— Плох муж! (Орев.)
Гагарка опять открыл глаза.
— Троих или четырех, точняк. Кремень, вроде ты сказал, что патера замочил пару животных?
— Туннельных богов, — подтвердил Кремень. — Я говорил тебе о них. Они вроде как собаки, только не такие приятные.
— Я должен вернуться взад, — пробормотал Гагарка. — Посмотреть, что случилось со стариком, и еще я хочу поглядеть на этих богов. Тур, ты один, и я сделал одного, и это два. Кремень сказал, что патера принял пару, и это четыре. Кто-нибудь еще?
Кремень:
— Я. Одного. И один после выстрела патеры еще дрыгался, и я его добил.
— Ага, вроде бы я это слышал. Всего пять. Тур, ответь, только не тарахти. Сколько вас было?
— Шесть, Гагарка, и пара церберов.
— Считая тебя?
— Лилия, считая меня.
— Я вернусь туда, — повторил Гагарка, — как только огоньки окажутся там и я почувствую себя лучше. Кто-то захочет пойти со мной, лады. Кто-то захочет идти дальше — тоже лады. Но я собираюсь посмотреть на богов и найти Плотву. — Он опять закрыл глаза.
— Хорош муж!
— Да, птица, он был. — Гагарка подождал, пока кто-нибудь не заговорит, но все молчали. — Тур, они бросили тебя в ямы. Быков действительно сбрасывают туда? Я всегда хотел знать.
— Только если ты их достал. Если нет, могешь съехать вниз в корзине.
— И как они тебя кормят? Кладут жратву в корзину и спускают вниз?
— И кувшины с водой, иногда. Только по большей части мы наполняли их сами, когда шел дождь.
— Давай, не останавливайся.
— И там совсем не так хреново, как ты думаешь. Мне не было, точняк. По большей части мы отлично ладили, сечешь? И новые, кто появляется, они сильнее.
— Если их не кидали вниз. Тогда они появлялись со сломанными руками и ногами, а?
— Лилия, Гагарка.
— И тогда вы приканчивали их и ели, пока они еще жирные, а?
Кто-то (Наковальня, решил Гагарка) ахнул.
— Ну, не всегда, лилия. Только тех, кого не знали. Секи, тебя бы не съели.
— Итак, тебя сунули в яму, спустили вниз в этой корзине, и ты был там крутым пацаном, как и раньше. И обнаружил, что они копают, верно? — Гагарка открыл глаза, решив держать их открытыми.
— Ну. Они собирались прокопать ход наружу, сечешь? Они докопались до большой стены и стали рыть вниз, так глубоко, как только могли. Наша яма была самой глубокой, сечешь? Одна из настоящих старых дыр в земле около стены. Они копали ее костями, два быка зараз, а другие выносили руками землю. Остальные глядели, чтобы прыгуны не спустились вниз, когда шлялись поблизости. Они все мне рассказали.
— И вы пробили дыру в этом туннеле, когда подкопались под стену? — спросил Кремень.
Тур энергично кивнул:
— Да, точняк. Они сказали мне. И коркамень — там был коркамень, по большей части, — он треснул, сечешь? Они соскоблили грязь, надеясь найти выход наружу, и увидели огоньки. И тут они чуть не сошли с ума, вот что они сказали. И они стали откалывать куски коркамня, как сосульки от льда, бить по нему, чтобы можно было протиснуться в дыру.
Наковальня усмехнулся, обнажив выдающиеся вперед зубы больше, чем обычно.
— Я начинаю понимать ваше бедственное положение, сын мой. Когда вы выбрались в эти ужасные туннели, оказалось, что вы не в состоянии добраться до поверхности. Это верно? Факт? Справедливость Паса достигла вас?
— Ага, так и было, патера. — С заискивающей гримасой Тур наклонился к Наковальне; казалось, что он унижается. — Но посмотри на это по-другому, патера. Только минуту назад ты убил парочку моих друзей, а? И ты не ссудил им лошадь, чтобы добраться до Главного компьютера, верно?
Наковальня покачал головой, тряся пухлыми щеками:
— Мне кажется, что лучше всего дать богам самим судить об этом деле, сын мой. Так же, как я судил о твоем.
— Лады, я тоже собирался убить тебя. Это лилия, сечешь? Я не вру тебе. Только сейчас ты не даешь мне забыть об этом, сечешь, патера? Вроде бы Пас хочет, чтобы мы оставили все позади. Как насчет этого? — Тур протянул руку.
— Сын мой, когда у тебя будет такой же игломет, как у меня, я с удовольствием заключу с тобой перемирие.
Гагарка хихикнул.
— Как далеко вы прошли, Тур? Ну, когда искали дорогу наружу?
— Довольно далеко. Только в этих туннелях черт ногу сломит, сечешь? И они очень разные. Некоторые полны воды или в них есть обвалы. А некоторые кончаются дверями.
— Я расскажу тебе кое-что о дверях, Тесак, как только мы окажемся наедине, — сказала Синель.
— Клево, Сиськи. Только не забудь. — Гагарка, преодолевая боль, с трудом поднялся на ноги. Заметив, что клинок его тесака все еще испачкан кровью, он вытер его о край туники и убрал в ножны. — В этих туннелях есть что-нибудь? И что именно?
— Да, есть. Солдаты, вроде этого, везде. — Тур указал на Кремня. — Если увидят, сразу шмаляют, так что надо все время слушать. А как, по-твоему, я в темноте понял, что он солдат? Они не слишком-то шумят, даже когда маршируют, но все-таки они ходят не так, как ты и я, и иногда можно услышать, как их стволы бьются о них. А еще есть церберы, которых он называет богами, и они могут быть хрен знает как опасны. Только наш пацан, Антилопа, поймал пару щенков и вроде как приручил их, сечешь? У нас была пара с собой. И еще большие машины, иногда. Высокие фаллосы, но мало. Некоторые ни хрена тебе не сделают, если их не тревожить.
— Все?
— Все, что я видел, Гагарка. Еще болтают о призраках, но я не знаю.
— Лады. — Гагарка повернулся к Наковальне, Кремню и Синель: — Как я и сказал, я иду туда, чтобы найти Плотву.
Он медленно шел по туннелю к затаившейся тьме и остановился только тогда, когда добрался до места, где лежали люди и звери, убитые Наковальней. Присев на корточки, он внимательно осмотрел их, и только потом ухитрился посмотреть на группу, от которой ушел. Никто не последовал за ним, и он пожал плечами.
— Только ты да я, Орев.
— Плох вещь!
— Ага, точняк. Он называет их церберами, но цербер — это сторожевой пес, и Кремень прав. Они вообще не настоящие собаки.
Грубая дубинка — камень, к которому сухожилиями была примотана обожженная огнем кость — лежала около тела одного из заключенных, застреленных Наковальней. Гагарка подобрал ее и осмотрел, потом отбросил в сторону, спросив себя, как близко этот человек подобрался к Наковальне, прежде чем тот его убил. Вот если кто-нибудь убьет Наковальню, он, Гагарка, сможет получить свой игломет обратно. Но что можно сделать Кремню?
Он внимательно осмотрел того, которого зарезал тесаком. Когда-то, давно, он украл тесак и носил его, главным образом, для вида; однажды наточил, потому что время от времени использовал, перерезая веревку или взламывая выдвижные ящики. Как-то раз, из любопытства, он взял пару уроков у мастера Меченоса; сейчас он почувствовал, что, сам того не зная, владел настоящим оружием.
Ползучие огоньки светили здесь намного слабее; пройдет какое-то время, прежде чем та часть туннеля, в которой он оставил старого рыбака, станет хорошо освещенной. Он вынул тесак и осторожно пошел вперед.
— Свистни, когда что-нибудь увидишь, птица.
— Нет видеть.
— Но ты же можешь видеть в темноте, верно? Твою мать, да я сам могу видеть. Просто я вижу плохо.
— Нет муж. — Орев щелкнул клювом и перепрыгнул с правого плеча Гагарки на левое. — Нет вещь.
— Ага, я тоже ни хрена не вижу. Хотел бы я быть уверен, что это то самое место.
Больше всего он хотел, чтобы пришла Синель. Конечно, за ним шел Дрофа, большой и мускулистый; но это разные вещи. Если Синель не удосужилась прийти, нет смысла идти — вообще нет смысла что-то делать.
«Как ты вообще ввязался в это, мелочь?» — захотел узнать Дрофа.
— Не знаю, — пробормотал Гагарка. — Забыл.
«Отвечай правду, мелочь. Ты же не хочешь, чтобы я слинял? Я собираюсь тебе помогать, так что мне надо знать».
— Ну, мне он понравился. Патера, я имею в виду. Патера Шелк. Мне кажется, Аюнтамьенто его достало. И еще мне кажется, что сегодня вечером я должен был поехать на озеро, встретить их в Лимне, и они были бы рады увидеть меня, из-за денег; мы бы хорошо поели, выпили и, могет быть, наняли бы пару комнат на втором этаже, для нас. Он же не может коснуться ее, он же авгур…