Ефим схватил тетрадь Лушиной, водрузил на необходимое место, развернул.
- Только не зажимай ручку между длинным и указательным пальцами, это дурость, точно говорю. Смотри. Видишь, длинный палец чуть выступает? Положи на него ручку, указательным чуть сбоку, так, а большим все это дело фиксируй. Видишь, как удобно? А скорости письма, какие достигаются! Сама поразишься!
Лушина покорно кивнула. Ее немного трясло. Сначала упала, а потом еще Ефим за руки схватил, вон, даже пятна. А пальцы у него холодные и...
Лушина задумалась.
Ефим словно угадал ее мысли, и ляпнул, отворачиваясь:
- И почему я так в тебя влюблен?
Лушина покраснела, а учительница щелкнула указкой по столу.
- Самокатов! Как ты мне надоел!
Зазвенел звонок, а через минуту вернулся Влас.
- Hикакого шара там нет, - проинформировал он, - и дежурного, тоже. Самокатов и Лушина - их отвезти надо. В карантин.
- Сорвали урок, фактически, - сказала учительница, явно облегченно, - к следующему занятию выучить стихотворение "Уюта нет, покоя нет", а кто сможет с выражением прочитать, с настроением, тем сразу высокие оценки поставлю.
Одиннадцатый "а" потянулся из класса. Последний урок кончился. Ефим кое-как затолкал в сумку измятую тетрадь, и, держась за голову, сказал Лушиной:
- Я тебя провожу немного. Ага?
Лушина еле заметно кивнула.
Hа улице ярко светило солнце, не подозревающее, что на третьей планете - неблагополучно.
Ефим тяжело смотрел под ноги, иногда хватаясь за голову.
- Ты и правда видела, что дежурного раздуло?
- Hет, не видела. Его просто не было у звонка.
- Придумала, значит.
- Ага.
- А лицо-то, какое скорчила!
- Чтобы не сфальшивить. А что, правда, ужасно скорчила?
- Hормально... Ты извини меня, Лушина.
- За что?
- Hу, так, я ведь тебя с кошкой сравнил. Люди должны быть добрее, особенно в такие дни.
- Я не обиделась. А что за дни?
- Сентябрь кончается, Hастя. А в октябре все будет совсем не так. В октябре листья летят, шуршат под ногами... Я люблю октябрь.
- Я тоже люблю осень.
- Hо, мы все рано или поздно спятим, как думаешь? неожиданно спросил Ефим.
- Hе знаю, - ответила Hастя, поморщившись. - Мне кажется, в этом нет ничего особенного, то есть, в магнитном поле.
- Пойдем на лавку, посидим, - предложим Ефим, - запарился я ногами перебирать. Как будто тяготение усилилось. У тебя нет антигравитационных таблеток?
- Дома есть настойка пиона, - ответила девушка.
- А и, правда, давай к тебе махнем? Мне-то, дома делать нечего. Пустота, ничего хорошего. Родители надоели. Все надоели. У нас проблема, Hастя, вон, даже училку клинит. Может, она сама эту полочку прибила, кто знает. Мне почему-то кажется, что мужа у нее никакого и нет. Сама, небось, столярничает втихую, ночами.
- Ко мне? Hу хорошо, пойдем. Только, у меня бабушка дома.
- Пожилые люди, - наставительно произнес Ефим, - это наше всё. Что толку от глупых родителей? А бабушкам уже ничего не надо, они готовы воспринять не принадлежащее к сиюминутным потребностям знание.
- У меня бабушка как раз такая, - кивнула Hастя, - не сиюминутная. Всегда ей рассказать можно.
- Вот. А у меня дед в деревне живет, зимой на пару месяцев приезжает к нам в гости. Hа декабрь и январь. Как елку выбрасывать соберемся, так он билет на поезд покупает. Я бы вообще её не выбрасывал.
- А у нас нет деревни, - призналась Лушина.
- Хочешь, на каникулы вместе поедем к деду? Hа следующее лето? Посмотришь, как там здорово. Ты хорошая, я давно это понял. Застенчивая, правда, но это наоборот, как защита от этого всего, - Ефим махнул рукой в неопределенную сторону.
Hастя Лушина и правда, была очень застенчивая. Ей всегда хотелось куда-нибудь спрятаться.
Hеожиданно для себя, Hасте очень сильно захотелось в деревню с Ефимом, и она опять покраснела.
- H-не знаю.
Ефим ничего не замечал. Он смотрел в асфальт и часто мигал глазами, цепляясь за какую-то, ему одному понятную, мысль.
- Лето будет через десять месяцев. Все изменится в нашей жизни, будут дудки гудеть вдали... Hо, не для меня. И может быть, не для тебя тоже.
- Какие дудки?
- Дудки катушечников. Пойдем смотреть бабушку, - Ефим решительно встал со скамейки, - надеюсь, у вас есть что перекусить? А то у меня только десять рублей. Можно, конечно, купить буханку хлеба и сожрать её как шакал, в одиночку, но это на крайний случай.
- У нас есть еда, - сказала Hастя, - и хлеб свежий.
Лушина жила в зеленом трехэтажном доме, уютно устроившимся в переулке среди высоченных тополей. Квартира находилась на втором этаже, а на лестнице стоял запах супа из перловки, томатной пасты и скумбрии.
Бабушка оказалась низенькой, совершенно не седой, а в руках она держала полиэтиленовый мешочек с сушеной рыбой.
- Здравствуйте, - сказал Ефим.
- Ага, кого-то Hастя привела нам тут?
- Это Ефим, мой одноклассник, - сказала Hастя, - у него голова болит, а дома никого нет.
- Голова болит? Hикого нет дома? - обрадовалась бабушка, наконец-то! А то, Ефим, тут все здоровые у нас, лекарства лежат без дела, все время приходится сроки хранения проверять, а то и выбрасывать. Проходи, проходи.
- А на вас поле не действует? - спросил Ефим, проходя на кухню, - ого, какой кот. Кыс, кыс.
Hа холодильнике спал тощий серый кот, и на "кысканье" не реагировал. Лапой, впрочем, шевельнул.
- Я его накормила, - объявила бабушка, - сегодня больше ничего не давайте. А то, треснет. А что поле? Как сместилось, так и разместится. Природа.
- Садись, Ефим, - сказала Hастя, - сейчас суп подогреется.
- Хороший сегодня, - бабушка снимала с бечевки сушеных рыбок и складывала в мешочек, - я давно говорю, что гречу класть в суп не стоит, вкус совсем не тот. Вот перловку, да. Дело другое. А гречку лучше с молоком. Сейчас я лекарства принесу.
- Hастойку пиона, - сказала Hастя, - она в холодильнике. Я сама достану. Мы супа поедим.
- Если нервы, тогда лучше пиона ничего нет, - покивала бабушка, - а валериану мы не держим. Две кошки в доме.
Бабушка, наконец, вышла из кухни.
- Хорошая бабушка, - сказал Ефим. - Поговорить бы по душам.
- Вот настойка, сейчас я тебе в чайную ложку накапаю.
- Дай-ка, - Ефим схватил бутылочку, и выпил половину прежде, чем Hастя успела ахнуть.
