Как только напряжение становится почти невыносимым, Сойер тихонько фыркает и поворачивается к прихожей.

— Хорошо, — говорит он, пытаясь стряхнуть гнев. Это не работает. — Но я все еще не доверяю ему.

— Тебе не обязательно ему доверять, — говорю я, беря его за руку. Взяв его, я нежно сжимаю ладонь, что заставляет его остановиться. — Ты должен доверять мне. Ты можешь это сделать?

Он делает глубокий прерывистый вдох, и я могу поклясться, что слышу, как его дыхание сбивается, прежде чем он спрашивает:

— Не знаю. Могу я? — я смотрю на него, и он разглядывает меня несколько ударов сердца, прежде чем качает головой и вздыхает, отпуская мою руку и отступая от меня на шаг. — Я пойду домой, приму душ и смою эту кровь.

Он направляется к входной двери, и вдруг я не хочу, чтобы он уходил.

— Сойер, почему бы тебе… ты можешь принять душ здесь… то есть, если ты хочешь.

Он делает паузу, а затем поворачивается ко мне, прежде чем бросить взгляд на Майера. Затем он кивает и направляется к лестнице. Перила скрипят под его весом, когда он сжимает их в поисках опоры, и я снова задаюсь вопросом, не стоит ли ему отправиться в больницу. Я смотрю на его удаляющуюся спину, комок подступает к горлу.

— Прости, — говорит Майер.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и обнаруживаю, что он ближе, чем я ожидала. Я смотрю на него.

— За что именно ты извиняешься? За попытку сдать меня Каллену или причинить боль Сойеру?

Он наклоняет голову, не желая встречаться со мной взглядом.

— За все. И я… говорил честно. Я могу спать в другом месте. Твой друг прав. Я не заслуживаю доброты, которую ты проявляешь ко мне.

— Заманчиво, но нет, — начинаю я, скрещивая руки на груди. — Я тебе не доверяю, поэтому лучшее место для тебя там, где я могу наблюдать за тобой, — он ничего не говорит, а только кивает, будто говоря, что понимает. Я сужаю глаза и продолжаю. — Но давай проясним одну вещь. Ты здесь не гость. И ты мне не друг.

Он кивает, глядя на свои руки.

— Прости, — снова бормочет он, на этот раз почти шепотом. — Я не хотел, чтобы это произошло.

— И все же это произошло.

— Просто для протокола и… чтобы ты знала… как только я встретил тебя, я понял, что не смогу реализовать планы Каллена, — он делает паузу, его голос становится мягче. — Но он не оставил мне выбора.

— Угроза изгнания?

Майер бросает взгляд на мои глаза, и я вижу бурю, бушующую в их ярко — зеленых глубинах.

— Есть вещи похуже изгнания, Ева.

Я думаю о словах Каллена. Ты любишь ее? Он задал этот вопрос Майеру на пляже в ярости. Какое наказание было бы для Майера, если бы Каллен верил, что Майер влюблен в меня, в предполагаемую невесту Каллена? Смерть конечно, но после пыток.

С трудом сглатывая, я падаю на ближайший стул, и накидка вздымается вокруг меня. У меня болит голова, и я чувствую синяк на лице при каждом движении челюсти. Я не знаю, что еще сказать ему, поэтому позволяю тишине задержаться. Я слышу, как Сойер включает воду наверху, готовясь принять душ, трубы дома скрипят в стенах, измученные так же, как и я.

В конце концов, Майер садится на диван напротив меня, выпрямив спину. Через мгновение он перегибается через подлокотник дивана, его рука находит мою. Я убираю ее, прежде чем он успевает схватиться. Он еще не заслужил этого — не после всего, что произошло.

Я не вижу его выражения, но чувствую, как он вздрагивает.

— Я не хотел тебя обидеть, Ева. Я видел тебя на пляже… и я… я не смог реализовать план Каллена.

— Я помню.

Майер делает паузу. Я чувствую его взгляд на себе, но не встречаюсь с ним. Он кажется задетым. Может, он ждал, что я скажу что — то — что — то, что успокоит его, заставит его думать, что я, в конце концов, прощу его, — что мы сможем вернуться к тому, что было раньше. Что ж, он заблуждается. Я устала потворствовать каждому мужчине, который думает, что имеет на меня право.

— Рыцари Корсики приносят клятву, — говорит он. — Даже в изгнании я не мог игнорировать Каллена, — он качает головой. — Но потом я познакомился с тобой и я… ну, остальное ты знаешь, — он смотрит на меня, и тяжесть его действий отражается в его глазах, в его выражении лица. — Я сожалею обо всем больше, чем ты когда — либо узнаешь.

Эти слова должны быть утешением, но они кажутся пустыми в свете того, что он сделал. Тупая боль в груди нарастает. Я не могу заставить себя смотреть на него.

— Я иду спать, — тихо говорю я. — Дополнительные одеяла и подушки в шкафу в прихожей.

Без лишних слов я ухожу.

Глава третья

Солнечный свет проникает сквозь щели между штор.

Обычно я держала бы их открытыми, но после того, что произошло прошлой ночью, любой барьер между Калленом и мной кажется важным, каким бы надуманным или глупым он ни был. Я подношу к губам чашку с кофе и изумленно фыркаю. Может, вместо занавесок стоит повесить сети — тяжелые рыболовные сети с вплетенными в концы крючками. Разве это не было бы зрелищем? Король Каллен, пронзенный занавесом. Да, мысль привлекает немного, даже если это совершенно невероятно.

Я смотрю на вторую чашку кофе возле своего локтя. Я проснулась двадцать минут назад, налила себе и Сойеру по чашке и обнаружила, что он ушел ночью. Я не могу винить его. У него есть дети, о которых нужно заботиться, и я уверена, что было трудно уговорить няню остаться на ночь, но… я также не могу отрицать, что разочарована. Нам еще так много нужно сказать друг другу.

Я вздрагиваю, когда звонит мой телефон, и инстинктивно надеюсь, что это Сойер.

Но это не так.

Это Венди. Опять.

Она звонила и писала большую часть ночи. Я хочу ответить. Честно, хочу, но реальность необходимости встретиться с ней, чтобы объяснить клубок событий и предысторию этого клубка, пугает. Не говоря уже об опасности, которой это подвергнет ее. Чем больше она узнает о Каллене, тем хуже ей будет.

Венди заслуживает гораздо большего, чем то, что я ей даю, и она была для меня лучшей подругой, чем я для нее, это точно… она не лгала о большей части своей жизни. Да, я действовала по необходимости, но стала ли эта правда, в конце концов, менее болезненной?

Еще одно сообщение мелькает на моем экране.

Ева, я знаю, что ты получаешь мои сообщения.

Я вздрагиваю и со вздохом роняю телефон на кухонную стойку, чувство вины скручивает мои внутренности. Если я не отвечу, Венди может решить зайти ко мне лично. По крайней мере, сейчас я могу ответить и притвориться, что все в порядке, чтобы сохранить дистанцию ​​между нами. Это расстояние мне не нравится, но оно необходимо. По крайней мере, на данный момент. Пока я не придумаю, что делать и что ей сказать.

Извини, — отвечаю я трясущимися руками, пока печатаю, — я в порядке, обещаю.

Как только я нажимаю «Отправить», ее ответ появляется жирным резким шрифтом. Экран слишком ярко светится в полутемной кухне.

Ты не можешь дальше игнорировать меня! Я просто хочу знать, что происходит!

Конечно, хочет. Почему я думала, что банальности и фальшивое веселье переубедят ее? Я бы не позволила врать, если бы мы поменялись местами. С другой стороны, мне хотелось бы думать, что в этом случае я не обвиняла бы ее, но…

Всплывает еще одно сообщение, и мое лицо становится горячим, и мне приходится глотать слезы.

Том скучает по тебе. Я тоже.

Я вижу, как на телефоне появляются три точки, что означает, что она все еще пишет.

Мне жаль, что мы поссорились, и я не слушала, но я бы хотела, чтобы ты просто поговорила со мной, — небольшая пауза, прежде чем на экране появляется другой текст. — Мы же любили разговаривать, да?

Я в отчаянии опускаю голову на ладони и переворачиваю телефон, чтобы больше не видеть ее сообщений. Если я буду смотреть на них слишком долго, я заплачу. И я ненавижу плакать. Меня учили, что плакать постыдно — это делают только дети, ну, и взрослые, но только тогда, когда они оплакивают умерших. В последний раз я плакала на похоронах Эварда, когда я присоединилась к Маре, чтобы похоронить его под песком в его золотом погребальном саване.