентное наказание.

«Идите к чёрту! Ничего я ей не должна».

А в середине июня у бабушки, маминой мамы, случился инфаркт. Мама сорвалась к ней в Иркутск. Папа, естественно, тоже. Они всегда вместе – этакие попугайчики-неразлучники. Кате сказали: «Остаёшься за старшую». Кате сказали: «Мы на тебя надеемся». Кате сказали: «Ты должна…» И бла-бла-бла-бла…

А через неделю, там, в Иркутске, инфаркт шарахнул и папу. Наверное, инфаркт стал заразным заболеванием. Врач сказал: «Не беда. После поставят стент, и сердце будет, как новое. Но пока, две недели – госпитализация и полный покой». Значит, Катины мытарства с Ленкой продлеваются минимум на полмесяца. И в этом временное наказание. Но временность, не отменяет противности.

Катя мужественно сносила выпавшее испытание. Видит бог – она была хорошей старшей сестрой. Чадо кормилось по часам домашней едой, было мыто, обстирано и обглажено. («Сама уже должна уметь всё это делать. Двенадцать лет дуре!») Но сегодня Ленка покусилась на святое – Катину пятницу, Катин «Совок».

Официально «Совок» гордо именуется ночным клубом. А по сути это шалман. Лабиринт зальчиков и комнатушек различного метража и заполнения. В одной – вечно расстроенное пианино. В другой – раздолбанная ударная установка на маленькой и низенькой, в десять сантиметров от пола, сцене. В третьей – саксофон, валторна и слегка подмятый громадина-геликон. Впрочем, несмотря на потрёпанность и ветхозаветность, все перечисленные инструменты активно используются. В особенности по пятницам.

На местами облупившихся стенах плакаты советской поры. На них розовощёкие пионеры, которые всегда готовы. Ильич с выпростанной вперёд рукой. «Верной дорогой идёте, товарищи!» Другой Ильич, с пятью звёздами на широкой груди – тот, который любил целоваться. Мужественный Че Гевара. «Но пасаран!» И, конечно же, душка-Фидель. Куда ж без него? «Вива Куба!»

Барная стойка в центральном зале. Запах дерева, пива и сигарет. Дым коромыслом. (На запрет на курение все здесь плевать хотели).

Кухня нехитрая. Мясная нарезка да снеки – вот, пожалуй, и всё. Коктейли абсолютно сермяжные – кровавая мери, отвёртка, лимонная капля…

И всё-таки «Совок» – клуб. Клуб по интересам. Правда, по каким именно, наверняка, не смог бы определить никто из его завсегдатаев.

Завсегдатаи «Совка» – народ разношёрстный и разномастный. Солянка мясная сборная. Весьма аппетитная, на Катин вкус. В жизни обычной завсегдатаи – унылый офисный планктон, журналюги, студенты, айтишники, несколько музыкантов, пара-тройка актёров, и даже один диакон… В лоне «Совка» они – забавные чудики (это так Катя думает); джазисты и рокеры, менестрели, поэты и нигилисты, мудрецы и философы, эстеты, интеллектуальны сливки, богема и прочее в том же духе (это они так считают). Ночь с пятницы на субботу – законная «солянкина» ночь. А Катя, единственная, неповторимая Катя – звезда и «солянки», и ночи.

Сегодня Катин «бомонд» представлен в полном составе. Ну, или в почти полном. Не хватает только Марлена. Но заметить присутствие или отсутствие оного персонажа – дело нелёгкое. Марлен существо незаметное. Тихий, тщедушный, невзрачный и маленький молодой человечек. Всё больше молча сидит в сторонке с глуповато-смущённой улыбкой, трясёт головой (это он так кивает, когда кого-нибудь слушает), да лупает водянистыми глазками. Но таков он лишь пока не сядет на своего конька. А конёк его – психонавтика. В Катином понимании психонавтика – это когда ты наешься какой-нибудь дряни (например, мухоморов) и ловишь часами глюки, позабыв на каком свете находишься. В понимании Марлена психонавтика – путь к высшей мудрости, силе и просветлению. И на темы эти маленький фанатик больших трансформаций сознания был готов распространяться без устали. Минут пять выслушивать его разглагольствования было довольно забавно, через десять – начинало утомлять и бесить. Марлена переставали слушать, над ним подсмеивались, те, кто поумней и позлей кололи беднягу обидными шутками, но он не замечал ничего – продолжал проповедовать с жаром пророка. Форменный шизик. Что ж с него взять?

Остальная тусовка здесь. Юрик Сергеев. Этого смазливого ловеласа, к тому же мнящего себя умником с IQ выше, чем у Эйнштейна Катя жестоко продинамила месяца три назад. Красавчик водил её по дорогим ресторанам, купил новый айфон (она не просила, он сам купил). Рестораны, айфон… Фу, как банально! Катю таким ключиком не открыть. Да и айфоном этим она принципиально не пользовалась. А этот самодовольный индюк был уверен, ещё шаг и Катя в его постели. Да ещё бы не быть ему уверенным! Катя-то постаралась. Поводить парня за нос, что означало: очаровать, влюбить, заставить сходить с ума (впрочем, это у Кати получалось безо всяких усилий – в неё и так все влюблялись), после давать надежду, подпаивать и подкармливать её, стать лакомой морковкой, привязанной спереди к морде ишачка, поддерживать в простаке огонь вызова: «ты же можешь! Она будет твоей!» И когда жертва убеждена, что дело в шляпе, в этот самый замечательный миг (главное его правильно выбрать), выразить святое недоумение, и сказать обиженно: «что-то я ничего не поняла. Мы же просто друзья!» Эх, Юрик Юрик… Ты не первый, и не последний. Просто у девочек свои игры. Юрик назвал её сучей стервой. Хотел обидеть. Глупышка. Если бы он знал, каким мёдом звучали для Кати его слова! Но всё это в прошлом. Они, по-прежнему, отлично общаются. Разве кто-то может дуться на Катю долго?