Литмир - Электронная Библиотека

Уж лучше я буду вглядываться в ужасное гнилое сердце чащи, чем смотреть в лица Охотников и на их топоры. Знаю, я трусиха, а может, и дура. Но судьба моей матери – порхающая птица, за которой я отказываюсь следовать. Я не могу смириться с мыслью, что Охотники убьют крохотную часть её, оставшуюся во мне – слепок нашей общей крови.

Наконец нам разрешают разбить лагерь на небольшой полянке, окружённой рощицей берёз. Бледная кожа деревьев наполовину сброшена. В мёртвой траве разбросаны спирали тончайшей бересты, и всё ещё слабо, но безошибочно угадывается запах мяса, слишком долго пролежавшего на солнце. Пехти и Фёрко исследуют местность в поисках безопасного укрытия, держа топоры наготове. Я не могу не смотреть на лук и колчан на спине Фёрко, и мои мышцы чуть дрожат от глубоко впечатанной в них памяти. Никогда больше я не буду стрелять из лука. Имре собирает поленья и сухие листья для костра и складывает их на землю перед капитаном. Я стою, прижавшись к боку своей кобылы, и мои запястья всё ещё болезненно связаны.

Капитан стягивает перчатки и соединяет свои ладони. В тот миг я думаю, что сейчас он начнёт молиться, и хочу отвернуться в отвращении. Но вместо этого он произносит единственное слово:

– Магвила́гит.

Он произносит это словно вопрос или вежливую просьбу, с той же самой почтительной интонацией, которая так изумила меня прежде. И в следующий миг огонь с рёвом оживает перед ним.

Я не в силах удержать встревоженный возглас, соскользнувший с моих губ, равно как и последовавшее за этим обвинение.

– Я полагала, Охотники осуждают все проявления магии.

– Это не магия, – отвечает Имре, подпитывая огонь пятнистой веткой берёзы. – Это вера. Единственная сила, которой мы наделены, – это та, которую дарует нам Крёстный Жизни. Мы просим, и Он отвечает.

– Он всегда отвечает?

Тень покрывает лицо капитана.

– Он вознаграждает за верность, – отвечает Имре. – Чем сильнее ты предан, тем большей силой Он тебя наделяет. Не думаю, что Он когда-либо отказывал в просьбе Иршеку.

С дрожью я встречаю его взгляд, собираясь спросить, кто такой Иршек, но не уверена, что рискну задать ещё один вопрос.

– Иршек – воплощение высшей религиозной власти в Ригорзаге, – говорит Имре, опережая мой вопрос. – И ближайшее доверенное лицо короля. Кира́й Иш Сентше́г – королевская власть и божественная. Считай это двумя столпами, на которых держится королевство.

Я вообще не хочу о них думать. В таком королевстве нет места волчицам. И пока горит костёр капитана, я вспоминаю все те моменты, когда сама пыталась сотворить огонь. Сколько часов я проводила, склонившись над очагом Вираг, отчаянно пытаясь призвать хотя бы крохотный огонёк на кончиках пальцев. А Вираг стояла надо мной, скрестив руки на груди, повторяя всё те же байки, которые никогда не приносили мне никакой пользы.

– Чтобы пользоваться дарами, ты должна знать их происхождение, – говорила она. – Помнишь сказание о том, как Вильмёттен впервые добыл огонь? Однажды поздно ночью Иштен сбросил с неба звезду. Вильмёттен наблюдал, как она падает в Срединный Мир и тонет в море. Он нырнул за звездой в воду, надеясь спасти её и завоевать благосклонность Иштена. Но когда он достиг дна океана, то увидел, что звезда сияет ярким синим пламенем даже под водой. Вильмёттен не мог держать её в руках и плыть одновременно, потому положил звезду в рот и проглотил. А когда Вильмёттен вернулся на берег, звезда всё ещё дышала внутри его, и он мог сотворять огонь без кремня.

– Я знаю это сказание, – огрызалась я. – У меня просто не получается.

Вираг тогда вздыхала, качая головой, а если оказывалась в особенно отвратительном настроении – заставляла меня оттирать ей тунику в наказание за мой промах и дерзкий рот.

Но через некоторое время она перестала смотреть, как я тщетно сижу у её очага, а я вообще перестала пытаться творить магию. Вызывать огонь было самым простым в освоении из всех даров. И если я не могла даже этого, то разве могла я надеяться, что сумею выковывать металл или залечивать раны?

Я всегда думала, что она меня как-то обманывает, что есть некий секрет, которым владели и она, и остальные женщины и злорадно от меня скрывали. Я знала сказания так же хорошо, как и любая из них, но этого всё равно было недостаточно. Но проще было думать так, чем считать, что я проклята, или что в моей крови есть что-то странное и пагубное.

Хочется потянуться к золотой монете в кармане, но руки у меня связаны. У костра с другой стороны капитан раскладывает свою циновку. Прямо под сгибом колена к его сапогу крепится небольшой нож; стальная рукоять блестит в свете костра.

– Похоже, всё чисто, копитанъя, – говорит Пехти. – Я буду охранять первым.

Интересно, что он имеет в виду – охранять отряд от меня или от чего-то, таящегося в лесу. Это мы можем даже не надеяться разглядеть, прежде чем оно убьёт нас. «Эзер Сем» означает «Тысячеглазый». Если вглядываться во тьму чащобы слишком долго, в конце концов нечто взглянет на тебя в ответ.

Изнеможение начинает разъедать мой страх, размывать, как берег реки после ливня. Невозможно сказать наверняка, как долго мы были в лесу, но тело у меня болит, словно я ехала верхом целый день или дольше. Имре и Фёрко устраиваются у огня, положив головы на свои мешки с вещами.

Капитан выжидающе смотрит на меня; его единственный глаз не мигает. Когда я не шевелюсь, его пальцы тянутся к топору, и Охотник вытаскивает оружие со странной мертвенной нерешительностью, словно не может точно оценить его вес в своих руках. «Глупо», – мысленно осекаю себя я за такую оценку. Этот мужчина и его клинок закалены и отточены как раз для убийства языческих девушек вроде меня.

Он сокращает расстояние между нами в три длинных шага. Я представляю траекторию взмаха его топора – дугу, которую оружие очертит, чтобы достигнуть моей шеи. Но возможно, я смогу лучше оценить опасность, посмотрев ему в глаза… в глаз. Уголок опущен, ресницы отбрасывают лёгкую тень на скулу мужчины.

Не говоря ни слова, капитан упирает рукоять топора мне в спину, прямо между лопатками. Сквозь волчий плащ и тунику под ним я чувствую давление древка, его сокрытую подлость. Капитан сглатывает, и его кадык чуть дёргается.

Ноги у меня подкашиваются, когда я опускаюсь на землю. Интересно, он чует сдержанную ненависть в том, как я стиснула зубы, или только видит страх на моём побелевшем лице? Интересно, доставляет ли ему удовольствие видеть меня на коленях? Я не дышу, пока капитан не возвращается на свою циновку, а его единственный глаз всё ещё смотрит на меня.

Я должна спать, но мой взгляд то и дело обращается к ножу, закреплённому на его сапоге.

Ночь в Эзер Семе наступает иначе. Ветер стихает, как только садится солнце. Тени обретают причудливые формы, словно обрастая когтями и клыками. Через несколько часов пламя угасает – больше угли, чем огонь, – и я уже не вижу дальше чем на фут. Слышу только тихое сонное дыхание Охотников и шелест мёртвой листвы, где что-то движется за границей деревьев.

Я не могу украсть нож капитана, не разбудив его. Может, я сумею ускользнуть, пока они спят, и скрыться во тьме чащобы. Я рискну повстречаться с чудовищами. Охотники хуже.

Стиснув зубы, я приподнимаюсь на локтях, потом на коленях. Вскакиваю на ноги, морщась от боли в усталых мышцах, напрягшихся и изогнувшихся. Я делаю два осторожных шага назад, останавливаюсь, прислушиваясь к чьему-то движению. Ничего. Поворачиваюсь лицом к холодной абсолютной черноте.

Не успеваю я отойти шагов на пятьдесят от лагеря, как что-то цепляется за ворот моего плаща. Внутри вскипает крик, который я тут же проглатываю. Пытаюсь привыкнуть к темноте, чтобы разглядеть, что за ужасное существо схватило меня. Но всё, что я слышу, – это тяжёлое дыхание человека. Чувствую горячую смертную руку на своём горле.

Из темноты вспыхивает тускло-жёлтым фонарь, освещая полумесяц его лица – покрытый щетиной подбородок, покрасневший нос с треснувшими сосудами. Это не чудовище. Это Пехти.

6
{"b":"834041","o":1}