«Вопли» — это журнал «Вопросы Литературы», считающий себя Генштабом отечественной словесности.

Это они о новом, совсем-совсем новом романе Сименона, который начал публиковать — да, да, «Поиск».

Ничего. Любая реклама хороша.

Время позднего обеда. Или раннего ужина.

И я отправился в «Москву». Живу я теперь у себя. Но обедать хожу сюда, в ресторан. Меня здесь знают, привечают, и вообще — здесь хорошо.

К тому же в «Москве» удобно встречаться с творческими, неравнодушными людьми. С писателями.

Столик, как обычно, у пальмы. Я пришел, и, в ожидании собеседника, заказал «боржом». Как всегда.

Аркадий Натанович прибыл минута в минуту.

И, утолив первый и второй аппетиты, мы перешли к делу.

— Мы пишем новый роман, — сказал Аркадий Натанович.

— Это замечательно, — ответил я.

— Но не коммерческий. Не развлекательный. Скорее, философский.

— Вот как?

— Иначе нетрудно и выхолоститься, писать только ради денег. Нужно хоть время от времени поработать всерьез.

— А совместить? И всерьез, и коммерческий?

— Так не бывает.

— Дон Кихот? Мистер Пиквик? Евгений Онегин?

— Бывает, но редко, — поправился писатель.

— Что ж, что вырастет, то вырастет, — сказал я. Если писатели хотят отдохнуть от Быкова сотоварищи, то пусть. Как там у Козьмы Пруткова? «Дай отдохнуть и фонтану».

— Вы, говорят, собираетесь издавать «Поиск» в Австрии?

— Не совсем. Это будет совершенно автономный журнал, «Поиск Европа», юридически не связанный с советским «Поиском». Во избежание обвинений в зарубежном финансировании.

— Зарубежном?

— В данном случае зарубеж — это Советский Союз. Журнал должен быть частным, происхождение денег — ясное, не связанное с чужими госструктурами.

— И?

— Да, я их пасу! То есть журнал юридически принадлежит мне, первоначальный капитал — из моих призовых, яснее некуда.

— И вы будете издавать…

— Кого издавали, того и будем. Советских писателей, писателей стран социализма, и прогрессивных писателей капиталистических стран тоже. Но упор на наших. Капиталистов и без нас есть кому издавать.

— Не боитесь прогореть?

— Не должны. Интерес к Союзу растёт, интерес к советской литературе растёт, и, что немаловажно, интерес к Чижику тоже растёт. Будем стараться.

— А как с Лито?

— Никак. Мы — австрийский журнал.

— А… с гонорарами? Как вы будете выплачивать гонорары?

— Обыкновенно, согласно договору.

— В валюте?

— В австрийских шиллингах. Конечно, если советский писатель заключит договор через ВААП, то это не наша забота, в чем он их получит. Полагаю, сертификатами Внешпосылторга.

— Да…

— А если напрямую — то в шиллингах. Это удобно для тех, кто, например, надумает посетить Австрию. Или любую страну, где банковская система работает с Национальным Банком Австрии. Шиллинг конвертируется и в западные марки, и во франки, и в доллары, проблем нет.

— Надумает посетить, — усмехнулся Аркадий Натанович.

— Посещают, — сказал я. — В конце концов, можно и вызов устроить, на посещение.

— Вы можете устроить вызов?

— Не я лично. Австрийская компартия. Она — почётный соучредитель «Поиска».

— Соучредитель?

— Почётный. Никаких прав на «Поиск» у неё нет, но в титрах значится. Своего рода рекламный ход. Обоюдовыгодный, — мы еще поговорили о том, о сём, но мысли писателя были далеко. В Вене или даже на тех самых Елисейских полях.

Где-то на периферии затевался скандал. Аркадий Натанович, попрощавшись, ушел. Впрочем, ужин всё равно заканчивался, а кофе-глясе он не любит, так он сказал.

Он ушёл, а скандал разгорался.

— Пустите, пустите, меня ждут! Мне назначено! Я лучший писатель Москвы! — услышал я.

Андрий. Андрий Слива. Ну, конечно. Пришел на хвосте Аркадия Натановича. То ли хитростью, то ли маститый писатель пожалел молодого.

Меня бы пожалел.

Я расплатился (да, чаевые хорошие, это всегда полезно), и пошёл к выходу.

Там швейцар увещевал Сливу:

— Нельзя! В ресторан без штанов нельзя!

Андрий был не то, чтобы совсем без штанов. В шортах. Ну, что-то вроде. Завидев меня, он обрадовался:

— Здравствуй! Скажи, чтобы меня пропустили!

— Куда?

— К тебе!

— Я весь здесь, — и прошел к выходу.

— Ты куда?

Я не ответил.

— Вы… Вы куда? — догнал меня Слива.

Я остановился. Посмотрел. За то время, что мы не виделись, лучше он выглядеть не стал. А хуже — стал.

— А как же я? — спросил он, видя, что я отвечать не собираюсь.

— Не понял, — я и в самом деле не понял.

— Вы обещали принять меня в свой журнал. Я готов!

— Я ничего вам не обещал, — ответил я.

— Ну как же! Вы сказали, что я могу посылать в журнал статьи.

— Но вы ведь ничего нам не прислали, — я и в самом деле попросил, если что-то придет от Сливы — передать мне. За Сливу просила Галина, а её попросил еще кто-то. Видно, умеет искать дорогу.

Толку-то?

— Я писал, но как я мог послать?

— Как все. Почтой. Заказным письмом. Или заказной бандеролью, если объем большой.

— А вдруг вы напечатаете под своим именем, а денег не заплатите? Я даром не работаю. Сначала деньги! Аванс!

— Я дал вам двадцать рублей, — напомнил я.

— Двадцать рублей? Я пишу лучше Толстого, а ведь ему платили миллионы! А вы — двадцать рублей… Да у меня на электричество больше уходит!

— Уходя, гасите свет, — ответил я, и попробовал пройти дальше. Не тут-то было, Слива заступил мне дорогу.

— Послушайте, Андрий! Чего вы хотите?

— Справку, о том, что я работаю в журнале. И зарплату, конечно. Я должен дописать величайший в мире роман!

— Дописывайте!

— А жить на что? Еды мне не нужно, я папоротниками питаюсь, грибами, но пиво и сигареты — это святое. Мне нужно пять рублей в день, не больше. Это будет двести рублей в месяц. Что для вас триста рублей? А литература получит великую книгу!

— Присылайте, что уже написали, — сказал я. Ну, а вдруг? Вдруг и в самом деле он пишет что-то интересное?

— У меня украли рукопись! — трагическим тоном сказал он. — Соседка! Опоила и обокрала!

— А что милиция?

— Какая милиция! Милиция её боится.

— Соседку?

— Она не сама по себе соседка. Она из мафии! Итальянка!

Нет, это не белая горячка. И он вполне вменяем. Просто играет роль, и прескверно играет. Не верю.

— Но вы же, помнится, собирались в котельную устраиваться?

— Какая летом котельная? И там сначала нужно курсы пройти!

— Мы виделись в начале декабря, а сейчас август. И всё не прошли?

— Мне нужна физическая работа! — он подчеркнул слово «физическая». — А оператор котельной всё дежурство сиднем сидит. Это не моё.

— Почему? За дежурство можно написать тысячу слов, или две, раз условия позволяют!

— Мой роман достоин того, чтобы его писали во дворце, а не в котельной! — он накручивал и накручивал себя, приближая истерику.

Прохожие нас сторонились.

Подошёл милиционер. Оглядев нас, он быстро сделал выбор: я в костюме, в галстуке, выбрит и причесан, Слива в трусах, майке, небрит и от него разит пивом.

— Слива! Бузишь? Опять на пятнадцать суток хочешь? — сказал он.

— Я ничего… Я сейчас, — сказал Слива, и побрел прочь.

— Присылайте, — крикнул я ему в спину.

— Нечего ему присылать, товарищ Чижик, — сказал мне милиционер.

— Вы меня знаете?

— Вы Михаил Чижик, тот, что опасного преступника задержал. И в «Москве» часто бываете. Конечно, знаю.

— А… А он? — я кивнул вслед уходящему Андрию.

— Когда-то он подавал… подавал надежды. Давно. Его рассказ даже напечатали в «Советской Милиции». Но последние лет пять он ничего не пишет. Совсем. Его даже проверяли, не сошел ли с ума. Нет, не сошёл. Просто не хочет работать. Совсем. Принципиально. Устроится дворником, через неделю его выгоняют за пьянство и прогулы. И он целый год делает вид, что ищет новую работу, чтобы не пойти по двести девятой.